А.И. Камбалин99

 

3-Й БАРНАУЛЬСКИЙ СИБИРСКИЙ СТРЕЛКОВЫЙ ПОЛК В СИБИРСКОМ ЛЕДЯНОМ ПОХОДЕ100

 

После тягостного оставления 1-й Сибирской армией Вятской и Пермской губерний и всего Урала с его богатейшей промышленностью, в августе месяце 1919 года части ее задержались на линии реки Тобо­ла, где в течение сентября—октября вели с переменным успехом бои с ордами красных. Надежды, возлагавшиеся главным командованием (генерал-лейтенант Дитерихс) на степную конную группу генерала Иванова-Ринова по обходу правого фланга красных южнее городов Петропавловска и Кургана и разгрому их, к великому сожалению, не оправдались.

Положение на Восточном фронте Белой борьбы было крайне напря­женным. Красные проявляли необычайную активность, вводя в бой все новые и свежие части, перебрасываемые из Европейской России. Про­паганда большевиков широкой волной разливалась в нашем тылу, по всему простору необъятной Сибири, проявляясь в огне повстанческого движения, охватившего огромные районы, как, например, Славгородский, Бийско-Кузнецкий, Минусинский, Гасеевский, что к северу от го­рода Канска, и Иркутский (Балаганский и Верхоленский уезды). На­конец, и сибирская деревня, до того спокойная и пассивная, была охвачена революционной заразой. Хотя в Сибири и отсутствовали важ­нейшие стимулы этого движения в виде больного аграрного вопроса, свойственного и характерного для деревни Европейской России, но стремление к столь своеобразному пониманию свободы пьянило и ту­манило головы неуравновешенной части населения.

Ряд ошибок местной администрации, отсутствие твердой власти на верхах, бесчинства и грабежи как добрых союзников — чехов и поля­ков, так и наших карательных отрядов только подливали масло в огонь деревенского революционного движения, играя на руку большевикам.

Красные не жалели ни сил, ни средств, дабы раздуть это брожение и ввести его в русло коммунизма. Сотни агитаторов и военспецов пе­реправлялись разными способами через фронт в наш тыл и вели свою преступную работу — если не при прямом содействии, то, во всяком случае, при благосклонном сочувствии местной интеллигенции социа­листического толка (эсеров). Представители земства, народного про­свещения, городских самоуправлений и особенно кооперации душою почти поголовно были на стороне большевиков. Власть и армия оказы­вались в изолированном положении, могли полагаться только сами на себя и на незначительный слой городской буржуазии.

При создавшейся политической обстановке не только нельзя было рассчитывать на достаточные пополнения частей армии, но сплошь и рядом приходилось от них отказываться или просеивать и тот немно­гочисленный контингент распропагандированных пополнений, что по­падал в измотанные и поредевшие части. Случаи одиночных перебежек и переходов целых наших рот и батальонов к красным все учащались, внося ослабление и деморализацию в войска. Приближалась зима с ее сибирскими трескучими морозами и невзгодами. Снабжение частей продовольствием, амуницией и вооружением с каждым днем станови­лось затруднительнее, так как транспорт пришел в расстройство, да к тому же он почти всецело находился в иноземных руках братушек че­хов и других союзников, безобразному и своевольному хозяйничанию коих на сибирских железных дорогах не было предела. Достаточно было какому-нибудь паршивенькому чешскому комендантику маленькой станции не дать паровоза к поезду — и состав простаивал на станциях сутками, хотя бы и имел груз особой важности, такой, как огнестрель­ные припасы, медикаменты и прочее.

Неуспехи наши на реке Тоболе решили участь города Омска — ре­зиденции Верховного Правителя и Временного правительства. Эвакуа­ция правительственных и тыловых учреждений из Омска, предприня­тая, кажется, еще в конце сентября, шла полным ходом, чем окончательно нарушила движение по Сибирской железной дороге.

Части 1-й Сибирской армии генерал-лейтенанта Пепеляева к озна­ченному времени (сентябрь, октябрь) занимали на Ялуторовском на­правлении район: город Ишим, ст. Голышманово, Тюмень Омской же­лезной дороги и от нее к северу, почти до Тобольска. В начале ноября распоряжением Ставки 1-я Сибирская армия была сменена соседни­ми частями и, кажется, свежепополненным корпусом генерала Каппе-ля и оттянута в район Средней Сибири для переформирования и по­полнения. Полки после долгих мытарств и потери драгоценного времени из-за перегруженности Сибирской железной дороги эвакуаци­ей прибыли в свои родные города.

Штаб 1-й Сибирской стрелковой дивизии (генерал Мальчевский101), 1-й Ново-Николаевский Сибирский стрелковый полк и 2-й Барабинский Сибирский стрелковый полк — в город Новониколаевск, 4-й Енисейский Сибирский стрелковый полк и штаб 1-го Средне-Сибирского корпуса (генерал Зиневич) — в город Красноярск, 3-й Барнаульский Сибирский стрелковый полк — в город Барнаул, штаб 1-й Сибирской армии (гене­рал Пепеляев) и 2-й Сибирской стрелковой дивизии102 (5-й Томский Сибирский стрелковый, 6-й Мариинский, 7-й Кузнецкий и 8-й Бийский Сибирский стрелковый полки) полностью — в город Томск.

Отправив 3-й Барнаульский Сибирский стрелковый полк под коман­дой своего помощника капитана Богославского в город Барнаул, я по распоряжению начдива 1-й Сибирской остался в городе Омске для выполнения особой, возложенной на меня, задачи.

Омск переживал свои последние дни под властью белых. Беспоря­док и нервная суета царили везде и всюду. Шла спешная хаотическая эвакуация тыловых учреждений, штабов и беженцев. Станция Омск и город были забиты поездами, обозами и разношерстными частями войск, как проходящих с фронта, так и местных, наскоро формируемых (на­пример, Морской полк). Стояла зима, но реку Иртыш еще не сковало льдом, и все мы с тревогой посматривали на западный берег реки, где скопилось невероятное количество обозов войсковых частей, в том числе и нашей 1-й Сибирской дивизии. Переправа же, за остановкой паро­мов-пароходов, была только одна — железнодорожный мост у станции Куломзино.

Панические слухи о предполагаемом восстании местных большевиков еще больше усиливали растерянность и неурядицу в городе. Для подав­ления могущих быть беспорядков наш 2-й Барабинский Сибирский стрелковый полк был временно задержан в городе Омске и стоял эше­лоном на путях в районе бывшей Всероссийской выставки на юго-вос­точной окраине города. У командира названного полка полковника Ивакина я и приютился на время пребывания своего в городе Омске. Кстати, могу подтвердить, что из общения с полковником Ивакиным за эти дни у меня не осталось в памяти ничего такого, что могло бы дать хоть не­значительный намек на ту тяжелую трагедию, что разыгралась в городе Новониколаевске спустя недели две. Я подразумеваю восстание 2-го Барабинского Сибирского стрелкового полка и смерть полковника Ивакина. Очевидно, это уже в Новониколаевске эсеры обработали полк Ивакина и толкнули его на государственное преступление.

Выполнив возложенное на меня поручение начдива, я за два дня до занятия красными города Омска покинул его навсегда. С тяжелым чув­ством горечи я расставался с городом Омском, ставшим мне дорогим и родным по незабываемым воспоминаниям первых шагов своей офи­церской службы в 11-м Сибирском Семипалатинском полку в 1909-— 1910 годах. Это был один из старейших Сибирских полков (в 1911 году праздновал свой 200-летний юбилей), покрывший свое старое знамя славой в Русско-японскую войну в составе 4-го Сибирского корпу­са генерала Зарубаева и из рядов которого вышли широко известные в Белой армии Сибири доблестные генералы Г.А. Вержбицкий и И.С. Смолин.

Наконец, эшелон 2-го Барабинского Сибирского стрелкового полка получил распоряжение из штаба фронта отбыть к своему месту назна­чения в город Новониколаевск, и после бесконечных и нудных задер­жек на станциях мы двинулись на восток. Сибирская железная дорога была буквально забита поездами. Движение совершалось без соблюде­ния обычных правил и порядка, да и некому было за ним следить. Служащие дороги выбивались из сил; порою опускали руки, террори­зируемые самовластными комендантами эшелонов. Иные бросали службу и укрывались. Многократно наблюдались случаи саботажа и скрытого вредительства, так как среди железнодорожников было немало большевиков.

Картины замороженных в пути паровозов, заносимых метелью вда­ли от жилья поездов и сотни замерзших трупов в неотапливаемых теп­лушках, штабеля из трупов тифозных, снятых с проходящих эшелонов, недостаток воды для паровозов, полное отсутствие продуктов питания на станциях, когда-то изобиловавших всякою снедью, крушения и смерть от рук красных партизан, нагло нападавших даже на эшелоны воинских частей, были обычными явлениями в то кошмарное время. Без чувства ужаса нельзя вспоминать все это и теперь, через 18 лет.

Оставив эшелон барабинцев в пути, я с большим трудом, переса­живаясь с поезда на поезд, добрался до города Новониколаевска, отку­да до города Барнаула по Алтайской железной дороге, как я узнал, ехать было немного свободнее и легче. Установив связь со штабом 1-й Си­бирской дивизии, во временное командование коей за болезнью гене­рала Мальчевского вступил полковник Ивакин, я уехал в город Барнаул к своему полку.

Знакомую и нерадостную картину эвакуации я застал и в городе Барнауле. Власть правительственных учреждений оканчивалась на ок­раинах города, ибо уезды пылали ярким пламенем крестьянских вос­станий. Особенно активно и дерзко действовали крупные партизан­ские отряды товарища Рогова в районе между Новониколаевском, Барнаулом и Бийском и товарища Мамонтова в Кулундинской степи Славгородского уезда (между Барнаулом и Семипалатинском). Рогов, бывший фельдфебель, уроженец Бийского уезда, пользовался большой популярностью среди местных крестьян и благодаря этому, а также знанию местности успешно партизанил с весны 1919 года и был не­уловим для многочисленных карательных отрядов, высылавшихся в разное время из Барнаула и Бийска. Осенью 1919 года Рогов совершенно терроризировал Барнаул своими дерзкими налетами на пригород­ные деревни, снабжавшие барнаульские базары продуктами питания, вызывая тем недостаток продовольствия и брожение в городском на­селении, особенно среди рабочих Главных мастерских Алтайской же­лезной дороги. Был случай, когда команда нестроевой роты 3-го Бар­наульского полка, посланная за сеном в деревню Затон на правый берег реки Оби, вернулась без подвод: последние были отобраны налетевшим отрядом красных партизан, при этом люди наши были избиты и едва удрали в город.

Высшая военная власть в городе и губернии (Алтайской) была со­средоточена в руках особоуполномоченного от штаба Томского (или Средне-Сибирского) военного округа (командующий войсками генерал-лейтенант Матковский103, впоследствии расстрелянный большевика­ми). В должности этой состоял добрейший генерал-майор Биснек104старый боевой офицер, георгиевский кавалер, участник мировой вой­ны, но человек малоприспособленный к особым условиям Гражданской войны и особенно плохо разбиравшийся в политике. Между тем ему же, несмотря на наличие гражданской власти в губернии, приходилось сталкиваться и решать вопросы вне его компетенции, как, например, дела следственной комиссии, полиции, продовольственные и прочие. В ближайшем ведении штаба особоуполномоченного была борьба с по­встанцами, поэтому все части войск, расположенные в городах Бар­науле, Бийске и Камне, в оперативном отношении также подчиня­лись ему.

В описываемое время в городе Барнауле находились следующие ча­сти войск: 3-й Барнаульский Сибирский стрелковый полк (три баталь­она неполного состава при 20—22 пулеметах), 15-й Воткинский запас­ный полк (состава слабого, точного не помню), Отряд особого назна­чения Алтайской губернии — две сотни (командир отряда полковник де Липпе-Липский), дивизион артиллерии Морских стрелков — око­ло 12—16 легких орудий английского образца (командир дивизио­на полковник С-ко) и полк «Голубых улан» в составе двух эскадронов (1-й дивизион находился в городе Семипалатинске при штабе Степ­ного корпуса), сформированный из местной молодежи еще тотчас же после освобождения Барнаула от красных в июне 1918 года (коман­дир полка полковник Андрушкевич). Кроме этого, была только что сформирована дружина ополченцев («крестовиков»), влитая мною впоследствии на пополнение 3-го Барнаульского полка. На охране Ал­тайской железной дороги в Барнауле стоял 13-й Железнодорожный охранный батальон — две роты и, наконец, дружины самоохраны в ближайших окрестных деревнях.

В городе Бийске стояли 52-й Сибирский стрелковый полк (13-й Сибирской стрелковой дивизии) — командир полка полковник Поля­ков105, Инженерная рота и мелкие команды железнодорожной охраны. На линии Алтайской железной дороги между Барнаулом и Семипала­тинском, в районе станций Рубцовка—Шлейская против партизан то­варища Мамонтова оперировали два полка 12-й Сибирской стрелковой дивизии (кажется, 45-й и 46-й Сибирские стрелковые полки) с двумя бронепоездами под общим командованием полковника Бранденбурга (или Брандербургера?). В оперативном отношении, впрочем, они были подчинены штабу Степного корпуса.

Количество войск было достаточное, но в боевом отношении мож­но было рассчитывать далеко не на все части, ибо пропаганда большевиков коснулась уже многих из них, а общее напряженное политичес­кое положение и военные неудачи заронили сомнение и внесли упа­док духа. Зарождавшаяся деморализация сказывалась в городе чуть не в ежедневных бесчинствах, в самоуправствах и грабежах («реквизици­ях») чинов частей, особенно долгое время пробывших в тылу и побы­вавших в карательных экспедициях против непокорных деревень. От­личались этими подвигами «Голубые уланы» и Отряд особого на­значения, — в составе последнего было немало авантюристического и сомнительного по большевизму элемента.

В городе царил полный застой в общественной и торговой жизни, вызванный беспорядочной эвакуацией и неуверенностью в завтрашнем дне. Железнодорожное сообщение с Новониколаевском и Бийском пре­рывалось по нескольку раз в неделю налетами красных партизан, разру­шениями мостов, разъездов и станций, а также порчей телеграфа.

В конце ноября 1919 года, вскоре по моем прибытии в город Бар­наул, штаб особоуполномоченного с генералом Биснеком эвакуировал­ся на восток, и распоряжением штаба главнокомандующего генерала Каппеля на меня было возложено временное командование частями войск Барнаульского и Бийского районов впредь до прибытия назна­ченного на эту должность Генерального штаба полковника Д.Н. Сальникова (бывший наштаверх при генерале Дитерихсе) с заданием во что бы то ни стало обеспечить владение этим районом, важным как в стра­тегическом, так и в экономическом отношениях, ибо край этот всегда изобиловал запасами хлеба, мяса и других продуктов. Помнится, что во время мировой войны одна только станция Барнаул, например, ежедневно грузила и отправляла на фронт до десяти вагонов мяса из запасов огромных, прекрасно оборудованных холодильников Военно-промышленного комитета. Не нужно забывать, что Барнаул до и во время войны являлся крупным центром алтайской кооперации с ее многочисленными оборотами в торговых, промышленных и заводских предприятиях края. Богатства Алтайской губернии были неисчерпаемы.

Удержанием этого района обеспечивалась связь с 2-м Степным кор­пусом106, действовавшим на Семиреченском и Западно-Алтайском фронтах (Усть-Каменогорский уезд Семипалатинской области). Меж­ду тем с падением Омска и переездом штаба фронта в город Новониколаевск наш фронт откатывался все дальше и дальше на восток, при­ближаясь к рубежу реки Оби, где, по-видимому, наше командование и предполагало задержаться и дать отпор красным.

В 3-м Барнаульском полку шла горячая организационная работа — пополнялись поредевшие ряды батальонов, приводилась в порядок хо­зяйственная часть полка, шло обучение пополнений. Заботы о теплом обмундировании легко разрешались покупкой такового в кооперативах и у крупных шубных и пимокатных фирм, как то братьев Бухаловых, Кашина, Голалаева и др. Ввиду предполагаемой эвакуации казначейства и банков, еще до их отъезда по моему распоряжению части войск за­паслись нужными суммами разменных денежных знаков; так, напри­мер, наш полк имел в денежном ящике до 12 миллионов рублей. Для полка сумма небывалая! Эта предусмотрительность начальника хозяй­ственной части полка штабс-капитана Бухалова (бывшего местного купца, прекрасного хозяина и коммерсанта) впоследствии, во время похода по рекам Ангаре и Лене, нам оказалась очень кстати.

Не оставлены были без внимания и забот семьи как чинов 3-го Барнаульского полка, так и других частей гарнизона. Еще в конце ноября несколько эшелонов с семьями офицеров, снабженных продовольстви­ем, с комендантами-офицерами из числа раненых отбыли из Барнаула на Новониколаевск, который и проскочили благополучно, но, к вели­кому огорчению, в дальнейшем в районе станции Тайга-Боготол эше­лоны разделили общую участь тысяч других беженцев, застрявших в пути и попавших в руки красных.

Доля некоторой вины в этом печальном событии падает и на штаб уполномоченного генерала Биснека, и вот почему. Еще в конце октяб­ря месяца, когда положение в городе Барнауле было очень тревожным и даже угрожающим со стороны местных большевиков, группа семей чинов нашего полка обратилась через мою жену Е.А. Камбалину к ге­нералу Биснеку с просьбой о предоставлении им возможности выехать в город Иркутск или Забайкалье. Главным затруднением для частных лиц была, конечно, невозможность достать вагон, что легко могло уст­роить лицо власть имущее. Штаб генерала Биснека не только ничего не сделал в этом направлении, но моя жена даже подверглась незаслу­женным упрекам со стороны генерала Биснека, заявившего, что отъезд офицерских семейств вызовет дурные толки в городе и осложнит и без того тяжелое положение. Разыгравшаяся с семьями трагедия в даль­нейшем указала, кто был дальновиднее и кто решительнее поступал в такое исключительное время. Несколько энергичных дам, в том числе моя жена, М.А. Окорокова — жена известного в Барнауле инженера А.М. Окорокова (бывшего министра торговли Омского правительства), все-таки достали теплушку и после ряда мытарств на Сибирской же­лезной дороге добрались благополучно до города Читы.

С оставлением Барнаула правительственными учреждениями и шта­бом уполномоченного вся власть в городе, уезде и, насколько возмож­но было, в глубь по Алтайской губернии была сосредоточена в руках командующего войсками Барнаульского и Бийского районов. Генерального штаба полковник Сальников все не прибывал и, как впоследствии выяснилось, сказался больным, дабы не забираться в такую глушь, не быть вдали от больших штабов в такое изменчивое, тяжелое время. Вместо него назначен был Генерального штаба полковник И.И. По­пов107 (бывший наштакор 2-го Сибирского у генерала Гривина), мой однокашник по Иркутскому юнкерскому училищу, ожидавшийся при­езд коего для меня был особенно приятен еще и по установившимся у нас личным дружеским отношениям со школьной скамьи и по Русско-германской войне.

Очередной перерыв железнодорожного сообщения у станции Черепановая Алтайской железной дороги и крушение бронепоезда, на ко­тором спешил в Барнаул полковник Попов, вынудили его возвратиться в Новониколаевск. Значительные денежные суммы для частей района, которые вез с собой полковник Попов, мы так и не получили, но, к счастью, не обогатили ими и красных партизан. Таким образом, волею судьбы мне самому пришлось, удерживая бразды правления, принять меры по выполнению задачи, поставленной войсковым частям района. Налаженного аппарата для управления никакого не было. Пришлось попросту использовать офицеров штаба 3-го Барнаульского полка и лично войти в тесный контакт с командирами частей. Неоценимые услуги делу оказали своими неустанными трудами оперативный адъ­ютант штаба 3-го Барнаульского полка штабс-капитан Р-цев, начальник службы связи штабс-капитан Каблуков, его помощник поручик Васи­льев и др.

Поддержка связи с Новониколаевском и Бийском и охрана желез­ной дороги требовали больших усилий и значительного расхода людей. Имеющийся слабый бронепоезд, сооруженный из углярок, непрерыв­но курсировал на названных выше участках железной дороги, разгоняя группы и мелкие отряды красных партизан. Роты 3-го Барнаульского полка, как наиболее стойкие и надежные, были единственной нашей опорой в предпринимаемых операциях, поэтому и вся тяжесть боев, естественно, ложилась на них. Не раз самому приходилось выезжать на паровозе в экстренных случаях на угрожаемые участки фронта.

В эти дни, помню, ко мне явился небезызвестный капитан Сатунин108, знаменитый своей успешной партизанской борьбой с красны­ми на Алтае еще весной и летом 1918 года, приведшей к освобожде­нию от большевиков всей Ойратии (Каракорумский уезд) и южной части Бийского уезда. Базой его был пограничный таможенный пост Кош-Агач на Чуйском тракте, что идет долиной рек Катунь и Чуй на Кобдо в Монголии. Капитан Сатунин, решительный и отважный кад­ровый офицер, сумел в Ставке (Омск) убедить, кого было нужно, принять его план партизанской войны с большевиками на Алтае и, зару­чившись личными полномочиями Верховного Правителя адмирала Кол­чака, прибыл в Барнаул, направляясь к старым знакомым местам для повторения однажды удачно выполненного предприятия. Ехал он со своим начальником штаба моряком Елачичем109. Его интересовали во­просы вооружения, снаряжения, снабжения денежными средствами и набора добровольцев в отряды; эти вопросы предстояло разрешить в Бийске — переходном пункте по пути на Алтай.

Затруднений к разрешению их в положительном смысле с моей стороны не встречалось, и мы быстро с ним столковались. Капитану Сатунину разрешено было взять потребное количество винтовок, гра­нат, пулеметов и патронов из Бийского гарнизона, о чем начальнику последнего даны были соответствующие распоряжения. Дело с деньга­ми было сложнее, так как для Монголии и Алтая ему нужно было се­ребро, а не бумажки Сибирского правительства. К счастью его, капи­тан Сатунин застал в Бийске еще не успевшее эвакуироваться государ­ственное казначейство, серебряным запасом коего он и воспользовал­ся. Ответственность за эту операцию я принял на себя, что и подтвер­дил особым распоряжением на имя управляющего Бийским уездным казначейством.

Впоследствии я узнал, что капитану Сатунину удалось в Бийске на­брать отряд из офицеров и добровольцев до 300 человек, хорошо во­оружить, снабдить всем необходимым и даже прихватить на всякий случай одно старое легкое орудие. Отряд своевременно ушел в горы, где он успешно боролся с красными в течение зимы 1919/20 года. Весной 1920 года в отряде на почве якобы недовольства своевольством капитана Сатунина в расходовании запаса серебра вспыхнул бунт, окон­чившийся трагической смертью Сатунина и расколом отряда на две части, одна из которых под командой поручика Кайгородова110 (или Смоленникова?) до конца года лихо и дерзко громила красных в За­падном Алтае, в своих смелых налетах доходя до линии реки Чарыш и даже реки Алей. Семьи и одиночные люди отряда Сатунина пробра­лись в город Кобдо, где и осели, находя неизменное и заботливое по­кровительство тамошнего российского консула г. Кузминского, с кото­рым многие впоследствии выехали в Центральный Китай, когда крас­ные проникли и в Монголию.

Не успел я расстаться с капитаном Сатуниным (числа 3—4 декаб­ря 1919 года), мне доложили, что меня желает видеть полковник Бранденбург (а может быть, Бранденбургер — точно не помню). Я пора­жен был видом вошедшего — изможденного, одетого в отрепья штатского пожилого человека. Но то, что он поведал, было еще ужаснее. Полковник Бранденбург — начальник отряда, действовавшего на Семипалатинском направлении, только что пешком с семьей и несколь­кими офицерами добрался до Барнаула со станции Алейская (верст 80 западнее Барнаула), где стоял его штаб и два бронепоезда. Три дня тому назад вспыхнуло восстание на одном из бронепоездов. Восстав­шие артиллерийским огнем расстреляли другой бронепоезд, разгроми­ли штаб отряда и подняли восстание в 45-м и 46-м Сибирских стрел­ковых полках. В последних бунтовщики перебили почти всех офицеров и передались красным. Полковник Бранденбург с семьей чудом уцелел и спасся бегством в степь. Обстановка, сообщенная им, крайне ослож­няла наше положение, создавая непосредственную угрозу Барнаулу с запада.

Оказав содействие пострадавшим по отъезде их в Новониколаевск, я немедленно собрал совещание начальников отдельных частей гарни­зона, на котором мы все выработали план обороны города Барнаула и большого железнодорожного моста через реку Обь. Лично объехав на­меченные позиции по боровым песчаным холмам к западу от Барнау­ла, мы с начальником артиллерии полковником С-ко разработали и действия артиллерии в случае наступления красных. Отдав приказы на случай боя и приняв меры на случай выступления местных большеви­ков, стали ждать дальнейшего развития событий, которые не замедли­ли разыграться.

В течение этих же тревожных дней в городе Новониколаевске про­изошел бунт 2-го Барабинского Сибирского стрелкового полка, кото­рым командовал полковник Ивакин (он же являлся временно коман­дующим 1-й Сибирской стрелковой дивизии). Это трагическое событие косвенным образом бросило тень и на мое доброе имя. Дело в том, что, временно командуя войсками Барнаульского и Бийского районов, я оставался и законным командиром 3-го Барнаульского полка, поэто­му по своей должности поддерживал связь с полковником Ивакиным, обмениваясь с ним депешами служебного характера. Нередко он осве­домлял меня об общей обстановке на фронте и в тылу, а также о по­литических событиях момента. Некоторые его депеши были для меня довольно загадочны, особенно по вопросам политики, но, целыми дня­ми поглощенный текущими делами, я не особенно в них вникал. Го­ворил он, между прочим, что намечается якобы новый состав прави­тельства при участии земцев и других общественных кругов, что с ними ведутся переговоры. С его слов у меня создавалось впечатление, что все это делается лицами, причастными к правительственным кругам, и с согласия высшего командования и что сам командарм 1-й Сибирской генерал Пепеляев принимает во всем этом близкое участие.

Как солдат, я считал, что вопросы политики меня не касаются, и от­давался всей душой боевой работе. Неожиданно однажды меня посетил председатель барнаульской уездной земской управы г. Каллистратов (тип интеллигента-народника). Принятый один на один, он повел такие речи: Омское правительство-де оказалось несостоятельным вывести страну из создавшегося тяжелого положения, власть скоро перейдет в руки пред­ставителей земства и общественности, война должна быть закончена миром с большевиками, которые-де теперь уже не те, многому научились и сумеют восстановить порядок и хозяйство. Довольно крови — мы бра­тья. Достаточно вашего слова — и Барнаул будет спасен от разрушения и жертв. Всем господам офицерам прошение и сохранение занимаемых положений, вы будете назначены командующим Барнаульским округом и пр. Долго и сладко пел мне г. Каллистратов свою насвистанную боль­шевиками песенку. Терпеливо его выслушав, я привел ему свои возраже­ния и посоветовал обратиться к представителям правительственной вла­сти в Новониколаевске, так как сам я представляю только военное командование и других полномочий не имею. Категорически отказыва­ясь принять предложение, я заявил, что принял и выслушал его как час­тное лицо, а не как представитель военной власти, иначе дело это могло принять для него дурной оборот.

Я не придал этому посещению большого значения, так как после­дние сведения из Новониколаевска были крайне неутешительны и да­вали повод думать, что мы в Барнауле долго не засидимся. В этот же день была получена телеграмма из штаба фронта о том, что переворот, затеянный якобы полковником Ивакиным, не удался, части 2-го Барабинского Сибирского стрелкового полка разоружены. Сам «вор» Ивакин арестован и предан военно-полевому суду. Как громом поразила меня эта весть. Тогда только мне стали понятны и посещение земца Каллистратова, и загадочные намеки полковника Ивакина на какую-то земскую власть и общественность.

Искренно мне стало жаль несчастного Аркадия Васильевича Иваки­на, еще не так давно доблестно водившего свой полк в бой, громивше­го красных и на Байкале, и на Урале, и на реке Каме, до глубины души ненавидевшего большевиков. Нервный, вспыльчивый, преданный Белой Идее, но политически безграмотный, как и большинство офицеров, он поддался сладким уговорам и обману бесчестных левых политиканов и пал жертвой безвременья.

Отношения наши с ним не остались без внимания со стороны шта­ба фронта. Генерал Каппель потребовал от меня представить ему объяс­нения по этому делу и всю переписку мою с полковником Ивакиным, что и было мною выполнено безотлагательно. По-видимому, генерал Каппель удовлетворился моими объяснениями и понял, что если, быть может, с большой, впрочем, натяжкой, я и был виновен в недонесе­нии, то для обвинения меня в соучастии данных никаких не было. Дело предали забвению. Генерал Каппель вновь подтвердил приказ: удержи­вать Барнаульско-Бийский район во что бы то ни стало.

Из разноречивых сведений, добытых впоследствии, полковник Ивакин, по одной версии, будто бы застрелился, по другой — убит при попытке к побегу. Зная решительный характер Ивакина, я склонен думать, что первая версия более вероятна. Утрата веры и шатание умов в годы лихолетья и смуты — явления обычные. Из эпохи Гражданской войны мы знаем примеры предательства и измены покрупнее и пояр­че ивакинского.

Перехожу к продолжению своего повествования о последних днях города Барнаула под властью белых в декабре (5—9) 1919 года. Парти­занские красные отряды в окрестностях Барнаула начали проявлять необычайную активность и дерзость. Город был наводнен их тайными агентами, которые при содействии местных большевиков — рабочих пимокатных, канатных и других заводов, а также железнодорожных мастерских Алтайской дороги вели бешеную пропаганду, сея смуту и панику в населении и деморализуя части войск. Агитаторов не раз ло­вили в казармах 3-го Барнаульского полка и расправлялись с ними бес­пощадным образом. Существовавшая в городе контрразведка эвакуи­ровалась со штабом уполномоченного, своей же мы за краткостью вре­мени и отсутствием опытных руководителей наладить как следует еще не успели. Впрочем, в каждой отдельной части были организованы свои ячейки внутренней разведки с весьма ограниченным полем деятельно­сти. Этим исчерпывались наши меры по борьбе с большевиками на этом важном участке Гражданской войны.

За пренебрежение этим могучим средством воздействия на душу, на психологию массы, за неумение поставить на должную высоту разви­тие этого действительного рода оружия мы жестоко платились в тече­ние всей Гражданской войны. Результаты агитации красных агентов стали уже обнаруживаться: 5 декабря караул у железнодорожного мо­ста через реку Обь из состава 13-го железнодорожного охранного ба­тальона с пулеметом скрылся, уйдя к красным. Приказал Отряду особо­го назначения принять на себя охрану моста, командиру же 13-го желез­нодорожного охранного батальона разоружить — как ненадежные — две роты батальона, занимавшие караулы на станции Барнаул.

В городе внешне царил порядок, но слухи ходили один невероятнее другого. Наиболее прозорливые из обывателей запасались провизией и топливом. Зажиточная масса населения, припрятывая свои ценности, опрощалась, переряжаясь в отрепья и подделываясь под пролетариат. Более непримиримые и здоровые духом вступали добровольцами в свой родной 3-й Барнаульский полк и в уланы. Вызвал у меня сомнение наш 3-й батальон, только что наполненный бородачами прифронтового пол­ка. Пришлось до поры до времени его не вооружать полностью и ус­тановить бдительное наблюдение за его расположением в центре горо­да, в помещении бывшего кинотеатра.

6        декабря наши разведывательные части обнаружили наступление красных со стороны деревни Ересной, что на Змейногородском тракте в 5—7 верстах на юго-запад от города Барнаула. Пехотные наши час­ти спокойно заняли намеченные позиции, артиллерия морских стрел­ков изготовилась к отбитию атаки, и, как только красные дошли до пристрелянных рубежей, мы открыли губительный огонь по их цепям.

Красные не ожидали такого дружного отпора и в панике бежали назад, потеряв много убитых и раненых. От последних мы узнали, что перед нами части товарища Мамонтова, пополненные из 45-го и 46-го Сибирских полков, перешедших на их сторону в районе станций Алейская—Поспелиха. «Голубые уланы» удачно преследовали красных верст на 10—15, а затем вернулись в Барнаул.

Между тем телеграфная связь с Новониколаевском была прервана снова. Потребовалось усилить охрану промежуточных станций: Алтай­ская, Повалиха и Тальменка, причем последнюю подкрепил охранной ротой, прибывшей из Новониколаевска под командой поручика С. Носкова (проживающего ныне в Лос-Анджелесе), и легкой отдель­ной батареей из французских пушек, имевшей незначительный запас снарядов и являвшейся излишней в городе Барнауле ввиду отсутствия упряжек и конского состава.

7        декабря красные прислали через какого-то общественного деяте­ля Плотникова предложение сдать им Барнаул без боя, обещая всякие гарантии, амнистии и прочие блага, коими еще раз пытались внести смуту в войска гарнизона. После моего категорического отказа вступать с ними даже в разговоры они снова повели энергичное наступление на том же направлении, содействуя ему демонстрацией на станцию Бар­наул с севера, со стороны Глядена (возвышенный левый берег реки Оби). Нам не стоило больших затруднений и на сей раз рассеять крас­ные орды метким огнем многочисленной артиллерии доблестного пол­ковника С-ко, оказавшегося прекрасным опытным боевым офицером.

Наш бронепоезд успешно оборонял станцию Барнаул и подступы к ней. Помимо этих операций к западу от Барнаула, все эти дни происходили мелкие боевые столкновения с партизанами на железнодорожных ли­ниях на Бийск и Новониколаевск. Было очевидно, что между отрядами Рогова и Мамонтова существовала тесная связь для согласования их действий. Окружение Барнаула становилось все более тесным, оставляя открытым только путь на восток. Последние сведения из штаба фрон­та были крайне неутешительные: красные были уже к востоку от го­рода Барабинска, а затем из-за нового перерыва проводов мы снова лишились контакта с Новониколаевском. С этой минуты мы могли рассчитывать только на самих себя да на Господа Бога.

8 декабря красные, вероятно, делали какие-то перегруппировки и особой активности не проявляли. В Бийске все эти дни тоже шли бои с красными партизанами, но гарнизон города мужественно отстаивал свои позиции. С утра 9 декабря большевики опять, но еще более на­стойчиво, по всему фронту перешли в наступление на Барнаул, причем против железнодорожной станции появился уже бронепоезд, очевид­но, один из наших взбунтовавшихся на ст. Рубцовка. Неоднократные атаки красных мы отбивали легко артиллерийским и пулеметным ог­нем, переходя затем в короткие контратаки. Положение в городе меж­ду тем становилось все более и более тревожным, каждую минуту мож­но было ожидать выступления местных красных. Комитет городской самообороны, сформированный по просьбе горожан города под пред­седательством капитана Тенисова (бывшего помощника командира 13-го железнодорожного охранного батальона) и подчиненный моему штабу, едва справлялся с возраставшими случаями убийств из-за угла, ночными грабителями, бесцельной стрельбой на окраинах и пр.

Все боеспособные части, а их было не так много, были в расходе, резервов никаких. Как известно, характер партизанской войны выма­тывает войска больше, чем большой бой с регулярными частями. Во вверенных мне частях также заметна была большая усталость, что не­посредственно влекло упадок духа и боеспособности. Полная невозмож­ность наладить связь со штабом фронта приводила в отчаяние. Можно было догадываться, что штаб фронта в течение трех дней не предпри­нимает со своей стороны никаких мер для установления с нами связи неспроста: очевидно, он занят чем-то более важным, — а это могло быть только приближение фронта к реке Оби, — и создавшейся угро­зой самому Новониколаевску. При наличии этого условия наше сиде­ние в Барнауле становилось нелепостью, ибо единственный путь отхо­да на восток вел на Новониколаевск к Сибирской железной дороге.

Некоторые объективные признаки, уловимые только для военного чутья, стали подтверждать мои догадки. Собранные днем начальники частей высказались за оставление Барнаула и, таким образом, за сохра­нение частей, оставшихся еще боеспособными. В соответствии с этим 9 декабря я отдал приказ войскам Барнаульского района в ночь на 10 декабря, а Бийского немедленно с получением приказа оставить за­нимаемые позиции и отойти на правый берег реки Оби к узловой стан­ции Алтайская.

К вечеру бой затих и части в полном порядке оставили Барнаул, пе­редав власть в городе и места заключения городскому комитету само­охраны. Штаб мой около 10 часов вечера на санях выехал на станцию Ал­тайская. Ненадежный разоруженный 3-й батальон Барнаульского полка так и остался в городе, разойдясь по домам. Нежелание его воевать и уходить из города мы удовлетворили. Наш бронепоезд под утро после­дним покинул мертвую станцию Барнаул. Город погрузился в мрак и тишину, нарушаемую только скрипом саней по холодному снегу.

С чувством глубокой тоски и боли покидали мы навсегда родной и милый Барнаул, давший нам столько незабываемых светлых минут, связанных с боевой славой родного 3-го Барнаульского Сибирского стрелкового полка. Наш полк тесно и крепко был связан с националь­но настроенными кругами населения Барнаула. Нельзя обойти молча­нием любовь и заботы о полке барнаульских промышленников и купе­чества. Биржевой комитет во главе со своим председателем добрейшим М.А. Морозовым, помимо разновременных подарков полку полушуб­ками, валенками и бельем, ежемесячно присылал полку по вагону бе­лой муки. Таким образом, за время пребывания на Уральском фронте мы всегда питались отличным белым хлебом. Комитет полковых дам с председательницей Е.А. Камбалиной не раз баловал нас присылкой на фронт белья, табака и всякой снеди, до пельменей и окороков включи­тельно. Барнаул считал наш полк своим, родным.

Начался наш Сибирский Ледяной поход.

*   *   *

На ст. Алтайская с только что прибывшего из Бийска последнего поезда в штаб явился командир 52-го Сибирского стрелкового полка полковник Поляков и доложил об оставлении ими Бийска и об обсто­ятельствах, предшествовавших этому событию. Бийск, подобно Барна­улу, был окружен кольцом красных партизанских отрядов, не дававших никому возможности выйти из города. Немногочисленные части гар­низона измотались и таяли ежедневно от дезертирства.

Порядок в городе поддерживался офицерскими ротами и доброволь­цами отряда капитана Сатунина, предполагавшего со дня на день по­кинуть Бийск, направляясь на Алтай. Ясно было, что с уходом после­дних надежных частей в городе оставаться было немыслимо. Местные большевики канатных и кожевенных заводов и табачной фабрики вели безудержную агитацию и готовы были начать резню при первом удоб­ном случае.

8 декабря капитан Сатунин выступил из Бийска на станции Улала и Кош-Агач, увозя с собой семьи чинов своего отряда. Всех ненадеж­ных солдат 52-го полка полковник Поляков разоружил и распустил по домам, с оставшейся же небольшой группой верных и преданных пат­риотов из числа офицеров и солдат за несколько часов до получения моего приказа отбыл из Бийска.

Грустна и печальна была эта наша встреча с дорогим Василием Ива­новичем, полковником Поляковым, мягкосердечным и отзывчивым человеком и прекрасным боевым офицером. В прошлом нас связывала совместная служба в 44-м Сибирском стрелковом полку (в 1910 году) и дружная плодотворная работа в Барнаульском гарнизоне тотчас же после освобождения его от большевиков в июне (11 —14) 1918 года, когда полковник Поляков был назначен подполковником Пепеляевым начальником гарнизона, а я его начальником штаба. Долго мы с ним беседовали в ту зимнюю морозную ночь в теплой, уютной квартире начальника станции, вспоминая далекое невозвратное прошлое и об­суждая тягостное положение настоящего. К утру полковник Поляков уехал в Новониколаевск в штаб фронта для личного доклада о положе­нии дел на нашем фронте, но добраться туда ему не удалось, и он, бросив поезд, походным порядком ушел в Кузнецкую тайгу, где встре­тил и присоединился к каким-то частям нашей армии.

10 декабря красные вошли в Барнаул и принялись наводить свои по­рядки, о чем мы узнали от бежавших из города знакомых. Мы этот день посвятили укреплению позиций и разведке. Бронепоезд наш неоднократ­но доходил до железнодорожного моста через реку Обь и оттуда посы­лал свои гостинцы в покинутый город и на станцию Барнаул. Мост нами оставлен был в полной сохранности, так как для разрушения такого гран­диозного сооружения у нас не имелось никаких технических средств. Все, что мы были в состоянии сделать, — это разобрать в нескольких местах рельсы на мосту и тем оградить себя от внезапного налета красного бро­непоезда.

Для обеспечения правого фланга мною в деревню Повалиху был выдвинут Отряд особого назначения и, кажется, 15-й Воткинский за­пасный полк, остальные части занимали позиции у деревни Чесноков-ки по возвышенностям правого берега реки Оби; небольшой заслон выставили и по железной дороге на Бийск. Ст. Повалиха охраняла рота железнодорожного охранного батальона.

Попытка связаться с Новониколаевском снова не привела ни к чему: где-то в районе ст. Черепановой партизаны перерезали пути и провода. К вечеру разведка и бронепоезд красных вели перестрелку с наши­ми частями. На следующий день (11 декабря) с утра большевики пред­приняли решительное наступление на ст. Алтайская, отбитое нами без большого труда и потерь; после полудня наступление красных возоб­новилось, причем значительные силы они направили по тракту на ст. Повалиха, откуда и выбили наш Отряд особого назначения, созда­вая тем угрозу нашему тылу у ст. Повалиха. Еще с утра отправленные в тыл на реку Озерки наши обозы и парки едва проскочили через де­ревню Повалиху, когда туда вошли красные.

Судя по интенсивности боя у Повалихи, можно было предполагать, что главные силы красных идут по тракту; к тому же и начертание линии Алтайской железной дороги в этом участке таково, что это на­правление для красных было кратчайшим для нанесения удара. Между тем на этот участок мы не могли послать артиллерию, вследствие ма­лой проходимости проселочных дорог для колес из-за глубокого и обильного снега. Полотно железной дороги было единственным шоссе для нашей артиллерии.

С наступлением вечера приказал отходить частям на разъезде Озер­ки и дальше на ст. Тальменка, откуда были получены тревожные све­дения об угрозе станции со стороны обложивших красных. Желая пе­реговорить по телефону с Тальменкой, я с несколькими ординарцами по пути заехал на ст. Повалиха. Меня поразила тишина, мрак и пусто­та на станции. С трудом разыскал сторожа-старика, от которого и уз­нал о печальном и жутком эпизоде, разыгравшемся за полчаса до на­шего приезда. Во время разгара боя в деревне Повалихе (2 версты на северо-запад) охранная рота взбунтовалась, убила командира роты, разгромила станцию, забрав телефон и телеграфные аппараты и началь­ника станции (моего старого знакомого Малецкого) — заложником, ушла к красным в деревню Зудиловку (3 версты на юг). При свете принесенного сторожем фонаря помещение станции имело картину полного дикого разгрома.

Подождав подхода своих частей, я приказал бронепоезду разрушить железную дорогу в нескольких наиболее чувствительных пунктах, а за­тем, посадив на него один батальон 3-го Барнаульского стрелкового полка, выехал на выручку ст. Тальменка. Часть двигалась двумя парал­лельными колоннами: обозы, парки, Отряд особого назначения и 15-й Прифронтовой Боткинский полк — по тракту Повалиха—Усть-Тальменское. По полотну железной дороги вся артиллерия, полк «Го­лубых улан» и 3-й Барнаульский Сибирский стрелковый полк.

Утром 12 декабря, прибыв на ст. Тальменка и узнав об обстановке от начальника охраны поручика Носкова, я высадил батальон барнаульцев и приказал им расположиться в соседнем большом селе Усть-Таль-менском. Едва квартирьеры вошли в улицу села, как с противополож­ной стороны въехал какой-то разъезд. Сойдясь вплотную, наши стрел­ки вдруг заметили, что всадники были без погон и со звездами на головных уборах. Сомнений не было — красные.

Началась беспорядочная стрельба и рукопашная свалка. Услышав выстрелы, командир батальона тотчас же выслал роту на выручку. Разъезд красных разбежался, но вслед за этим с северной стороны села из леса показалась большая цепь красных, держа направление на село. С места в карьер, развернув остальные роты батальона, я двинул их в бой. Защелкали винтовки, затрещали пулеметы, и станция наполнилась свистом и завыванием пуль. Разыгрался жестокий встречный бой...

Для поддержки наступления барнаульцев приказал открыть огонь батарее французских орудий, которая стояла, погруженная на платфор­мы поезда на запасных путях. Орудия снимать было некогда, повернули их только жерлами в сторону красных и открыли огонь. Водонапорная башня сыграла роль хорошего наблюдательного пункта. Бой разгорался, огонь красных, особенно пулеметный, все усиливался. Положение было не из веселых. Подхода наших главных сил можно было ожидать не рань­ше чем после полудня, да и трудно было рассчитывать на достаточную боеспособность людей, совершивших 45-верстный ночной марш в усло­виях суровой сибирской зимы.

Бронепоезд наш выдвинулся за станцию в сторону Новониколаевска до разрушенного места пути и фланговым огнем стал косить цепи красных. В это время к западной окраине длинного села подошел обоз 3-го Барнаульского Сибирского стрелкового полка. Начальник хозчас­ти, капитан Бухалов, видя всю картину боя, собрал всех наличных вооруженных чинов обоза, рассыпал их в цепь и внезапно ударил крас­ным во фланг. Обозники, как и 1-й батальон, показали себя молодцами. Охваченные с обоих флангов огнем и встретив энергичный контр­удар с фронта, красные не выдержали и наконец, понеся потери, отка­тились за лес, из которого вышли. В течение этого времени с юго-вос­тока группа красных партизан обстреливала станцию. От захваченных пленных выяснилось неожиданное и важное обстоятельство: мы име­ли дело с регулярными частями Красной армии. Красная дивизия, вы­шедшая из города Камня, что на реке Оби ниже Барнаула, шла напе­ререз Алтайской железной дороги, и одна бригада ее в составе 229-го и 230-го Старорусского пехотного полков вышла на участок Тальмен­ка—Черепановая. Пленные были 230-го Старорусского полка. Сомне­ний больше не было в том, что Новониколаевск оставлен нами, чем и объяснялось его упорное молчание. Если бы мы задержались в Барнау-ле на день-два дольше, единственным выходом, и то гадательным и чреватым неблагоприятными последствиями, было бы отступление на Алтай и Монголию.

С подходом всех наших частей к Усть-Тальменскому—Наумовой на совещании начальников решили двигаться на восток в Кузнецкий уезд до установления связи с частями отходящей армии. Вследствие обна­руженных на походе затруднений из-за перегруженности обозов и пло­хого состояния зимних проселочных дорог я приказал начальникам отдельных частей по их усмотрению разгрузить парки и обозы от из­лишнего груза, орудия поставить на платформы или разобрать и везти на санях; всех солдат и офицеров вооружить винтовками и всех лиш­них нестроевых чинов поставить в строй. Батареи с французскими ору­диями, как неподвижные, бросить, приведя орудия в негодность. Бро­непоезд разоружить и подорвать, пулеметы с него передать в строевые части. Меры были героические и трудно проводимые в жизнь, но от выполнения зависело сохранение жизни тысячам бойцов, не желавшим попадать в руки красных палачей.

Кажется, самое трудное человеку расстаться с накопленным богат­ством и состоянием, поэтому командиры частей, как заботливые хозя­ева-скопидомы, очень неохотно соглашались на мои предложения. Бед­ный полк. С-ко, запасливый хозяин, пришел в ужас от мысли, что ему придется бросить около 1000 пудов овса, вывезенного им из богатого и хлебного Барнаула. Все выездные городские шикарные экипажи и сани тоже должны были попасть в руки новых владельцев в лице му­жичков Тальменки и Наумовой, так как лишние лошади необходимы были для орудий, снарядов и пр.

На выполнение всех этих мероприятий оставалось очень немного времени, так как, согласно приказу по войскам, наутро предстоял по­ход вверх по реке Чумыш на юго-восток от ст. Тальменка. Оторвав­шись от регулярных красных частей, мы сделали в этом направлении два-три перехода, встречая только мелкие банды партизан, а затем дву­мя колоннами (для сокращения длины колонны) повернули круто на северо-восток на большое село Маслянино, расположенное в предгорь­ях Салаирского хребта с его «черневой» тайгою. Левая колонна под командой командира 15-го Прифронтового Воткинского полка в рай­оне деревни Пеньково имела перестрелку с какими-то неизвестными частями, впоследствии оказавшимися 25-м Екатеринбургским полком нашей 7-й Уральской дивизии111. Это было первое наше соприкосно­вение со своей армией.

Все эти дни похода стояли тихие, ясные, морозные дни и звездные тихие ночи. Обычно с ночлега выступали около 5-—6 часов утра, с малым привалом в полдень в попадавшихся довольно часто деревнях, на ночлег прибывали около 7—8 часов вечера. Питались хорошо, настро­ение у людей было бодрое. Богатый хлебом и фуражом, не разорен­ный еще Гражданской войной, Чумышский район обеспечивал нам все необходимое. Меры походного охранения соблюдались неукоснитель­но, так как край кишел партизанами и бандитами. Как курьез, помню следующий случай в деревне Маслянино.

Авангард «Голубых улан», не доходя до села, известил местный Сов­деп, что идет своя Красная армия — встречайте. Легко поддавшиеся на этот трюк совдепщики действительно устроили им триумфальную встречу с красными флагами, плакатами и торжественными речами, при большом стечении деревенской любопытной толпы народа. У полков­ника Андрушкевича хватило духу разыграть роль красного командира до конца и узнать о имеющихся запасах фуража, продовольствия и чис­ленности местных партизан. Можете себе представить, как вытянулись и побледнели рожи у совдепщиков, как онемели и прилипли языки их к гортани. Как стайка вспугнутых воробьев, в мгновение ока толпа рассыпалась по деревне, когда скинутая с плеч бурка обнажила блестя­щие золотые погоны полковника Андрушкевича.

Более тесное соприкосновение и связь с частями нашей армии про­изошли в большом горнозаводском селе Егорьевском, на ночлеге в ко­тором мы встретили штаб и части Ижевской дивизии с генералом Мол­чановым во главе. От последнего мы узнали горькую истину об оставлении нами Новониколаевска и о беспорядочном отходе по все­му фронту частей армии генерала Каппеля. Я лично навестил генерала Молчанова в его штабе и был встречен радушно и любезно как им, так и его молодым и приветливым начальником штаба. Мы без больших затруднений, со взаимной предупредительностью разрешили все спор­ные вопросы по расквартированию частей на ночлег и наметили мар­шрут дальнейшего движения на восток. Особенное внимание было обращено на возможную обеспеченность людей кровом на ночлегах, ибо район предстоящих двух-трех переходов был горный, таежный и малонаселенный.

За чашкой чаю во время краткого досуга вспоминали мы с генера­лом Молчановым старое, невозвратное боевое прошлое наших славных частей — 50-го Сибирского стрелкового полка и 6-го Сибирского са­перного батальона зимой 1915 года в Польше. Картины кровавых боев с немцами у знаменитой Воли Шидловской и в Болимовском лесу в конце января 1915 года и дальнейшее до апреля месяца позиционное сидение наше, на удержанных этих позициях, рисовались нам яркими и живыми. В техническом отношении тогда война была кровавее и беспощаднее, но враг был достойный и благородный, мы, бойцы, не знали тогда ни жгучей ненависти и злобы к врагу, ни издевательств и пыток и того морального упадка и разложения, что несет в себе вся­кая гражданская война. Атмосфера братоубийственной войны удуша­ющая, она-то и является самой неприглядной, невыносимой особенно­стью этой борьбы. Известное изречение «человек человеку — волк» как нельзя лучше определяет нравственный облик гражданской войны.

Распрощавшись с любезными хозяевами, я вернулся в свой штаб и отдал приказ частям Барнаульской группы о дальнейшем движении через Салагирский хребет в бассейн реки Томь в Щегловский уезд, с общим направлением на город Щеглов. Кузнецкая тайга (по-местному «чернь») составляла издавна владения Кабинета Его Величества, управ­лялась местным отделом Алтайского горного округа, когда-то разраба­тывавшим также многочисленные богатейшие рудники, как, например, Сузунский, Змеиногорский, Локтевский, Ридцеровский, Зыряновский и др. Лесные богатства этого края, главным образом лиственных пород, неисчислимы. При тихой зимней погоде, при легком морозце, пощи­пывавшем нос и щеки, сказочную картину являла вековая тайга, с ее великанами елями, оснеженными тяжелыми пластами рыхлого, свер­кающего алмазами снега. При обилии атмосферных осадков порою покров снега достигал 2—3 аршин глубины.

Малонаезженные местные дороги, позволявшие упряжку лошадей только «гусем» (уносом), доставляли немало огорчений и хлопот на­шим походным колоннам, особенно артиллерии морских стрелков. Кони и люди выбивались из сил, поминутно вытаскивая из сугробов ту или иную подводу с орудием или со снарядами. Достаточно было не­осторожно ступить на шаг от дороги в сторону, как лошадь по брюхо проваливалась в рыхлый снег, беспомощно барахтаясь в нем, не нахо­дя твердой точки опоры для ног. Поразительное безмолвие лесной пу­стыни — тайги в такую погоду нарушалось обозным скрипом, людским говором и криком солдат, подбадривавших провалившихся в снег ло­шадей. Измученные и усталые приходили мы на ночлег, где в тесных избах лесников и засыпали тяжелым мертвым сном.

От деревни Вагановой, на восточном склоне Салагирского нагорья, мы вздохнули свободнее, так как вступили в равнинную полосу Щегловского уезда, богато населенную и обильную продовольствием и фу­ражом. Кузнецкий и Щегловский уезды Томской губернии всегда сла­вились своими отличными сибирскими ломовыми лошадьми — обстоятельство, имевшее для нас немаловажное значение, так как бла­годаря малочисленности казенного обоза мы широко пользовались обы­вательскими подводами из попутных деревень.

На остановке в деревне Вагановой произошли важных события, оп­ределившие характер дальнейшего похода 3-го Барнаульского Сибирского стрелкового полка. Дело в том, что в этом районе мы влились в общий фронт отходящей армии генерала Каппеля, связались с соседними час­тями 7-й Уральской дивизии (вр. командующий полковник Бондарев) и, кажется, 7-й Кавалерийской дивизией. Так как дальнейшее движение самостоятельной группы войск Барнаульского и Бийского районов, воз­никшей совершенно случайно, являлось крайне затруднительным ввиду забитости дорог частями других более значительных групп, а также и невозможностью установления связи с генералом Каппелем и получения новых заданий и маршрута для вверенной мне группы, я решил после­днюю расформировать, откомандировав 15-й Прифронтовой Воткинский полк в 7-ю Уральскую дивизию, полк «Голубых улан» в 7-ю кавалерий­скую дивизию и артиллерию в Бригаду Морских стрелков, то есть попро­сту отправив части по своим коренным высшим соединениям, я остался со своим 3-м Барнаульским Сибирским стрелковым полком и Отрядом особого назначения. Последний, впрочем, тоже скоро покинул нас, не­ожиданно, тайком, уйдя куда-то в сторону Сибирской железной дороги.

Такое «самоопределение» Отряда особого назначения меня не уди­вило и не огорчило нисколько, ибо за время похода он зарекомендовал себя с самой отрицательной стороны. Привыкший к своевольству и к грабежам, имевший весьма слабое представление о воинской дисцип­лине, при слабовольном начальнике отряда полковнике де Липпе-Липском112, отряд этот не блистал боевыми подвигами.

Итак, я снова принял свой 3-й Барнаульский Сибирский стрелко­вый полк, который хорошо знал и в который верил. Счастлив подтвер­дить, что эта вера меня не обманула в продолжение дальнейшего в несколько тысяч верст похода, при самых тяжелых климатических ус­ловиях, при обстановке полной безнадежности боев, хаоса, развала вла­сти и армии. Неожиданно освободившись от трудного управления боль­шой колонной из случайно составленных частей и тем сняв с себя бремя тяжелой ответственности, я почувствовал небывалое облегчение и все силы свои отдал заботам о вверенном мне полке.

Задачей полку я поставил установление связи со штабом 1-й Сибир­ской дивизии и присоединение к частям 1-й армии генерала Пепеляева. Из этого задания естественно вытекало и направление нашего дви­жения на северо-восток к Сибирской железной дороге через деревни Журавлиха, Тарасове, Окунево, Салтыкове, Летуново и город Щеглов. Движение небольшой колонны в один полк имело много тактических преимуществ и легко обеспечивало нам транспортные средства, продо­вольствие, фураж и кров на ночлегах.

Помню, как уговаривал меня начальник 7-й Уральской дивизии вой­ти в состав его колонны и двигаться южной частью Щегловского уезда наперерез Мариинской тайги по старым приисковым дорогам и далее на восток через Мариинский уезд. Маршрут этот был ему указан шта­бом армии. Имея уже небольшое представление о состоянии таежных дорог и не доверяя этому направлению, я отказался от предложения. Предчувствие меня не обмануло: 7-я Уральская дивизия из Мариинской тайги выйти не смогла, была настигнута красными и сложила оружие. Впоследствии полковник Бондарев командовал какой-то красной бри­гадой при наступлении их на Читу в мае 1920 года.

Столкновений с красными партизанами на своем пути к городу Щеглову не имели. Правда, один раз мы вспугнули банду их, хозяйни­чавших в каком-то селе недалеко от Щеглова и сжегших там церковь. Другой раз, только что войдя в какую-то богатую деревню и расходясь по квартирам, роты были обстреляны ружейньм огнем со стороны со­седней деревни. Оказалось, что какая-то конная часть нашей же армии решила попугать нас и выжить из этой богатой деревни, дабы самой использовать ее для ночлега и сбора подвод. Расчет их не удался: «на­шла коса на камень» — сами же они потеряли несколько человек ра­неными.

Не доходя с запада нескольких верст до города Щеглова, ночью мы втянулись в деревню Летуново, сплошь забитую обозами и войс­ками и озаряемую ярким пламенем многочисленных костров. Найдя квартиру штаба, я представился начальнику Уральской группы 3-й ар­мии генералу Соколову113, у которого шло совещание с командира­ми частей; между последними я запомнил генерала Круглевского, совсем еще юного, но уже с Георгием на груди, увенчанного боевой славой (начдив 11-й Уральской дивизии), и начдива 13-й Сибирской генерала Зощенко (служившего когда-то в 10-м Омском резервном полку).

Получив исчерпывающую информацию о положении дел и видя, что в районе Щеглов — ст. Тайга мне не найти частей 1-й Сибир­ской армии, я решил двигаться на восток с частями 3-й армии, по­этому просил генерала Соколова включить мой полк в его группу и колонну. На мою просьбу отвести моему полку для ночлега хоть не­сколько халуп генерал Соколов заявил, что деревня Летуново совер­шенно забита обозами, но в полутора верстах от Щеглова есть сво­бодная деревня, которую можно занять, но предупредил, что нет пока никаких сведений, в чьих руках находится город Щеглов, ибо бой предыдущего дня с красными партизанами, занявшими Щеглов, окон­чился вничью.

Делать было нечего. Люди замерзали на подводах, нуждаясь в кро­ве и горячей пище. Оставив у генерала Соколова офицера для связи, я выслал в указанную выше деревню на разведку конную сотню полка, и полк двинулся туда тотчас же. К нашему счастью, не только большая деревня, давшая нам хороший отдых, но и город Щеглов были остав­лены партизанами.

На следующее утро, заняв указанное приказом по колонне место, мы двинулись в тяжелый крестный путь через город Щеглов в Мариинскую тайгу. Дорога от города Щеглова до села Красный Яр (Мари­инский уезд) пролегает горной, таежной местностью, с очень редкими и бедными поселками новоселов, протяжением до 80—90 верст. Кру­гом стеной непроходимая, особенно зимой, тайга с глубоким снежным покровом и разъезженным, избитым до невероятности, единственным переселенческим трактом.

Первый переход (около 20—25 верст) прошли сносно, ночевали наполовину в домах, наполовину у костров. По мере дальнейшего про­движения трудности все возрастали, количество обозов увеличивалось, ехали уже в 2—3, а иногда в 4—5 рядов; малейшая задержка в голове колонны отражалась часовыми и больше простоями под открытым небом при 20—25-градусном морозе. Обмороженных из-за легкой одежды и плохой обуви становилось все больше и больше. Единствен­ным спасением были костры, едкий дым которых устилал наш путь. Только в нашем положении можно было оценить, что значит «греться у своего костра». Не только отсутствие горячей пищи, но у многих и запасы хлеба подходили к концу. Лошади падали от бескормицы и отсутствия водопоя.

При многих частях следовали семьи военнослужащих и беженцы. Всюду слышался плач детей и стоны больных и раненых. Дикие сце­ны драк и самоуправств при желании обогнать впереди идущую под­воду наблюдались не редко. Злоба и отчаяние, холод и голод, страх за семью и близких, угроза со стороны наседавших красных понизи­ли нравственную чувствительность, пробуждая самые низменные ин­стинкты человеческой натуры. Управление отсутствовало совершенно, а между тем штабов и высшего начальства было хоть отбавляй.

Положение становилось трагическим и могло кончиться более пе­чально, если бы в арьергарде не было столь стойкой и доблестной Ижевской дивизии генерала Молчанова. В районе станции Тайга Си­бирской железной дороги красные вели упорные бои с эшелонами 5-й Польской дивизии. После полудня второго дня пути, видя, что даль­нейшая задержка в дороге гибельно отзывается на личном составе пол­ка, я решил бросить излишний обоз и, посадив части людей верхом, приказал остальным двигаться вперед пешком обочинами дороги и между рядами повозок.

По мере приближения нашего к деревне Кузьминой, что в рассто­янии двух третей пути от Щеглова, дорога оказывалась все более заби­той брошенными повозками, трупами павших лошадей, грудами упря­жи и амуниции; валялись на дороге и в стороне от нее в снегу орудия, снаряды и даже пулеметы и патроны. Было несколько несчастных слу­чаев взрыва брошенных на дороге ручных гранат; эти взрывы вносили еще большую сумятицу и панику.

Деревня Кузьмина, расположенная в глубокой котловине при реч­ке, была буквально забита войсками и обозами, спешившими в ней подкормить и напоить лошадей да и самим подкрепиться чем Бог послал. К востоку от Кузьминой тракт был относительно свободен, и части, вовремя проскочившие пробку в Кузьминой, на рысях под­катывали к Красному Яру. Очевидно было, что корнем всех бед и напастей была пробка в этой злополучной деревне, что явилось ре­зультатом абсолютного отсутствия управления со стороны высших штабов.

Оставив в нужных местах на дороге маяки, я лесной тропой обо­шел деревню Кузьмину справа и, выйдя южнее ее к мельнице, остано­вил полк на ночлег. В течение ночи подобрались и остальные. В колон­не под Кузьминой мы оставили только несколько подвод с самым необходимым грузом, причем начальник хозчасти капитан Бухалов лич­но остался с ними, обещая дотянуть их до Красного Яра во что бы то ни стало. Свою задачу он выполнил блестяще благодаря своей наход­чивости сибиряка и настойчивости.

Наутро мы бодро выступили в поход и без особых задержек, но усталые и разбитые к вечеру вошли в большое и богатое село Красный Яр. У ворот поскотины этого села можно было наблюдать забавную картину, напоминавшую базар или ярмарку. Множество людей толпи­лось у костров и выкрикивало названия своих частей, собирая таким образом своих отсталых из подходящей колонны.

Дневка в Красном Яру дала нам возможность собраться, обогреться и привести в порядок расстроенные ряды и хозяйственную часть. По­теряли мы много подвод и материальной части из запасов вооружения и снаряжения. Впереди в боях мы могли рассчитывать только на то, что вынесли на себе: винтовки, некоторый запас патронов и несколько пулеметов. О продовольствии и транспортных средствах беспокоиться особенно не было смысла, так как мы знали о богатстве сел и деревень Мариинского уезда, а денежный сундук с миллионами сибирок начхоз капитан Бухалов спас и вывез в сохранности.

 

Примечания.

 

99            Камбалин Александр Иннокентьевич, р. 20 августа 1888 г. Иркут­ское военное училище (1909). Полковник. Георгиевский кавалер. В белых войсках Восточного фронта; в августе—сентябре 1919 г. командир 3-го Бар­наульского Сибирского стрелкового полка, в ноябре—декабре 1919 г. врид командующего войсками Барнаульского и Бийского районов. Участник Сибир­ского Ледяного похода, в середине февраля 1920г. начальник Северной колон­ны. В эмиграции в США. Умер 24 мая 1972г. в Сан-Франциско.

100      Впервые опубликовано: Белая гвардия. Альманах. 1997—1998. № 1—2.

101          Мальчевский Модест Иванович. Подполковник. В 1918г. командир 4-го Енисейского стрелкового полка, на 9 мая 1919 г. начальник 1-й Сибир­ской стрелковой дивизии. Генерал-майор (с 6 января 1919 г.). Орден Св. Ге­оргия IV ст. (1919г.).

102          2-я Сибирская стрелковая дивизия. Развернута из добровольческих дру­жин в июле 1918 г. как 1-я Томская (1, 2, 3, 4-й Томские Сибирские стрел­ковые полки, 2-й Сибирский стрелковый артиллерийский полк, инженерный и конный дивизионы, с 14 августа — еще 2-й егерский батальон, затем полк). 26 августа переименована во 2-ю Сибирскую. Входила в 1-й Средне-Сибир­ский стрелковый корпус. Состав: 5-й Томский (бывший 1-й Томский; гене­рал-майор Кузьменский), 6-й Мариинский (бывший 2-й Томский; капитан Олифер), 7-й Кузнецкий (бывший 3-й Томский; полковник Щеткин), 8-й Бийский  (бывший 4-й Томский; капитан Иованович)  Сибирские стрелковые полки и 2-й Средне-Сибирский стрелковый артиллерийский дивизион. К 9 мая 1919 г. — те же полки, 2-й Сводный Сибирский артиллерийский дивизион (подполковник Попов), 2-й Сибирский инженерный дивизион, 2-й Сибир­ский егерский полк (полковник Николаев) и 2-й Сибирский прифронтовой (запасный) полк (капитан Ерохин). 8 ноября 1919г. отправлена на попол­нение в тыл. В январе 1920 г. попала в плен в районе Мариинска—Краснояр­ска. Начальники: полковник (генерал-майор) А. Г. фон Укке-Уговец, полков­ник Е.К. Вишневский. Начальники штаба: поручик Крепкогорский (27 июля — 17 августа 1918г.), штабс-ротмистр Овчинников (18 августа— 31 октября 1918г.), штабс-капитан Штальберг (1 ноября 1918г. — 9 января 1919г.), подполковник Остроумов (19 января — 1 июня, с 24 июля 1919г.), поручик (штабс-капитан) Безобразов (с 2 июня 1919г.).

103          Матковский Алексей Фелицианович, р. в 1877 г. В службе с 1894 г., офицером с 1897г., академия Генштаба. Генерал-майор 1-й гвардейской ка­валерийской дивизии, профессор академии Генштаба. Георгиевский кавалер. В белых войсках Восточного фронта; с 30 августа 1918 г. состоял при управля­ющем военным министерством, с 5 сентября 1918 г. инспектор кавалерии с зачислением по кавалерии и оставлением по Генеральному штабу, с 6 сентяб­ря 1918 г. командир 2-го Степного Сибирского армейского корпуса, в ноябре 1918 г. председатель военного суда, с 15 декабря 1918г. командующий Сибир­ской армией, с 25 декабря 1918 г. командующий войсками Омского военногоокруга, в 1919г. в Ставке, затем командующий войсками Томского военного округа. Генерал-лейтенант. Расстрелян большевиками.

104          Биснек Рейн Рейнович, р. 8 января 1863 г. В службе с 1882 г. Рижское пехотное юнкерское училище (1886). Генерал-майор, командир бригады пехот­ной дивизии. Георгиевский кавалер. В белых войсках Восточного фронта; особо­уполномоченный от штаба Томского военного округа в Алтайской губ., на 3 мая 1919 г. начальник гарнизона города Барнаула, с 28 июля 1919 г. уполно­моченный командующего Омского военного округа по охране государственного порядка и общественного спокойствия в Барнаульском районе, затем команду­ющий войсками Барнаульского военного округа. Расстрелян большевиками в конце 1919 г. в Сибири.

105          Поляков Василий Иванович. Полковник 44-го Сибирского стрелко­вого полка. В белых войсках Восточного фронта; с 11—-14 июня 1918г. на­чальник Барнаульского гарнизона, в декабре 1919г. командир 52-го Сибир­ского стрелкового полка.

106          2-й Степной Сибирский армейский корпус. Сформирован в составе Си­бирской армии из добровольческих офицерских дружин 12 июня 1918 г. в Ом­ске как Степной корпус (с 26 августа — 2-й Степной Сибирский, с 30 сен­тября — армейский). Ядром его послужили полки 1-й Степной Сибирской стрелковой дивизии, Отряд полковника Смолина и Первый партизанский офи­церский отряд. Конница была представлена формированиями сибирских каза­ков — отрядом сотников Тимофеева и Вальшевского и 2-м Сибирским казачь­им полком, артиллерия — батареями капитанов Плотникова, Остальского и Седова (в 1-й батарее из 33 чинов 25 были офицеры). В составе корпуса были также Украинский гетмана Сагайдачного курень (до марта 1919г.) и Степной
Сибирский польский легион. К 31 июля насчитывал 2384 офицера и 7992 добровольца, в том числе 1314 и 4502 на передовой (в ряде полков и во всех бата­реях офицеров было свыше половины). Формирование завершено в сентябре— октябре 1918 г. Включал 3-ю Иркутскую (временно с 3 октября 1918 г.), 4-ю и 5-ю Сибирские стрелковые дивизии. 24 декабря 1918 г. корпус был сделан отдельным, а Ъ января 1919 г. из него были выделены части, летом 1918 г. вхо­дившие в Западно-Сибирский отряд генерала Г.А. Вержбицкого, и развернуты в 3-й Степной Сибирский армейский корпус (куда вошли 3-я и 4-я дивизии). В начале 1919г. включал 5-ю Сибирскую стрелковую дивизию, Партизанский отряд атамана Анненкова, 2-ю Степную Сибирскую кадровую стрелковую ди­визию (позднее — 13-я Сибирская кадровая стрелковая дивизия) и 6-ю Сибир­скую сводную дивизию. В июле 1919г. в состав корпуса входили Партизанская дивизия атамана Анненкова, 5-я Сибирская стрелковая дивизия, Отдельные Семиреченская казачья, Степная стрелковая и Киргизская конная бригады. В ноябре—декабре 1919 г. послужил основой Отдельной Семиреченской армии. Командиры: полковник (генерал-майор) П.П. Иванов-Ринов (июнь—сентябрь 1918г.), генерал-майор (генерал-лейтенант) А.Ф. Матковский (с 6 сентября
1918 г.), генерал-майор В.В. Бржезовский (с 2 января 1919 г.; убит), генерал-майор И. Ефтин (с 13 сентября 1919 г.). Начальники штаба: капитан (полков­ник) Василенко (июнь 1918-го — апрель 1919 г.), полковник Щербаков (с мая 1919 г.), полковник И.И. Попов.

107          Попов Иван Иванович, р. в 1888 г. в Якутске. Иркутское военное училище (1909), академия Генштаба. Полковник. В белых войсках Восточно­го фронта; начальник штаба 2-го Сибирского армейского корпуса, с ноября 1919 г. командующий войсками Барнаульского и Бийского районов. Участник Сибирского Ледяного похода в Северной колонне, с середины февраля 1920 г. начальник штаба колонны. В эмиграции в Австралии, к 1930 г. начальник Ав­стралийского отдела РОВС. Председатель военного кружка и в 1930 г. Русско­го клуба в Брисбене.

108          Сатунин  Дмитрий  Васильевич   (Владимирович),  р.  на Алтае. Штабс-капитан. Георгиевский кавалер. В белых войсках Восточного фронта; в 1918г. руководитель первого партизанского отряда на Алтае, затем первый атаман новообразованного Алтайского казачьего войска, к ноябрю 1919 г. на­чальник всех белых войск на Алтае. Капитан. Убит при отступлении в декаб­ре 1919 г. или в начале 1920г. в с. Иня у монгольской границы.

109          Елачич Борис Михайлович, р. 22 октября 1885 г. Морской корпус (1907) (офицером с 1908 г.). Старший лейтенант 1-го Балтийского флотско­го экипажа. В Добровольческой армии с 2 января 1918 г. в Морской роте. С февраля 1918 г. в Баку. В эмиграции в Персии. В белых войсках Восточного фронта; в 1919г. капитан 2-го ранга, начальник штаба Алтайских отрядов, с декабря 1919г. до января 1921 г. командир белых войск на Алтае после смер­ти капитана Сатунина. Капитан 1-го ранга. В эмиграции в Китае, в 1921 — 1923 гг. в Харбине. Убит в 1930-х гг.

110          Кайгородов Александр Петрович, р. в 1887 г. в с. Абай на Алтае, алтаец. Тифлисская школа прапорщиков (1917). Прапорщик. В белых войс­ках Восточного фронта в конвое адмирала Колчака, в 1919 г. разжалован, с конца 1919г. в войсках Горного Алтая. В начале 1920г. восстановлен в чине и повышен до штабс-капитана, затем член Алтайского правительства, переиме­нован в подъесаулы. Командующий войсками Горно-Алтайской области. В на­чале 1920г. в Монголии, с января 1921 г. командующий белыми войсками на Алтае, начальник Сводного Русско-Инородческого партизанского отряда войск Горно-Алтайской области в Монголии. Совершил поход на Алтай. Есаул. За­стрелился в окружении на Алтае в октябре 1921 —1922 гг.

111 7-я Уральская горных стрелков дивизия. Сформирована 6 августа 1918 г. в Екатеринбурге (развернута из добровольческих формирований первых дней антибольшевистского восстания) как 2-я Уральская стрелковая дивизия (с 26 ав­густа — 7-я Уральская горных стрелков, с новыми номерами полков). Входи­ла в состав 3-го Уральского горных стрелков корпуса. Состав: 25-й (бывший 5-й) Екатеринбургский (позднее — имени Верховного Правителя адмирала Колчака; полковник Герасимов), 26-й (бывший 6-й) Шадринский (или Вер-хисетский), 27-й (бывший 7-й) Камышловский (Камышлово-Оровайский), 28-й (бывший 5-й) Красноуфимский (Ирбитско-Перновский гренадерский) горных стрелков полки (двойные названия полков объясняются тем, что эти полки имели знамена старых полков Императорской армии) и 7-й Уральский горных стрелков артиллерийский дивизион. Дивизия считалась лучшей из уральских частей. Выступила на фронт поздней осенью — зимой 1918 г., при­няла участие в весеннем наступлении и к концу лета 1919 г. оказалась сильно потрепанной и малочисленной. Попытки пополнить дивизию не привели к цели, ибо прибывшие из Сибири пополнения отличались низким качеством. На нее было возложено прикрытие отхода в Щегловскую тайгу частей 3-й армии. У деревни Дмитриевской в Щегловской тайге 25 декабря 1919 г. ди­визия почти полностью погибла, остатки сдались в плен 2 января 1920г. под деревней Алтатской. Начальники: полковник (генерал-майор) В.В. Голицын (6 августа — 27 декабря 1918 г.), полковник (генерал-майор) Торейкин (29— 31 декабря 1918 г., 13 января — 17 февраля, 2 марта — 6 мая, 21 мая — 27 июня, 14 июля, 17—19 октября 1919г.), генерал-майор Тарасевич (врид; 18—19 февраля, 10—16 мая, 28 июня, 5 августа 1919г.), полковник Пус-товойтенко (1 июня, 6 августа— 13 сентября 1919г.), полковник Выдрин (14 сентября— 4 октября 1919г.), полковник (генерал-майор) Бондырев (5—15 октября, 20 октября— 1 декабря 1919г.). Начальники штаба: пол­ковник Р.К. Бангерский (6 августа — 10 сентября, 18 сентября, 22 сентяб­ря — 5 октября 1918 г.), подполковник (полковник) Рютель (11 —17 сентяб­ря, 6—16, 19—28, 30 октября, 3, 4, 6—14 ноября, 20 ноября — 24 декаб­ря 1918г.), штабс-капитан Люба (19—21 сентября, 17 октября, 2, 5, 15— 19 ноября 1918г., 9 января— 18 февраля 1919г.), подполковник Соколов (19 февраля— 29 апреля, 6 мая 1919г.), капитан Андреев (врид; 1 — 5, 7 мая •— 6 июня 1919г.), подполковник Гуммель (10 июня — 2 сентября 1919г.), штабс-ротмистр Покровский (10 сентября— 5 октября 1919г.), подполковник Неловицкий (7, 18—21, 25 октября — 1 ноября 1919г.), по­ручик Терещенко (2—4, 6—27 ноября 1919г.), штабс-капитан Сафонов (врид; 16—17, 22—24 октября, 5 ноября 1919г.).

112 Де Липпе-Липский Николай Иванович, р. в 1896 г. Капитан л.-гв. 2-го стрелкового полка. В белых войсках Восточного фронта; в декабре 1919 г. командир Отряда особого назначения Алтайской губернии. Участник Сибир­ского Ледяного похода. В 1920г. при штабе Дальневосточной армии. Полков­ник. В эмиграции в Китае, (в Харбине), на 8 января 1922 г. член Общества офицеров гвардии на Дальнем Востоке, на 8 мая 1935г., 6 мая 1939г. член полкового объединения.