МАРКОВЦЫ В ПОХОДЕ НА МОСКВУ125

Боевые действия марковцев за период нахождения полка в корпусном резерве

Фронт 1-й дивизии, базирующейся на Белгород, проходил в северо-восточном направлении у города Короча в 50 верстах от Белгорода; к северу в 25 верстах у станции Сажное; к западу в 20 верстах у станции Томаровка; к юго-западу в 25 верстах у села Борисовка. Общее протяжение до 100 верст. Фронт был занят, вернее, наблюдался незначительными частями кавалерии, за которыми стояли батальоны корниловцев, а в западном направлении инженерная генерала Маркова рота. Ввиду такой слабости фронта генерала Маркова полк был в любой момент готов к выступлению. Для собственного обеспечения он имел в 6 верстах, в селе Черная Поляна, свою конную сотню.

На следующий день после взятия Белгорода 3-й дивизией126 был взят Харьков. Красные отходили отчасти на Белгород. Им навстречу направляется поездом с двумя орудиями 1-й батальон. Но красные бросают свои поезда и уходят в западном направлении.

14 июня батальон возвращается в Белгород, но не застает в нем 2-го и 3-го: они, успев пополнить свои роты до 100 штыков, срочно кинуты на север, где красные начали наступление. В семидневном бою, то наступая, то отступая, они (без 5-й роты) разбили пятитысячную группу и выдвинулись верст на десять к северу, захватив до 900 человек в плен и, по показаниям пленных, нанеся ей огромные потери. Дрались красные отчаянно. Оказалось, их части были сформированы еще в начале 1919 года из добровольцев и бились с немцами, когда те перешли в наступление на Северном и Западном фронтах. Ими командовали бывшие офицеры. Один из них, будучи раненым, отстреливался из револьвера до последнего патрона. Дерзко действовал красный бронепоезд “Черноморец”.

Отличный вид был у пленных. “Довольно воевать!” — заявляли они. И не захотелось марковцам расстаться с ними: решили из желающих сформировать часть. Набралось до 300 человек — целый батальон. Им дали винтовки и на ночь поставили в охранение. Сбежало 30 человек. Доверять нельзя, и отправили всех в тыл.

19-го оба батальона вернулись в Белгород, недосчитывая в своих рядах свыше 200 человек.

В последнем бою приняла участие приехавшая из Волчанска 5-я рота, но как резерв. Удалось лишь послать “для обстрела” взвод “мальчиков”. Перед этим роту смотрел командир батальона, полковник Шульга. Он был поражен, увидев не 28 человек, а 180.

1-й Офицерский взвод представляет командир роты. Полковник Шульга проходит перед его фронтом, серьезно всматриваясь в глаза каждому офицеру.

2-й взвод — добровольцы. Он медленно идет; в его глазах добрая улыбка; останавливается и обводит глазами опять и опять строй “мальчиков” .

3-й и 4-й взводы. Перед полковником Шульгой стояли русские солдаты, те самые, которых он отлично знал, которыми командовал, пока их не разложила революция. Он прошел перед их фронтом, глубоко и серьезно глядя в лицо каждому.

“Солдаты, добровольно ставшие в строй”, — сказал ему командир роты.

Что-то старое, родное читал в глазах солдат, в их выправке полковник Шульга. Он до того был поражен ротой, что даже не поздоровался бы с ней, если бы ему не напомнил командир роты.

В то время, когда 2-й и 3-й батальоны вели бой у станции Сажное, красные вклинились в расположение дивизии верстах в 20 западнее железной дороги. Для ликвидации была послана 3-я рота прямо с обеда по случаю ее ротного праздника. Рота ночью на подводах тряслась в “утомленном” состоянии, а утром, войдя в соприкосновение с противником, развернулась во всю мощь своих 200 штыков (1-й батальон получил пополнение), легко принудила его отойти в исходное положение и вернулась в Белгород.

Через два-три дня после возвращения со станции Сажное 3-й батальон получил приказание срочно выступить на погрузку. Он остановился на станции Основа близ Харькова. Вызов объяснялся неустойкой частей 3-й дивизии у Богодухова. Но через несколько часов по прибытии было сообщено о восстановлении там положения. На следующий день батальон уже ехал обратно.

23 июня 5-я рота получает задание: по полуротно расположиться на станциях Казачья Лопань и Наумовка с целью: во-первых, обеспечения сообщения Харьков—Белгород, которому угрожают с востока банды зеленых, скрывающихся в лесистой местности, а с запада красные отряды, могущие просочиться с фронта, проходившего всего в 30 верстах от этих станций и наблюдаемого лишь кавалерийскими разъездами; во-вторых, вести наблюдение за рабочими находящихся в этих пунктах сахарного и спиртового заводов. Роте придавалось четыре пулемета. Расстояние между этими станциями 15 верст. Командировка не из спокойных, но интересная.

Условия в которых оказались обе полуроты, были отличными. Администрация заводов во всем пошла им на помощь. Командировка внешне была похожа на пикник: был спирт, были свежие продукты, яйца, сало и в изобилии сахар. Взвод “мальчиков” наслаждался молочными продуктами, гоголь-моголем. Полуроты стояли в заводских зданиях, не обременяя жителей и рабочих. Производили небольшие занятия и несли дозорную службу.

Это была видимая внешне часть жизни полурот, но за нею и невидимая разведывательная: опросы приезжающих с разных сторон крестьян, как бы просто ради любопытства, о том, спокойно ли в селах и деревнях, далеко ли красные, как жилось при них и т. п. Части чинов роты давались “отпуска” в рабочие поселки, хутора также с целью разведки. Молодежь ходила в поселки сахарного завода и заводила там знакомства. Отпускные возвращались с совершенно утешительными сведениями: рабочие спокойны, большевистских настроений среди них нет. Не было никаких сообщений о каких бы то ни было происках большевиков. Рабочие совершенно не жаловались на свое положение: жили они в заводских домиках с участками земли, имели коров, кур, свиней; жили в достатке. Интересовались Белой армией и, видимо, не испытывали какого-либо недоверия к ней.

Рота пробыла в командировке неделю и 29 июня возвратилась в Белгород, неохотно расставшись со спокойной, не успевшей надоесть ей жизнью. Она была весьма огорчена, узнав, что за время ее отсутствия приезжал генерал Деникин и ей не пришлось видеть своего Вождя.

Возвращение 5-й роты в Белгород, как оказалось, вызвано было не прекращением беспокойства за район, а наоборот: группа красных войск, находившаяся у большой слободы Борисовки, перешла в наступление наперерез линии Харьков—Белгород, то есть в тыл 1-й дивизии, что потребовало направить сюда большие силы. 29 июня на станции Наумовка разгрузился 1-й батальон с 1-й батареей. 30 июня он встретил наступающего противника всего в 12 верстах от железной дороги. Наступление батальона быстро остановилось: он оказался под охватом. Затем этот охват стал еще более глубоким, и велся он новыми частями. Положение создалось критическое: батальону угрожало окружение. Посланная резервная рота могла лишь, жертвуя собой, позволить остальным ротам как-то выйти из окружения. Но произошло чудо: явный успех красных сорвала сдача в плен целого их батальона в 400 штыков, совершавшего обход. Сдача этого батальона на глазах всех красных убила их порыв. Марковцы немедленно перешли в наступление и уже не встретили сопротивления.

Сдавшимся батальоном командовал шт.-кап. Дубинин. Он произвел на всех впечатление крайне мужественного начальника, владевшего своими подчиненными и собой. Ни тени смущения, растерянности. Он заявил, что сдал в плен свой батальон с полного согласия всех его чинов. Не поверить этому было нельзя. В Дубинине всеми чувствовалась огромная моральная сила, и перед ней не устоял командир батальона, капитан Слоновский127.

“Вы меня можете расстрелять, но не оскорблять!” — заявил он. И этого было достаточно, чтобы гнев против него исчез. Его и десятка три солдат, по его выбору, тут же назначили в команду разведчиков при батальоне, а спустя некоторое время он уже командовал ею, силой в 100 штыков, выполняя бесстрашно любое задание.

На следующий день 1-й батальон взял огромную слободу Борисовку, имеющую до 40 000 жителей. Однако доминирующие над ней высоты за речкой, с древним женским монастырем, взять не удалось. 3-я рота готовилась атаковать ее ночью; 1-я батарея вела пристрелку. Батарея красных мешала ей, ее стрельбу корректировал наблюдатель с колокольни монастыря. Обстрелять колокольню? Несколько шрапнелей, и, как стон раненого, отозвался один из колоколов, в который попал осколок. Стон, болезненно отозвавшийся в сердцах марковцев. Ночью высоты с монастырем были взяты. На много верст вокруг открывался с них вид. Видна и железная дорога Харьков—Готня с курсировавшим по ней бронепоездом красных.

Группа офицеров батальона с капитаном Слоновским пришла в монастырь поклониться его святыням. Их встретили настоятель монастыря и игуменья. Настоятель благословил защитников Веры Православной и роздал всем черные монашеские четки — символ служения Церкви и людям. Офицеры были тронуты глубоко этим благословением. Надев четки на руки, они сочли этот дар относящимся не только к ним лично, но и ко всему полку; сочли, что все марковцы с этого дня могут носить монашеские четки.

Судьба как бы сама направляла марковцев на путь христианского служения Вере и Отечеству, Церкви и людям. И тогда вспоминали... Когда в Новочеркасске формировался 1-й Офицерский батальон, в его рядах поднимался вопрос о создании “крестовых” рот, которые имели бы на своих погонах кресты — символ похода за Веру и Отечество. Но тогда комиссия установила голые, черные погоны с белой выпушкой — символ Смерти и Воскресения. Вспоминали и благословение другой женской обители Покровского монастыря под Екатеринодаром. Говорили и о благословении святого Сергия Радонежского — небесного покровителя полка и шефа генерала Маркова.

Необычайно было видеть марковцев с монашескими четками на руке. Те, кто их носил, носил с достоинством. Говорила принадлежность формы марковцев. Но это не привилось, начальство полка отнеслось не серьезно, оно не огласило этот глубокий по смыслу факт по полку, предало его забвению. Может быть, потому, что знало — в разгаре жестокой борьбы невольно глохнет голос христианской совести, ожесточается сердце и неизбежны нарушения долга, связанного с ношением четок. Молчал о благословении и полковой священник. Но о них не все забыли: были, которые в своей жизни и поступках мысленно перебирали шарики четок.

Со 2 по 21 июля 1-й батальон стоял сравнительно спокойно у Бори-совки. Происходили стычки с партиями красных; было наступление двух рот батальона на станцию Ново-Борисовка, после которого батальон оседлал железную дорогу Харьков—Готня; был и смелый ночной налет красных на одну из рот, рассеявший ее и часть ее заставивший пролежать ночь в топком болоте. За эти дни немало сдавалось красных, и однажды целая рота с командиром роты и командиром батальона — офицерами.

Стало известно о сосредоточении у станции Готня больших сил противника. 18 июля из Белгорода к Борисовке пришел 4-й батальон (до 800 штыков) и занял участок, седлавший железную дорогу.

За минувшие недели в Белгород прибывали большие партии пополнений из мобилизованных и отчасти из пленных. Небольшая часть из них пошла на пополнение 2-м и 3-м батальоном, но большая часть на формирование 4-го батальона и на формирование Кабардинского полка, который в Донбассе вошел в Марковский полк. В короткое время 4-й батальон и команда пеших разведчиков при нем имел до 1000 штыков; одна из рот была офицерской. На его формирование были выделены кадры из полка. Считалось, что этот батальон, при формировании 2-го Марковского полка, перейдет в его состав. В Кабардинский полк ушел лишь кадр, который остался в нем со времен Донбасса. Он развернулся в шесть рот, по 200 штыков в каждой, при нужных командах. Полк вошел в состав 1-й дивизии.

Сосредоточение сил красных у станции Готня обратило на себя серьезное внимание потому, что одновременно сосредоточивались и огромные силы красных против стыка 1-го корпуса с левым флангом Донской армии, седлавшим железную дорогу Валуйки — Елец. Ожидался одновременный удар этих группировок, грозивших охватить 1-ю дивизию с обоих флангов. Это и вызвало отправку 4-го батальона к Борисовке. С прибытием его на фронт, 1-й батальон выделил одну роту к станции Томаровка, где стояла Марковская инженерная рота, для усиления заслона Белгороду.

В ближайший день обеим ротам с помощью двух бронепоездов приказано было произвести глубокий налет в сторону Готни. Роты были Погружены в товарный поезд, впереди которого пошел легкий бронепоезд, а сзади тяжелый. Определенной линии фронта не было, и бронепоезда с ротами выдвинулись более чем на 10 верст, когда только их встретил бронепоезд красных. Но продвижение составов продолжалось.

Вдруг задний тяжелый бронепоезд начал обстреливаться батареей красных от леса к югу от железной дороги, и оттуда показалась цепь красной пехоты, направляющаяся, чтобы пересечь путь сзади составов Составы дали полный ход назад, но... снаряд попадает в поезд с ротами; один вагон, а за ним и несколько других сходят с рельс. Потрясение сильное. В ротах убитые, раненые, контуженые.

Пехота красных стремительно бежала к железной дороге; их батарея и бронепоезд бегло обстреливали составы. Положение создавалось критическое. Марковцы, оправившись от удара, выдвинулись навстречу цепям противника. Бронепоезда стреляли всей мощью своих орудий и пулеметов, поддерживая их. Весь день шел бой, но сопротивление потерпевших катастрофу сломлено не было. И только ночь, когда ослаб артиллерийский огонь красных, дала возможность подобрать жертвы крушения и боя и очистить путь. К утру было вывезено около 120 человеческих жертв, из них 80 человек инженерной роты. К счастью, само полотно оказалось неповрежденным.

Стало известно, что красные готовятся перейти в наступление на флангах 1-й дивизии в первых числах августа. Командир корпуса, генерал Кутепов, решил безотлагательно разбить Готненскую их группу. Для выполнения этой задачи предназначался отряд генерала Третьякова, в который вошли стоящие на фронте: 1-й и 4-й батальоны марковцев, Марковская инженерная рота, 10-й гусарский Ингерманландский полк, 10 орудий, 3 бронепоезда и прибывший из тыла, только что сформированный 2-й Корниловский Ударный полк. Корниловцы должны наступать вправо от железной дороги Белгород—Готня; вдоль нее Марковская инженерная рота; далее влево 1-й батальон марковцев и вдоль железной дороги Харьков—Готня 4-й их батальон.

23 июля отряд начал наступление. Тяжелые бои выпали на долю 1-го батальона в лесистой местности. Ему пришлось, действуя поротно, выбивать противника из деревень, лесов, хуторов. Красные переходили в смелые контратаки, местами налетали на роты во фланг и тыл; едва не захватили два орудия, отбившиеся картечью и пулеметами. Особенно жестоко дрался Грайворонский коммунистический полк. Но батальон неуклонно продвигался вперед. Успешному продвижению батальона помогала его команда конных разведчиков во главе с поручиком Ершовым. Отважен, смел, смекалист был поручик Ершов, человек уже пожилой. Он слыл в батальоне за “генштабиста”, имевшего большое влияние на командира батальона. И вот он убит. Потеря, которую остро почувствовали все.

24 июля отряд берет станцию Готня. 1-й и 4-й батальоны берут село Красная Яруга в 9 верстах к западу от станции. В последующие дни, продолжая теснить красных уже в северном направлении, батальоны занимают станцию Юсупове, в 20 верстах к северу от Готни. Ими взяты были за наступление тысячи пленных. За 38 дней боев у Готни 1-м батальоном и 13 дней 4-м батальоном в общей сложности было потеряно до 350 человек. Инженерная рота потеряла до 100 человек.

29 июля батальоны марковцев, смененные частями 3-й дивизии, ушли: 1-й в резерв в село Ракитное близ станции Готня, где простоял до 5 августа; 4-й батальон в Белгород.

Еще в начале июля красные перешли в наступление на слабый Корочанский отряд полковника Морозова, состоявший из батальона корниловцев и полуконного 17-го гусарского Черниговского полка128. Для него создалась угроза быть отрезанным от Белгорода, так как стоявший влево от него 1-й конный генерала Алексеева полк, растянутый на 30 верст, не мог сдержать противника. На помощь посылаются 2-й и 3-й батальоны.

6 июля ночью они тронулись на подводах. Днем ехали под палящими лучами солнца, в густой пыли. Особенно страдал взвод “мальчиков” 5-й роты. Приходилось в каждом селе поить их молоком и оттягивать от воды. До Корочи 50 верст, куда доехала только 5-я рота, а остальные остановились, не доезжая до нее 12 верст.

7 июля 2-й батальон перешел в наступление на села Самойлове и Кащеево и хутора к югу: 5-й ротой со стороны Корочи, 8-й с запада; остальные с юга. В первый раз молодая рота вступала в бой. Ее направление хутор Холодный и село Самойлове. По крутому скату лощины у хутора Холодного видны свежевырытые окопы. Все наступление роты на виду у противника. Она сразу же взяла быстрый шаг. “Мальчики” на правом фланге; за ними Офицерский взвод и два пулемета. Красные открыли огонь, когда рота подошла шагов на тысячу. Атака. Через голову первой цепи, спускавшейся в лощину, стреляют пулеметы. “Мальчики” выдыхаются; цепь их расстраивается. Офицерский взвод спешит поддержать их. Красные не выдерживают атаки и бегут. Перед ротой
они быстро отходят от хуторов южнее. В Самойлове их уже не оказалось: с противоположной стороны в него вошла 8-я рота, которая, преследуя противника, заняла село Кащеево.

Задача выполнена быстро и решительно, и, в сущности, двумя ротами. Другие две роты, пройдя оставленные красными хутора, были Направлены на помощь корниловцам, отходившим под давлением к Короче. Совместно они опрокинули красных и заняли село Плотавец. Потери незначительные: в 5-й роте убито четыре “мальчика” и ранено шесть; ранены и два солдата. Оказалось, столкнуться пришлось с полком немцев. 5-я рота была отведена в Корочу, где ее поблагодарил полковник Морозов, наблюдавший наступление.

8 июля отряд перешел в наступление двумя колоннами: сводной из корниловцев и марковцев на село Толстое и далее на село Скородное и другой 3-й батальон марковцев, западнее, на село Холодное. Интервал между колоннами до 10 верст, охраняемый 8-й ротой в село Кашеево. Но едва началось наступление, как красные выбили роту из Кащеева и стали продвигаться к Самойлову, угрожая флангам обеих колонн. Приказание: 8-й и 5-й ротам восстановить положение. И опять 5-я рота быстрым маршем шла к Самойлову. Прежняя позиция красных еще не была занята ими. Рота подходила к Самойлову, в которое с другой стороны входил противник.

На этот раз в резерве у нее взвод “мальчиков”. И вдруг справа из лощины появляется цепь красных. Опасность огромная, и устранить ее можно лишь этим взводом и только решительной атакой. Но... “мальчики”. Все же: “Вперед!” Вызываются пулеметы, часть Офицерского взвода. Пулеметы остановили красных. Подбегают офицеры. “Мальчики” летят на огромную цепь красных, встречающую их огнем, но не выдерживающую атаки. Рота занимает Самойлово, два хутора и на выгоне перед Кащеевом нарывается на пулемет. Падают убитыми два офицера и раненым солдат. Но село взято. Взято одной лишь ротой: 8-я рота, отошедшая от села к востоку, за лощину, не могла перейти ее под огнем. 5-я рота сдала ей село, по приказанию возвратилась опять в Корочу и снова получила благодарность начальника отряда. Между тем обе колонны отряда, сбивая красных с ряда позиций, выполнили свою задачу и на следующий день были отведены в Плотавец и Кашеево. Батальон корниловцев ушел на присоединение к своему полку.

Боевое крещение 5-й роты, молодой по составу, выдержано блестяще. Оба дня она имела дело с немцами, их полком, имевшим свыше 500 человек, и дравшимися гораздо лучше красноармейских. Он оставил на поле боя своих раненых и убитых, но ни одного пленного. Вот как описывает свои впечатления сестра Ксения, первопоходница, “видавшая виды”: “Когда я увидела цепи красных, так уверенно идущие во фланг, пришла в трепет, какого никогда не переживала. А увидев, как мальчики смело и решительно побежали навстречу красным тридцать против сотни, я растерялась, не знала, что делать. Упала на колени, моля Бога о спасении их роты. И совершилось чудо!” Неоднократно она потом повторяла: “Когда вспоминаю те два дня, дрожу и благодарю Бога!”

А “мальчики”? Они возбуждены до крайности, делятся впечатлениями, спорят, в чем-то упрекают друг друга. На них как будто не произвела впечатления смерть четырех их товарищей. Вышло так, что им не пришлось участвовать на похоронах погибших. Их, как и двух убитых офицеров, хоронила сестра с санитарами: первых у церкви в Самойлове, вторых в Кащееве. Стояла отчаянная жара. Через несколько дней за убитыми приехали родные из Волчанска. Отец одного юноши в кармане сына нашел револьвер “бульдог”, взятый им из дома.

До конца июля простояли марковцы со слабым Черниговским гусарским полком125 в районе Корочи, не тревожимые противником. И это несмотря на то, что занимали положение на фланге дивизии, имели разрыв с донцами, стоявшими в 30 верстах к востоку, в районе города Н. Оскол, и находились под угрозой охвата и обхода флангов. Исключение два дня. Первое — удачный налет трех рот на село Толстое, из которого красные были выбиты с серьезными для них и ничтожными для рот потерями. Второе через несколько дней, как бы в отместку, налет красных на село Плотавец, кончившийся для их полка полной неудачей. Их налет был в полдень, когда марковцы только что проснулись и ожидали приезда кухонь с обедом. В охранении стояли посты гусар и... проворонили подошедшего к селу по лощинам противника. В ротах переполох. Бойцы раздеты, разуты, сонные.

Героиней дня оказалась опять 5-я рота. Ее взводы один за другим выскакивали из села на северную окраину, разворачивались фронтом на восток, откуда наступал противник, и без задержки шли вперед. Рота наступала, имея взводы уступом кзади слева. Так получилось: Офицерский взвод, слева уступом шагов сто взвод “мальчиков”, затем солдатские. Красные были моментально смяты и обратились в бегство, спасаясь в лощину с голыми краями. Лощина их не спасла: подъехавшие пулеметы косили их. Спасла от огня глубокая промоина на дне лощины, но... не спасла от плена: свыше 200 человек было вытащено из этой промоины. Несколько затяжной бой был лишь на восточной окраине села у других рот. Но в общем, через час все было кончено. 5-я рота потеряла только двух человек, а другие около 20-ти.

С ликующими лицами “мальчики” вели в село пленных. И опять среди них громкие разговоры, шутки, смех: ведь они выбегали строиться кто в чем был без рубашек, фуражек, один без ботинок, а один даже без патронов, не найдя их в поднявшейся кутерьме. Почему-то особенно смеялись над тем, кто оказался босым, и здорово разозлили его. Командиру роты пришлось на вечерней молитве выделить его среди других: “Без ботинок не важно, но без патронов хуже”.

Спокойное стояние на месте стало сильно надоедать марковцам. Недоумевали, “почему стоим, когда противник явно слаб?”. А “мальчики” ставили твердый вопрос: “Когда же в наступление?” От возвращающихся в часть узнавали о наступлении на других фронтах: взята Полтава, Екатеринослав; от Царицына Кавказская армия наступает на север; даже у Готни 1-й и 4-й батальоны наступают и взяли ее.

Узнали, что генералом Деникиным отдана директива о наступлении на Москву. Но она отдана давно, 20 июня, месяц назад. “Скорей на Москву!” — стремление всех. Но... 30 и 31 июля батальоны, смененные частями Партизанского генерала Алексеева полка, на подводах отправились обратно в Белгород.

Трехнедельная стоянка у Корочи не оставила никаких впечатлений: пришли, постояли и ушли, потеряв едва 100 человек. Расположились по старым квартирам и занялись своим делом. 1-го батальона в городе не было, а про прибывших забыли: даже пополнений не дали, и остались они в составе 400—500 штыков (в 1-м до 700 штыков). Роты не видели и даже мало чувствовали присутствие командиров батальонов и тем более командира полка. Штаб полка жил обособленной жизнью с несколькими командами, никуда не выступавшими. Такая отчужденность была неприятна для офицеров в ротах. Командир полка не знал даже лично своих командиров рот; не знал нужды и духовных запросов своей части. Батальоны, роты шли в отдел, что-то делали, выносили какой-то опыт и в боевом отношении, и в других, и их об этом не спрашивали. Обмена опытом не было.

В Белгороде говорили, что начинается формирование 2-го полка129. Конечно, все рады, но удивлялись, почему так поздно, когда на фронте уже действует 2-й Корниловский. Еще в Купянске узнали, что начнется формирование 2-го и 3-го полков, офицерским кадром которых будут 7-я и 9-я Офицерские роты, а роты эти до сего времени в боях, несут потери. Кто-то об этом не думал. Запасный батальон? Он был, в сущности, этапной инстанцией, через которую проходило пополнение без того, чтобы там должным образом велась его подготовка. Его командиры менялись, пока в конце концов командиром его не стал офицер, ни дня не прослуживший в полку. Должной связи между начальниками в полку не было. Она начиналась лишь с командиров рот и ниже. И надо сказать, что штаб дивизии и генерал Тимановский были более доступны и там знали лучше и глубже мысли и настроения марковцев.

Формирование 2-го генерала Маркова полка

Приказ по 1-му корпусу от 25 июля 1919 года положил начало новому полку марковцев, но формирование началось в начале августа. Его командиром назначался первопоходник, полковник Морозов; помощником первопоходник, капитан Образцов; оба прошедшие школу под личным руководством генерала Маркова. Оба офицеры “без страха и упрека”.

1-м батальоном нового полка стал 4-й батальон 1-го полка, прошедший практически боевую подготовку в боях у станции Готня. Одна из его рот была Офицерской. 2-м батальоном стал запасной батальон. 3-й полностью формировался. Офицерский кадр дали 7-я рота и возвращающиеся по выздоровлению офицеры. Кадр младших командиров — учебная команда при запасном батальоне. Пулеметные команды: из выделенных от 1-го полка пяти пулеметных взводов; из учебно-запасной команды и две формировались полностью. Пулеметов было получено достаточно, но не хватало лошадей. Полковой командой пеших разведчиков стала команда, сформированная одновременно с 1-м батальоном. Прочие команды и обозы формировались, но из-за отсутствия лошадей не могла быть создана даже команда конных разведчиков. Место формирования — Харьков, но 1-й батальон и команда пеших разведчиков оставались в Белгороде. Днем полкового праздника был выбран ближайший двунадесятый праздник Преображение Господне. Форма одежды черная, марковская, с добавлением белого канта вдоль нижнего края воротника гимнастерки. Полковой значок — черное полотнище с белым Георгиевским крестом посредине.

В Харькове полк получил в пополнение мобилизованных офицеров и солдат, а также и из пленных. Значительное число влитых офицеров позволило сформировать из них отдельную Офицерскую роту в 100 штыков. В остальных ротах было по 150 штыков при 10—15 офицерах. Пулеметов по 12—15 на каждую из четырех команд.

Формирование шло в спешном порядке. Полковник Морозов и капитан Образцов с большим напряжением сколачивали полк, обращая главное внимание не на строевую подготовку, а на “формирование духа”. Все начальники в полку собирались ежедневно и с командиром полка устанавливали единство взглядов, духа, тактики, общность воли. Полк становился единой крепкой семьей.

Купянский прорыв красных

Несмотря на то что планы, поставленные командованием Красной армии на начало августа, были серьезно расстроены поражением его Готненской группы, от выполнения их оно не отказалось. Главная задача 13-й красной армии — удар по левому флангу Донской, прорыв в тыл и поворот удара на Харьков — оставалась в силе. На 14-ю же армию, стоявшую против 1-го корпуса, теперь падала задача — не столько прорыв на Харьков через Готню, сколько наступление всем фронтом, с целью сковать силы “цветного” корпуса, чтобы он не мог перебросить части к месту главного удара.

Ожидаемое наступление красных прежде всего угрожало 1-й дивизии глубоким обходом с тыла. И чтобы ослабить давление противника с севера и иметь свободные резервы к моменту назначенного на б августа общего наступления двух красных армий, генерал Кутепов решил заблаговременно ослабить 14-ю красную армию нанесением ей серьезных потерь.

1 августа корпус перешел в наступление, направив в него максимум своих сил. В резерве оставались лишь 1-й генерала Маркова полк и батальон 2-го. Вся артиллерийская бригада, восемь батарей, повзводно была придана наступавшим частям; в Белгороде оставалась лишь запасная батарея в два орудия.

Наступление корпуса развивалось успешно и с нанесением больших потерь противнику. 1-я дивизия, по приказанию, остановилась на линии река Сейм — станция Ржава — город Обоянь, и левый ее фланг, марковская инженерная рота, на реке Псел. Правый фланг — Алексеевский полк — из района Корочи выдвинулся на север почти на 50 верст, таким образом еще более подставив под удар свой фланг, в обеспечение которого стояли в районе Корочи формирующиеся Черноморский130 и Изюмский гусарские полки и далее, до фланга алексеевцев, Черноморский конный полк, сменивший здесь Алексеевский конный.

Черноморский конный полк с этого времени действовал с 1-й дивизией, а в 1920 году он вошел нераздельной частью в Марковскую дивизию.

Его история такова. В Донбассе из 2-го конного Дроздовского полка был выделен кадр на формирование партизанского отряда под именем Херсонского. Формировал его полковник Главче131. Отряд действовал смело и успешно. В Харькове в отряд поступило немало добровольцев, часть которых пошла на укомплектование эскадронов, а другая, из молодежи, не умевшей не только обращаться с оружием, но и сидеть на конях, составила учебный эскадрон. Находясь все время в боях при 3-й дивизии, отряд пополнялся забираемыми у красных конями и вскоре имел уже четыре действующих эскадрона. По ходатайству начальника отряда и офицеров, ранее служивших в Черноморском конном полку, сформированном в 1915 году для охраны побережья в районе Херсона, отряд был переименован в Черноморский конный полк и в конце июля 1919 года передан из 3-й дивизии в 1-ю.

Как и ожидалось, красные перешли в наступление 6 августа. Их 13-я армия сбила фланг Донской армии и прорвалась в тыл. Через несколько дней ею уже заняты Валуйки, Купянск, в тылу Белгорода Волчанск и ее части устремились на Харьков. Кроме того, наступление днем раньше велось на Корочу, которая ими была взята. Создалась угроза 1-й дивизии непосредственно от Корочи и глубокая от Волчанска; наступление на Харьков создавало угрозу тылу всего 1-го корпуса.

Остановить наступление красных у 1 -го корпуса нет достаточно сил. Для ликвидации прорыва бросаются: стоящий в резерве 1-й Марковский, формирующийся 2-й; а по железной дороге срочно перебрасываются Сводно-Стрелковый, боровшийся на внутреннем фронте против Махно, и конный корпус генерала Шкуро, Кубанская и Терская казачьи дивизии с Терско-Астраханским пластунским полком из Екатеринославской губернии; из 3-й дивизии часть Самурского полка.

Второй полк в бою

Из Белгорода уже шел к Короче 1-й Марковский полк, а 10 августа уходит и последний резерв дивизии — батальон 2-го полка с командой разведчиков и бронепоездом, на юг на станцию Разумная.

12 августа батальон пошел на сближение с противником по обе стороны реки Сев. Донец, а на станции высаживался Терско-Астраханский полк.

13 августа отряд под начальством командира этого полка переходит в наступление. Во встречном бою полк был разбит, потеряв половину своего состава и командира. Роты марковцев оказались охваченными слева и стали отходить. Бронепоезд, не разобравшись в положении, обстрелял одну роту и вывел из строя 13 человек; в их числе был убит ее командир, поручик Шумаковский. Отряд отошел к Разумной — 12 верст от Белгорода, где в это время выгружались два батальона Свод.-Стрелкового полка (3-й его батальон ушел к Короче). Отряд возглавил командир Стрелкового полка, полковник Гравицкий. На следующий день в отряд вошел батальон корниловцев, снятый с фронта к северу от Белгорода.

15 августа отряд полковника Гравицкого и три роты марковцев на западном берегу Донца перешли в наступление. С запада перешедших Реку красных теснил батальон самурцев.

17 августа роты марковцев, бывшие на западном берегу реки, перешли на восточный берег; самурцы отогнали красных за реку против Волчанска, а 1-я бригада Кубанской казачьей дивизии бешеным порывом перескочила по мосту реку.

18 августа общим наступлением с севера и запада был взят Волчанск. Немедленно батальон корниловцев и три роты марковцев выехали на север от Белгорода, где красные теснили корниловцев. Самурцы еще накануне ушли к своей дивизии.

В этот день южнее по Донцу, у селений Сальтов и Хотомля, выступившие из Харькова молодые батальоны 2-го полка, проделав 40-верстный переход по тяжелым лесным дорогам, с марша атаковали и отбросили красных на восточный берег реки. Защищавший село Хотомля 1-й “железный конный тов. Троцкого” полк с двумя орудиями встретил марковцев в спешенном строю, но, сбитый с позиции, не смог ускакать через мост, а направился к югу. Офицерская рота, только что взявшая деревню Бабки, шла к селу Хотомля и неожиданно была атакована красными, находясь в низине; отбив атаки, все же оставалась под огнем пулеметов и спешившихся всадников. Отходу роты помог ст. унтер-офицер Рогов со своим пулеметом Льюиса. В какой-то тяжелый момент он замолк, а лава уже несется. Но молчание было минутное. Оказалось, выпала рукоять пулемета и Рогов не мог ее найти, но нашел большой гвоздь, который и заменил ему рукоять. Рота отбросила красных, и те поскакали к реке. Топкое русло затруднило им переправу, где они понесли немалые потери. Батальон взял весьма ценные для него трофеи: подводы и оседланных коней.

Но взятие Волчанска и успех южнее его еще не были поворотным моментом в ходе боя. Силы красных огромны, и они стали давить на оставшийся отряд из двух батальонов стрелков с двумя ротами марковцев и бригаду шкуринцев. И снова пришлось через день возвращать к Волчанску батальоны корниловцев и марковцев, которые только что отбросили красных, прорвавших было фронт на участке корниловцев.

20 августа два батальона стрелков и отряд полковника Данилова (батальон корниловцев и три роты марковцев с тремя орудиями) и вправо от них бригада шкуринцев и далее два батальона марковцев перешли в наступление. Оно развивалось успешно, и через несколько дней отряды подошли к линии Купянск — Елец. Красные быстро отходили. Отряд полковника Гравицкого — два батальона стрелков и батальон корниловцев со взводом Марковской артиллерии — продолжал наступление на север вдоль железной дороги на Новый Оскол. От Купянска красных преследовала Терская казачья дивизия.

2-й Марковский полк был выведен в резерв и собрался у станции Волконовка. Здесь в первый раз встретились все его батальоны; не было лишь двух рот, оставленных в Белгороде в резерве дивизии. Полк продолжал свое формирование, имея уже немало трофейных лошадей, подвод и другого военного имущества и, главное, имея и некоторый боевой опыт. Потери его — около 100 человек.

30 августа полк снова разъехался: 2-й и 3-й батальоны в Харьков, а 1-й с двумя орудиями, через Купянск и Белгород, на станцию Ржава.

Первый полк в бою

2-й и 3-й батальоны полка в Белгороде. 1-й все еще у Готни в с. Ракитном. Отдыхают день, другой, третий, никаких сообщений, никаких приготовлений.

Но узнали — на фронте бои: дивизия перешла в наступление. На Москву? — возникала мысль, которую как будто подтверждал слух о провезенных на фронт танках. Однако оказались сомнительными предположения о наступлении на Москву: в этом случае полк не оставался бы в 30 верстах от фронта. Для проверки марковцы ходили на вокзал и видели там стоящие составы штабов корпуса и дивизии, связанные телефонными проводами; видели прибывший состав с ранеными и пленными; бронепоезд и вспомогатель к нему и ничего больше. Расспросили раненых корниловцев, и те говорили о простом наступлении с какой-то ограниченной целью. Это проводилась операция с целью ослабить ожидаемый удар 14-й красной армии, но обо всем этом марковцы не знали. А на четвертый день вечером во 2-м и 3-м батальонах объявлено: “Ночью выступление. Приготовиться!”

Часа в три ночи батальоны подняты, накормлены и погружены на подводы. С ними не было ни одного орудия. Куда тронулись? И только днем определили — на Корочу. Опять тряска в жару, пыль и в течение минут десяти под проливным дождем. Красиво выглядели все от смеси пыли и дождя. Ворчали: “Стоило нам возвращаться в Белгород, чтобы через четыре дня ехать обратно?” С наступлением ночи колонна втянулась в село Коренек и остановилась. Командиры рот и начальники пулеметных команд вызваны к начальнику колонны, полковнику Наумову. Обстановка: противник большими силами занял Корочу, Попово, Плотавец и ряд хуторов. Ожидается его наступление или в направлении на Белгород, или в тыл находящимся в бою частям 1-й дивизии. Задача батальонам восстановить положение: ночной атакой взять Корочу.

6 августа. Ночь тихая и темная. Батальоны, проехав на подводах еще 5 — 6 верст, разгрузились. Наступать: 3-му батальону вправо от дороги, 2-му влево, выделив одну роту для атаки хутора, находившегося в 2 верстах от города к западу; пулеметы на катках; выслать вперед редкие цепи, которые обозначат, остановившись перед городом, рубеж начала атаки; от каждого батальона одна рота в резерве.

Дозорные цепи не идут, а ползут. Они залегли, когда на темном фоне неба стали видны крылья мельниц. Окраина города и слившаяся с ним Погореловка близки. 600 шагов? 1000? Пошедшая влево рота идет смелее, она знает, что перед самым хутором будет балка. Вот и она. Видны очертания домов по ту сторону. Чтобы атаковать хутор, как сказано, в 3 часа (в роте условлено по первому выстрелу у города), нужно спуститься в балку и подползти к хутору. Балка оказалась глубокой, с топким дном, с густым на дне туманом; ничего не видно, глохли даже голоса. Конечно, цепь расстроилась, но каждый знал свою задачу.

3 часа... “Вперед!” Цепи батальонов идут быстро. Тишина. И только перед мельницами их встречает слабый огонь. “Бегом!” Роты вбегают в улицы; красные выскакивают из домов. Атака застигла их, как раз когда у них был объявлен подъем. Стрельба усиливается, а когда марковцы прошли два-три квартала, их уже встречают пулеметным огнем. Загремела красная батарея, освещая яркими вспышками, но снаряды рвались за городом. Наступление застопорилось. Справа красные атаковали во фланг, но в короткой схватке были отброшены. Около 20 марковцев пало в ней. Командир 11-й роты, капитан Ждановский, организует планомерное наступление.

Левее наступление рот продвинулось вперед настолько, что линия огня красных и их батарея остались несколько сзади. Они сворачивают вправо и попадают на церковную площадь, с которой стреляет четырехорудийная батарея. Они оказались в тылу тех красных, которые сдерживали роты 3-го батальона. На площади мечутся люди... Свои?.. Красные?.. Стрельба со всех сторон. И вдруг “Ура!” из кварталов за площадью. Атаковали резервы красных. На площади роты были мгновенно смяты.

Один взвод 8-й роты вышел на западную окраину Погореловки и встретил 5-ю роту, которая, взяв хутор и рассеяв за ним колонну кавалерии, теперь подошла к городу, чтобы выполнить данную ей задачу обеспечить атаку батальонов. Сестра милосердия 8-й роты, Ольга, бросается к командиру роты с мольбой: “Капитан. Спасите наших!” Командир взвода доложил о положении. Приказав взводу обеспечивать атаку с запада, командир направил свою роту по улицам, ведущим к площади. Первые для роты потери. Но стрельба скоро прекращается, а когда рота пришла на площадь, то ее уже прошли роты с капитаном Ждановским и преследовали противника по городу, спускающемуся по скату большой лощины к реке Корочка. Светало. И видно было, как красные в беспорядке бежали через мост и по дамбе за ним. Их поливали огнем пулеметы. 3-й батальон, как и было приказано, вышел на восточную окраину города, 2-й на северную. Увлеченный преследованием, 3-й батальон шел дальше и занял деревню Бехтеревку на противоположном скате лощины.

На рассвете ротам, остававшимся в резерве, пришлось отбить атаку дивизиона красной кавалерии, неожиданно выскочившего из леска справа на склоне лощины. Едва половина его спаслась. Среди убитых был командир эскадрона, бывший офицер. И сейчас же после этого 9-я рота спешно ушла в село Проходное, в 8 верстах к югу от города, на помощь пешему дивизиону Изюмского гусарского полка132, отбивавшему наступление красных.

Ужасную картину представляла утром церковная площадь Погореловки. Свыше ста убитых и раненых марковцев и красных лежало на ней; около 30 убитых и раненых лошадей: четыре артиллерийские упряжки с двумя орудиями и двумя зарядными ящиками; лошади с пулеметными двуколками. Без преувеличения, площадь вся была залита кровью. И не только площадь, но и соседние дворы наполнены ранеными и убитыми. Полковник Наумов распорядился немедленно убрать площадь. Мобилизованы жители. Сестры и санитары перевязывают раненых и уносят убитых. Появился какой-то корреспондент с фотоаппаратом. “Запрещаю! Если и сняли, не опубликовывать”, — сказал ему полковник Наумов.

На одном дворе лежало несколько раненых 8-й роты, и среди них тяжело раненный их командир, капитан Верещагин. На груди его белел орден Св. Георгия. Капитан Верещагин и раненые рассказывали о схватке 7-й и 8-й рот на площади с резервами красных. К раненому капитану Верещагину подошел красноармеец и сорвал орден, но тут оказался красный командир, который набросился на сорвавшего, напомнил ему о приказе и сам приколол обратно орден.

Взятые в плен красные сообщили: их трехполковая бригада, Симбирская стрелковая, имевшая полный состав свыше 1000 штыков на полк, только что прибыла с Сибирского фронта, где отлично воевала “против Колчака”. Она ехала на “Деникинский” фронт с полной уверенностью снова одерживать победы. Накануне она сравнительно легко взяла Корочу, а в этот день готовилась победно наступать с двумя кавалерийскими полками. В пути на фронт бригаде был дан приказ, по которому строго запрещалось не только расстреливать или совершать насилия над белыми, но и отбирать у них что-либо, кроме оружия. Раненым белым приказывалось оказывать такую же помощь, как и своим. И в минувшем бою приказ был выполнен, но только в бою.

Вот что рассказывал через день один из чинов 8-й роты. Красные бежали из города, уведя с собой около 20 человек взятых в плен марковцев и его в том числе. Красноармейцы и их командиры не проявляли никакого озлобления против них, но подъехавший командир бригады приказал: “Чернопогонников расстрелять!” Уже темнело, когда пленных подвели к покрытой кустарником лощине. В самый последний момент он и несколько других бросились в лощину. Спасся лишь он, добравшись за ночь до “своих”.

Атака Корочи стоила марковцам больших потерь: до 60 убитыми и около 200 ранеными. Красные понесли не меньшие потери и около 100 человек пленными; потеряли три орудия, два на площади и третье уже за городом, два зарядных ящика, несколько пулеметов, двуколок, немало лошадей. С запозданием в этот день в Погореловке и в Короче звонили церковные колокола, призывая к молитве по случаю Преображения Господня. Перепуганные ночным боем жители шли искать утешения и успокоения в божьих храмах, а после литургии помолиться за “в смуте убиенных”. Шли и марковцы.

7 августа. Маловероятно было контрнаступление красных. Почти без потерь занято было село Попово, В этот день прибыл в район Корочи 1-й батальон полка и стал в Проходном, а за ним и штаб полка с запасным батальоном в 200 штыков, в селе Заячьем. В командах и запасном батальоне были удивлены, когда по приходе в Заячье части расположились как на боевых позициях, выставив охранение и выслав конные разъезды в юго-восточном направлении. Тогда никто еще не знал, что красные обходили дивизию, начав прорыв на Купянск.

В распоряжение командира полка вошли полки Изюмский и Черниговский. Его участок имел три фаса: южный — села Заячье—Проходное, 10 верст; восточный — села Проходное — Короча—Попово, 15 верст; и северный — Попово—Кощеево, до 10 верст. Общее протяжение фронта полка до 35 верст. До правого фланга алексеевцев, находившихся в 50 верстах к северу, занимал Черноморский конный полк. На полк генерала Маркова ложилась ответственная задача: обеспечивать фланг и тыл своей дивизии.

8 — 9 —10 августа противник вел атаки на всем фронте полка. Перед Корочей, несмотря на успешное поражение атак, оставлены село Казанское и деревня Бехтеевка. Фронт теперь шел по реке Корочка. Контрнаступлением было занято село Плотавец. Полк удлинил свой фронт на 5 — 6 верст. Сильная атака на город, когда красным удалось перейти на западный берег реки Корочка, была отбита. Только в эти дни к полку подошли два орудия. Тревожная ночь, непрерывные стычки.

11 августа. Ночь. В селе Плотавец по тревоге выстраиваются три роты. Их задача: провести налет на Коломийцево, где красные сосредоточивают силы и создают угрозу обхода полка слева. Роты сбивают охранение противника вдоль лощины, рассеивают его в ближайших хуторах. Головная рота уже в 3 верстах от цели, но узнает — красные наступают на Кощеево. Она в тылу у них. Ей остается менять направление и наступать вслед за красными на Кощеево.

Светало. Красные, узнав, что у них в тылу белые, повернули назад. Рота встретила их огнем и атакой, взяла до 200 человек в плен, а оставшаяся масса быстро уходила в лощину к селу Коломийцеву. Пленные принадлежали к полку немцев, с которыми рота встречалась два раза. Но одержанный успех сорван: двум ротам приказано немедленно возвращаться в Плотавец, на которое ведется наступление, а 5-й роте идти в Самойлове для обеспечения фланга полка и поддержки дивизиона Черноморского гусарского полка в селе Кощееве.

Две роты подходили к Плотавцу, когда остававшаяся там рота уже оставила его и отступала под давлением противника. Роты оказались на фланге последнего, и общим ударом всех трех рот, с поддержкой взвода артиллерии, 27-й стрелковый полк красных был смят и с большими потерями отброшен за Плотавец. Отбиты атаки и на с. Проходное. Но у Корочи красные в этот день не наступали и только обстреливали позиции 3-го батальона и город, угрожая в любую минуту атакой.

В тяжелом положении оказались жители города, принужденные безвыходно оставаться в своих домах. Орудийный обстрел заставил их искать убежища в кирпичных зданиях и подвалах. Город замер. Положение горожан утяжелялось еще и отсутствием продуктов, так как в продолжение нескольких дней в город не было подвоза. Непрерывно марковские кухни готовили пищу и раздавали жителям.

Шесть дней непрерывного боевого напряжения и днем, и ночью уже сильно измотали всех. Отдыха не было. Сказывался недостаток сил для фронта в 40 верст. Мало облегчил перевод конной сотни полка из села Заячья в Поповку; команды разведчиков в 150 штыков в резерв в Корочу и комендантской команды в 28 штыков, ставшей заставой южнее города. И только сообщение, что в селе Ломове стоят части генерала Шкуро (2-я бригада Кубанской казачьей дивизии и Волчий дивизион) и что к полку направлен батальон Сводно-Стрелкового полка, несколько ободрило.

Первой увидела этот батальон 5-я рота в Самойлове. В наряде был взвод “мальчиков”, и они подбежали к колонне.

— Какой части? — раздался их вопрос.

Стрелки. А вы какой?

Мы марковцы.

С непередаваемым любопытством обе стороны рассматривали друг Друга. Было чем поражаться и даже восхищаться при виде стрелков. Колонна шла в образцовом порядке, пулеметы на двуколках казенного образца с людьми на своих местах. Людской состав весь призывного возраста, здоровый, подтянутый. Все в однообразном английском обмундировании со стальными касками французского образца на головах. Четыре роты по 150 штыков, с десяток пулеметов. От восторга “мальчики” кричали “Ура!”.

Вероятно, было чем поражаться и стрелкам при виде марковцев в 18 лет и вряд ли восхищаться юношами без выправки, без внимания к проходившим офицерам в колонне, по-детски выражавшим свой восторг, разнообразно одетым и имеющим только один общий признак — черные погоны. “Ай да марковцы!” — слышались возгласы из колонны.

Командир 5-й роты представился идущему впереди командиру батальона, почтенному и бравому полковнику, который, как и все его люди, смотрел на командира роты с нескрываемым любопытством, сообщил, что стрелки идут на поддержку марковцев и направляются в село Плотавец. А через час и 5-я рота получила приказание направиться туда же.

Напряженность на фронте требовала принятия мер к ее ослаблению. Нужно было устранить угрозу со стороны с. Коломийцева, продолжавшую висеть над флангом полка, и по возможности ослабить намечавшийся удар на Корочу. Полковник Блейш рискует: три роты 1-го батальона из с. Проходного направляет на Коломийцево, а батальон стрелков на Б. Яблоново. Оба удара велись со стороны Плотавца утром на следующий день. Расчет на то, что противник в этот день не предпримет решительных действий.

12 августа. Тревожная ночь. Перестрелка. Три роты 1-го батальона проходят Корочу. Их задача: в течение дня рассеять сосредоточение красных в Коломийцеве и вернуться в Проходное. Рейд в 40 верст. В селе оставлены одна рота и батальонная команда разведчиков.

Командир оставшейся роты, капитан Большаков, учел все для обороны села, и как раз крестьянин сообщил: утром красные атакуют село с юга. Значит, надо ожидать одновременной атаки и с востока. Необходимо немедленно ночью разгромить готовящихся к нападению с юга. Капитан Большаков атакует тремя взводами, переходит глубокую лощину, врывается в один хутор, в другой. Красные, почти не оказав сопротивления, разбегаются, скрываются в темноте. Взято до 100 человек в плен, пулеметы, десятки подвод. Подошел момент остановить взводы и отойти в село, но ночью на это потребовалось много времени. Взводы нужно было не только отвести, но и занять ими позиции, теперь уже на восточной окраине села.

Начался рассвет. Три роты 1-го батальона идут от Корочи к Плотавцу. На линии села Поповки к батальону подскакивает верховой и сообщает: красные атаковали это село и находящиеся в нем части отходят. Командир батальона решает выслать на поддержку одну роту с тем, чтобы она, как только положение будет восстановлено, догоняла бы батальон. Красные из села были выбиты быстро, но рота далеко отстала от батальона, и нагонять его ей пришлось бегом. Не доходя до Плотавца, отправив взвод орудий в распоряжение стрелков, батальон взял направление на Коломийцево. Выбивая красных из хуторов и уже почти подойдя к Коломийцеву, батальон неожиданно получает распоряжение немедленно возвращаться в Проходное через села Кощеево, Самойлове: красные ведут наступление на Корочу и Проходное. Вторично рейд на Коломийцево сорван.

С приходом двух орудий стрелки от села Плотавец пошли в рейд на Б. Яблоново, взяли хутор Короткий и село, но получили приказание отойти в Плотавец: красные ведут наступление на Корочу, Плотавец и Поповку. И этот рейд сорван. Вернувшимся в село стрелкам пришлось обеспечивать село с юга, где красные уже заняли Поповку.

С утра красные вели наступление на Проходное, но только с востока. 3-я рота, мало опасаясь теперь за свой южный фас, отбила красных. Большую помощь ей оказало своевременно прибывшее орудие запасной батареи. Вскоре в село прискакала группа кубанцев во главе с генералом Шкуро.

— Как у вас? — спросил он у капитана Большакова. — Вот что! Мне нужно, чтобы вы заняли Сетненскую переправу, необходимую мне для завтрашней операции. Сейчас прибудут два орудия в ваше распоряжение.

— Слушаю, Ваше Превосходительство.

Под вечер, имея уже три орудия, рота атаковала красных, сидевших в окопах на восточном краю лощины. Огонь орудий и стрелявших через головы роты пулеметов облегчил ей переход через широкое топкое место и сбить противника, который поспешно отошел, оставив убитых, раненых и три пулемета. Мост был в исправности.

Но у города Короча в этот день...

Темная ночь. Наутро пополз по лощине туман. Непрерывная перестрелка с партиями разведчиков. 3-й батальон тремя ротами стоит вдоль речки перед городом и немного севернее его. Южнее, на окраине села Пушкарного, примыкавшего к городу, застава изюмских гусар. Еще южнее комендантская команда, 28 человек. Туман такой, что в полуверсте уже не слышно звуков выстрелов. Отпадала слуховая связь, по которой определялось положение на соседних участках. Красные сбили заставу изюмцев, и никто ни вправо, ни влево ничего не слышал.

Для 3-го батальона было полной неожиданностью, когда на его правый фланг стремительно налетели красные. Немедленно началось и их наступление с фронта. Бой уже в городе. Светает. Красные давят своей массой, своим огнем. К командиру батальона подлетает ординарец: “Красные в Погореловке!” (то есть на западной окраине города). Батальон с боем отходит по городу.

План атаки красных был смел и дерзок. Сбив заставу изюмцев, они стали развивать свой успех не только вправо, но и направили силы вдоль южной окраины города, в тыл ему. Там, где дорога из Белгорода входила в город, расположен был обоз, и они обрушились на него, еще спящий и ничего не ожидающий.

В стоявшей несколько дальше команде пеших разведчиков поднята тревога. Она вступила в бой на улицах и с обходящими город красными, но смогла лишь сдержать напор их и дать возможность 3-му батальону выйти на западную окраину. Батальон не успел еще развернуться, как противник надавил на него из города и одновременно перешел своей массой в атаку на разведчиков. Батальон и команда принуждены отходить по открытому полю. Проведенная им контратака захлебнулась в огне. Потери огромны, нет санитаров, требуются патроны, но обоз захвачен красными. Полковник Наумов хочет снова атаковать, однако предупредили красные; и их атака была грозной для большинства марковцев, не бывавших в боях в степях Кубани. Загремели шесть орудий красных, поднялись густые цепи, и, обгоняя их, вылетели десятки пулеметных тачанок, запряженных парой лошадей. “Кавалерия!” — вырвались крики. Часть поддалась панике, часть, отстреливаясь, стала быстро отходить. Красных сдерживали пулеметы и взвод орудий. Батальон и команда отошли за лощину и остановились на краю ее, у хутора Холодного, в 4—5 верстах от города.

Наступила ночь. Ужасный бой. Раненые шли, бежали в тыл. “Наши отходят. Кавалерия!” За второй лощиной, в селе Архиерейская Слободка, полковой обоз и перевязочный пункт. Раненые без перевязок садятся на подводы и торопятся уехать. “На Сажное!” — кричат им, но часть гонит лошадей кратчайшей дорогой на Белгород. (Ввиду угрозы Белгороду с юга, приказано было направлять раненых на станцию Сажное.) Паника докатилась до станции, но в направлении на Белгород только до села Ломова. Там стояли шкуринцы, и генерал Шкуро спокойно сказал: “Ничего тревожного. Мы все же разобьем красных”.

Положение на участке полка крайне тяжелое: фронт прорван; два батальона в Плотавце почти окружены; в Проходном только одна рота; в интервале в 10 верст между Плотавцом и Проходным понесшие большие потери 3-й батальон и команда разведчиков; три роты 1-го батальона, утомленные более чем 30-верстным рейдом, идут в село Проходное.

Пропала комендантская команда в 28 человек: три офицера, подпрапорщик, четыре куб. казака, остальные из пленных. Стоя в заставе южнее изюмцев, она не слышала начавшегося боя. Связь, посланная к изюмцам, едва не попала в руки красных. Явно что-то неблагополучно, и поручик Никульников ведет команду к западной окраине города, чтобы связаться со своими. На окраине видны цепи и видна батарея, которая стреляет куда-то в западном направлении. Ясно — это красные. Команда, не замеченная противником, спустилась в лес на склоне лощины и притаилась там. К югу слышен бой. Она попала в окружение. Что делать? Подпрапорщик Лосев предлагает атаковать батарею и ударить в тыл цепям противника. 28-ю человеками? Решено отсидеться до ночи, а ночью пробиться на запад. “Наши не должны быть далеко”. И ночью команда выбралась.

Ночью приказ: с рассветом полку перейти в наступление и восстановить положение у Корочи 1-м батальоном с юга, 3-м и командой разведчиков с запада, 2-м с севера; батальону стрелков оставаться в селе Плотавец. В Проходное придут части генерала Шкуро.

13 августа. С жестоким боем продвигались 1-й и 3-й батальоны с двумя орудиями против шести по открытому пространству. 2-му батальону с двумя орудиями сначала пришлось брать Поповку, и он задержался с наступлением на город.

Красные переходили в контратаки, местами теснили батальоны. Первый успех: команда разведчиков, с капитаном Коломацким133 во главе, штыковым ударом берет хутор в 2 верстах от города и отбивает ряд контратак. Взятие хутора помогло 1-му и 3-му батальонам, но красные упорно держатся. Один за другим в 1-м батальоне падают убитыми командиры рот, капитан Большаков и штабс-капитан Александрович. А в это время с севера к городу подходит 2-й батальон. По красным уже бьют четыре орудия. Они отходят на окраину города и... неожиданно прекращают стрельбу.

Марковцы входят в город. Никакого сопротивления. А когда они спускались к реке, разнесся крик: “Шкуринцы обходят!” На противоположной стороне лощины видна лава, обходящая город с востока, и масса красных, отходящих в северо-восточном направлении. Их спасла лощина, остановившая движение лавы. Шкуринцы, их 2-я бригада Кубанской казачьей дивизии, сбив заслон против Сетненской переправы, продолжала наступление в восточном направлении, выслав дивизион в обход Корочи. На следующий день утром в Корочу приехал генерал Шкуро. По его словам, его дивизии “крошат врага” и отрезают ему путь отступления из “Купянского мешка”. Только теперь узнали все о глубоком прорыве красных. Во второй половине дня полк взял с. Б. Яблоново. Конная сотня, продолжая преследование, захватила до 150 пленных. 15 августа один батальон легко выбил противника из села Лохань.

Но не был еще окончательно ликвидирован “Купянский мешок”, и в нем находились еще большие силы красных. В рейды, на пересечение путей их отхода, высылаются 17 августа один батальон и 20-го другой. Они едут на подводах в южном направлении, встречают красных, уже не оказывающих сопротивления. До 5000 человек было взято в плен. 27 августа вернулся из рейда последний батальон.

Грозный прорыв кончился полной неудачей. Если судить по взятым пленным, силы его были в 27 стрелковых полков и 4 кавалерийских полка, и то только на участке контрнаступления кубанцев, марковцев, стрелков, корниловцев. Полная неудача красных и в наступлении их 14-й армии.

Наступило время отдохнуть от тяжелых боев, огромного напряжения и залечить раны. А раны серьезные: с 6 августа 1-й полк потерял до 800 человек, добрую половину своего состава. Все устали так, что испытывали только тихое удовлетворение огромными успехами на фронте армии. Но какой успех у них, марковцев, пришедших к Короче и от нее не сдвинувшихся? Конечно, они сыграли какую-то роль на фланге дивизии, обеспечили его, помогли общему успеху... роль, не казавшаяся значительной.

Полк как был “в степи”, так и остался один. Стрелки ушли к Новому Осколу на присоединение к полку. Ушли и кавалерийские полки. До Стрелкового полка 30 верст, до Алексеевского 20. (Он в критические дни был отведен на позиции по реке Сеймица.) В интервале влево Черноморский конный полк. Фланги полка оставались под ударом. Красные занимали линию сел: Лозное, Холань, Толстое, Коломийцево.

О полке будто забыли. Не присылали даже пополнения. Командиры рот сами заботились об этом, выбирая из пленных, чтобы довести роты до 50—60 штыков; в лучшем случае, если был достаточный в них кадр, до 100 штыков. Но хорошо пополнились пленными запасный батальон, с 200 штыков до 500, и комендантская команда, с 28 до 200, разделившаяся на комендантскую роту и команду.

Вопрос о пополнении стоял остро, и им занялся также и штаб полка. Пленным предпочитали мобилизованных, и штаб решил послать в тыл команды для вербовки. В разные города направлялись офицеры и солдаты, уроженцы этих городов. Они должны были “соблазнить” службой в Офицерском генерала Маркова полку своих земляков, убедить местные власти отпустить в полк мобилизованных, а в отношении офицеров освободить их от прохождения через “какие-то реабилитационные комиссии”. В Александровске таких желающих набралось свыше 1000, но явилось на погрузку 400, а приехали в полк, не под Корочу, а позднее, 240. Из Екатеринослава 50—60. Офицеров в этих городах были многие сотни, но они предпочитали “реабилитироваться”.

Боеспособность полка и его дух продолжали держаться на испытанном офицерском и солдатском кадре. Было что-то исключительное в этом кадре, понять чего нельзя иначе как в боях. Можно быть отличным офицером, пройти полный курс военного училища, получить боевую практику в Великую войну, быть храбрым, мужественным, дисциплинированным, даже отличным организатором и командиром, но в Гражданской войне все же не удовлетворять всем требуемым ею условиям. Еще в начале Добровольческой кампании генерал Марков это отлично понимал и выдвигал не по чинам, а по делам.

Что-то “отчаянное” было в психике кадра. Для него петровское “не придерживайтесь устава, яко слепой стены” и суворовское “я говорю направо, а ты видишь налево; меня не слушай” были недостаточны. Недостаточны, так как численная слабость требовала восполнения чем-то большим: инициативой, риском, быстрой формировкой задач, быстрым принятием решений, любовью к ответственности, отсутствием страха перед ней... “Налево — кап. А. он поддержит. Направо — пор. Б. он удержит. А потому... “В атаку!”

Да и ответственность была не перед начальниками, а перед собой и своими подчиненными. Последние воспринимали “ответственность” своих начальников, чувствовали, что они избегают ошибки, промедления, небрежности, и доверяли им даже тогда, когда знали, что их начальники не получали приказаний свыше. И не любили “отчаянные” осторожных, безынициативных начальников, если те не принимали их предложений, если без оснований сдерживали. Такие “отчаянные” попадали в категорию “недисциплинированных”, воински “невоспитанных”. Но их оставляли в полку, а уходили, казалось бы, “столпы дисциплины”. Не выдерживали еще, конечно, и требуемого от каждого огромного напряжения всех сил.

Минувшие бои ясно показали, что противник стал силен не только “числом”, но и “уменьем”. Уменье внесли в Красную армию десятки тысяч бывших генералов, офицеров, унтер-офицеров. Над этим приходилось серьезно думать и решать, как воевать еще лучше. Требовался разбор боев, выявление ошибок и упущений. Но только в ротах, отчасти в батальонах разбирались в деталях все мелочи хода исключительно тяжелых и сложных последних боев. Было огромное упущение, которое не могло не выявиться в будущем.

Жизнь выдвигала вопросы белой идеологии

Выйдя из Екатеринодара под Армавир, марковцы втянулись в новые бои. Их осеняла Белая Идея, и они отдались всецело борьбе. Бои оказались жестокими, враг упорно и отчаянно сопротивлялся и часто сам переходил в наступление. Но непоколебим был дух белых бойцов.

Тем не менее, марковцам приходилось задумываться о причинах упорного сопротивления красных. Объяснять это численным превосходством, энергией и отчаянной волей красных командиров и комиссаров казалось далеко не полным. Мобилизация населения красной властью и строгие репрессии, применяемые ею, также не давали исчерпывающего ответа, как и пропаганда о благах, которые несет рабоче-крестьянская власть. Наличие в рядах Красной армии большого процента иногородних (не-казаков) Кубанской области дало первое объяснение упорному сопротивлению противника.

Вставал вопрос о земле: об этом говорили иногородние. В казачьих областях у них не было права иметь собственную землю, которая принадлежала, за редкими исключениями, казачьим станичным обществам, а могли лишь арендовать ее. Для земледельца важно, чтобы он был и землевладельцем, чтобы он работал на себя, чтобы урожай, добытый его трудом, был бы полностью его. Это требование марковцы считали совершенно справедливым. И думали они, как больно и досадно, что из-за этого льется кровь с обеих сторон. Неужели из-за земли только десятки тысяч иногородних вынуждены сражаться на стороне большевиков, бороться невольно за все, что несет с собой коммунистическая власть?

Положение иногородних заинтересовало марковцев, и они стали расспрашивать их об их жизни, хотели глубже понять ее. Один из начальников, взявший себе в качестве вестового 18 — 19-летнего из иногородних, будучи раненым, решил проехаться с ним к нему в станицу Костромскую, чтобы лично познакомиться с жизнью. И то, что он увидел, с чем познакомился, поразило его. О бедности не могло быть и речи: отец с семьей в пять душ жили богато, как не жили и “кулаки”-крестьяне в центре России. Большой дом в пять-шесть комнат, огромный двор с хозяйственными постройками, пара волов, лошади, свиньи, гуси, куры в десятках и... две тысячи овец.

— А где же овцы?

В горах. Теперь они где-то далеко, а зимой их пригоняют в ближайший лес, где для них есть постройки и все приготовлено.

А кто их пасет?

Черкесы. Мы даже не знаем точного количества овец, а черкесам платим овцами же, — отвечал отец “вестача”, пожилой крестьянин.

Сколько платите?

Да берут сколько хотят. Мы разве учтем? К тому же даем им немного денег.

Оказывается, каждый год этот иногородний отправлял в Москву два товарных вагона шерсти.

Живем мы хорошо, как и все. С казаками дружим. Но вот разве справедливо, что мы не имеем права на землю? Пусть они правят, но землю нам надо свою собственную.

Так говорил крестьянин и добавил:

— Мы не большевики. Они много обещают, но у нас все есть. А власть? Мы и без нее хорошо живем.

Стало до очевидности ясно: требуется немногое — земля, и тогда они полные союзники Добрармии. Землю им должна дать кубанская власть, и генерал Деникин должен на этом настаивать. Марковцы верили, что это так и будет.

Бои продолжались. Иногородние массами сдавались в плен. В Ставропольской губернии марковцы уже столкнулись с крестьянским населением, имевшим свою землю. Вопрос о земле отпадал; не было вопроса и о материальной бедности. Они жили здесь не менее богато, чем иногородние на Кубани. Но тем не менее и здесь Белая армия встречала огромное сопротивление красных. Отчего? В чем дело?

В одном селе пытались разговориться со стариками. Ответ был такой:

У нас в селе есть черква, а в черкви икона Егорий, поражающий змия-дракона. Так вот, народ подходит к ней прикладываться. Ну, кто целует Егория, кто коня под хвост... куда попало. Ну, а кто, конечно, и дракона. Да что ж? Ведь одну икону целовали? — И, подумав немного, добавил: — Ни к чему эта война, а нам только разорение и беспокойство.

Ответ старика поразил своим полным безразличием к белым и красным. Что ему не нужна “эта война”, понятно; величайшим бедствием для России, для народа считали ее и марковцы. Но возникал вопрос, как убедить его, старика, и всех, что дело не в войне, а в причинах, ее вызвавших; дело в большевиках, которые несут зло ему, всем, России? Увы. Старик твердит одно: “Не нужна эта война”.

Крестьяне не проявляли интереса к Добрармии, ее целям и задачам. Все высказывались против войны, но проскальзывало и иное: войну ведут будто бы “за свои интересы генералы и офицеры”. Эта мысль не нова. Она исходила от большевиков и имела годичную давность. Приходилось возражать, но опять неубедительно для крестьян. То, что красноармейцы как саранча уничтожали все у крестьян, а белые были гораздо скромнее, крестьянам говорило лишь о человечности одних людей и свирепости других, но не убеждало в большем. И марковцы, в конце концов, приходили к заключению: только время заставит уразуметь правду Белой борьбы, а пока они, с ущемленным сердцем, должны продолжать свое дело.

Победа на Северном Кавказе подняла дух. Пусть борьба за Россию будет длительна и жестока, но в конечную победу они верили. С таким душевным подъемом они выходили на “широкую Московскую дорогу”.

В Донецком бассейне марковцы попали в совершенно иную обстановку — из района сельскохозяйственного в район промышленный. Здесь живущие в сравнительно более скромных достатках крестьяне терялись среди массы рабочего населения, находившегося в зависимости от шахт, заводов, железных дорог. Рабочие здесь были почти сплошь проникнуты большевистским духом, борьбой с “капиталом” за “рабоче-крестьянскую власть”. Революция здесь пустила глубокие корни. Здесь даже не поднимался вопрос об окончании войны. Отношение населения к Белой армии было таково, что чины ее чувствовали себя не как в районе освобожденном, а завоеванном. Четыре месяца находились части Добрармии там, а явных симпатий населения не приобрели, и приходилось все время принимать меры предосторожности, более того, вести борьбу со скрытыми здесь силами большевизма. Ничего подобного не было ни на Кубани, ни в Ставрополье.

Объяснить все это марковцы, вошедшие в тесный контакт с рабочими, однако, не имели возможности. То, что они увидели или узнали, никак не могло быть отнесено к причинам, увлекшим рабочих в большевистский лагерь. Уровень жизни рабочего нельзя было назвать низким и тяжелым. Рабочие жили, по крайней мере заводской или шахтерский кадр, в казенных квартирах в две-три комнаты с участком земли у квартир. Квартиры были обставлены со значительной степенью “культурности”, и все необходимое для жизни семей было налицо. К услугам рабочих были заводские шахтные, железнодорожные магазины-кооперативы, в которых было все и за цену ниже, чем в городских лавках. Несмотря на то что революция и внутренние неурядицы нарушали нормальный ход жизни, в это время, в начале 1919 года, марковцы широко пользовались этими кооперативами, покупая там то, чего не могли достать в станицах и селах.

Конечно, у рабочих не было таких запасов продовольствия, как у крестьян, но сказать, что они жили впроголодь, никак нельзя. У каждой семьи на ее маленьком придомовом участке были и огород, и куры, и свиньи, и нередко коровы. Перед каждым домом был палисадник, на котором были разведены цветы, а не овощи.

Свои культурные запросы рабочие удовлетворяли широко и настолько, что марковцы с жадностью набросились на все предоставленные им хозяевами книги, журналы, несмотря на то что при заводах или шахтах были большие библиотеки и читальни. В иных домах были граммофоны. Всюду были клубы, где ставились киносеансы, устраивались спектакли и танцевальные вечера, читались доклады. Для художественной самодеятельности был полный простор. Дети рабочих бесплатно учились в благоустроенных школах, и им была открыта дорога к любой специальности, были бы способности.

Конечно, жизнь рабочей семьи была ограничена размером получаемого жалованья, отчего она находилась в зависимости от своих предприятий, или, как говорилось в то время, “от капитала”, от “капиталистов”. Про эту зависимость высказывания были часто злобными: говорилось о гнете, о рабстве, о бесправии. Спорить с рабочими было почти невозможно: их ничто не убеждало, ничто не удовлетворяло.

Да и что могли сказать или обещать им марковцы? В самом деле, рабочий вопрос для них было мало известен. Приходилось выслушивать и, ограничиваясь общими обнадеживающими фразами, делать упор на стремление добровольцев к скорейшей победе, установлению мира в стране, когда в спокойных условиях будут разрешены все вопросы к общему благополучию и удовлетворению. И в своем невольном столкновении с народной массой марковцы, узнавая ее настроение, не находили того, на что они надеялись, — сочувствия и помощи Белому делу. И это беспокоило.

О “государственно-мыслящем” слое народа и не думали. О нем просто забыли, и забыли потому, что не чувствовали и не видели его поддержки. Попадавшие на фронт газеты приносили им сведения лишь о каких-то трениях среди “государственно-мыслящих” людей, о критике командования, о недоразумениях на верхах, о разногласиях, о политической борьбе и т. п.

Бои в Донбассе были жестокими, и у армии там был уже и внутренний фронт. В течение пяти месяцев дух армии выдержал испытания, он разбил врага, и армия погнала его на север по “широкой Московской Дороге”.

Мелькали хутора, поселки, города. Донбасс остался позади, и снова развернулась земледельческая полоса Родины. При продвижении вперед, прочесывая большой район, марковцы убеждались в совершенно ином настроении населения, главным образом крестьян. Тут не было враждебности, не было и безразличия. Население, хотя и очень сдержанно, не скрывало свою радость приходу Добрармии. Однако вместе с этим бойцы чувствовали какое-то особенно пытливое к себе и армии отношение, как бы говорившее: “Вы нас освободили, но что вы принесли с собой?” Население не задавало прямых вопросов, а марковцы ограничивались общими фразами. Да и не было времени для более углубленных разговоров: вечером приходили в село, а утром уходили. Население оставалось без ответа на интересующие его темы, и, не получив ответа, оно оставалось в сильной степени под моральным влиянием пропаганды ушедших большевиков и оставленных ими агиток.

В районе Белгорода наступление приостановилось и жизнь столкнула марковцев вплотную со всеми вопросами, которые она ставила. Вот примеры:

I. В занятом Волчанске была оставлена одна рота марковцев численностью в 28 человек с задачей: обеспечить тыл наступающего на Белгород отряда; при этом командиру роты генералом Третьяковым было добавлено: “Вы вся власть в городе и уезде. Действуйте. Желаю успеха”. В боевой обстановке каждое слово приказаний начальника остро запечатлевается в памяти и вызывает сугубое к себе внимание. Задача военная понятна, но... “вся власть”? Начальник отряда не оговорился и... не пошутил, а следовательно, нужно разрешить и этот вопрос.

“Вся власть”, то есть не только военная, но и гражданская. Для офицера это необычно. Мысль у командира роты напряженно работает; он советуется со своим помощником. Положение ясно: с уходом большевиков город и уезд остались без власти, но оставаться без нее они не могут и не должны; большевистскую власть должна немедленно сменить белая власть, и вот она переходит в руки командира роты. Но как организовать ее? С чего начать? Пройденный в свое время курс “Законоведения”, почерпнутые в свое время сведения из разговоров с городскими и земскими деятелями были весьма слабой базой для деятельности. Тем не менее, что-то необходимо предпринимать, и притом немедленно, завтра же с рассветом. Ночь проходит в мучительных поисках решений.

Прежде всего необходимо показать населению лик белой власти и целей Добрармии. Решено было сделать это при помощи расклеенных по городу оповещений. Но что писать? Что Добрармия несет мир, спокойствие и право на свободный труд: торговец торгуй, крестьянин распоряжайся плодами своего труда, ремесленник занимайся своим ремеслом? Явно недостаточно. А на руках никаких официальных материалов. Мало говорить, что Добрармия борется за освобождение Родины от власти большевиков. Но то, что у оповещений всегда толпились люди, доказывало жажду народа знать что-то большее. Население немедленно выполняло распоряжения о сдаче оружия, военного имущества и пр., но его интересовали и другие вопросы, которые и стали осторожно задаваться.

Командир роты и его помощник решили: они не могут не давать ответов на задаваемые вопросы, и поэтому поместили пункт со всеми вопросами обращаться туда-то. И вопросы посыпались; и касались они не только мелочей жизни, но и тем в масштабе города, и даже более широких. В частности, ставился вопрос о власти. “Вы вся власть в городе и уезде”, — было сказано командиру роты, и теперь, когда люди говорят о власти, когда ясно видна необходимость ее проявления, требуется и этот вопрос разрешить. Но разрешить его без участия самого населения невозможно. Необходима наряду с военной властью и власть гражданская. Решение созвать “отцов города и уезда”. Их пришло шесть человек, остальные “вне города”.

Командир роты, капитан, носитель “всей власти”, обратился к ним с просьбой наладить жизнь, чтобы возможно скорее она вошла в норму. Как наладить, им виднее. Со своей стороны он обещал всяческое содействие. Затем он обратился к представителям разных отделов управления с просьбой осветить состояние их в данный момент. Оказалось, что некоторые из них совершенно не представлены, организация разрушена. Сохранившимися можно было считать отделы здравоохранения и просвещения. Представители их сообщили, что эти отделы в Волчанском уезде до революции были широко развиты. Уезд стоял почти на первом месте в Империи, как в смысле развития медицинского обслуживания населения, так и учебного, приближавшегося уже к нормам всеобщего обучения. С волнением говорили они, что при большевиках в больницах, на санитарных пунктах в школах и т. д. произошли огромные хищения имущества — постельного белья, посуды, мебели, книг, инструментов, с помощью которых дети обучались ремеслам, и т. д.

Нужно сохранить эти ценности, говорили они. Капитан немедленно ответил своим решением оповестить население о строгих карах за грабеж, за присвоение чужого и общественного имущества и пр. И момент был очень удобным, чтобы сказать несколько слов о задачах и целях Добрармии, чем он и воспользовался. Казалось, все переговоры идут к благополучному разрешению, но неожиданно один из “отцов” заявил следующее: “Конечно, пустить в ход аппарат управления не так трудно, не так уж трудно восстановить и ущерб, нанесенный большевиками, и мы его, по мере возможности, обязаны сделать, но... но нам хотелось бы знать, на каких основах, базируясь на какие законы аппарат власти должен быть налажен? На законах дореволюционных, или учитывая изменения, внесенные Временным правительством, или на каких иных?”

Вопрос этот поставил капитана в тупик, но, вспомнив заявление генерала Деникина, что освобожденная Россия должна управляться на основах российских законов впредь до их изменения всероссийской властью, он им и ответил в этом смысле, что, казалось, и удовлетворило “отцов”.

А ночью шло обсуждение, обмен мнений, тяжкие творческие раздумья над содержанием следующего оповещения в узкой группе офицеров. “Тяжела ты, шапка Мономаха”. Но все убеждены, что взятое на себя бремя власти было актом правильно понятой ими миссии Добрармии. Это еще более усиливало их рвение к выполнению долга, долга теперь уже и на поприще гражданском.

Неожиданно выдвинулись и вопросы судебного характера, и их пришлось также взять на себя, так как никого из судей в городе не оказалось. Поступила жалоба от одного ремесленника на хозяина дома, который хотел силой выселить его с семьей на том основании, что он поселился в дом по ордеру горсовета. Другая жалоба на соседа, который убил двух куриц, залетевших в огород. Мотив в обоих случаях была месть за “коммунистические” убеждения пострадавших. Пришлось назначить следствие, которое выяснило, что, хотя оба “коммуниста” и были сторонниками советской власти, высказывались в ее пользу и даже в разговорах позволяли себе угрозы инакомыслящим, тем не менее в активных действиях уличены не были. Решение было объявлено в оповещениях в таком духе: сторонниками советской власти были многие. Это их ошибка. В указанных случаях “виновные” все же не выступали с активными действиями и в своей ошибке сознались, а потому их увлечение следует предать забвению. Добрармия не несет месть. В деле выселения из квартиры было постановлено: хозяин дома должен примириться с жильцом, пока тот не найдет себе другую квартиру. Что же касается дела о курицах, то убивший их должен возместить пострадавшему за понесенный ущерб.

Власть быстро распространяла свое влияние и на уезд не распоряжениями и приказами, а путем выявления своего лица. Началось с пустяка. Староста одного села заявил, что красные оставили две пары волов с телегами, и спросил, как быть с ними. Капитан просиял: ведь разрешается острый вопрос о мясном довольствии роты и, кроме того, можно произвести мену волов на разные продукты. Но он не сразу высказал свое решение, а когда в дальнейшем разговоре выяснилось, что в том же селе у некоторых крестьян красные увели лошадей и телеги, то ему пришла мысль передать все пострадавшим. Староста благодарил, и на следующий день из села прибыла подвода с продуктами, необходимыми для роты. И таких случаев было несколько. Ни один не уходил, чтобы с ним душевно не поговорили, не ответили бы на вопрос, так или иначе не помогли бы.

И вдруг такой случай, произведший впечатление разорвавшейся огромной бомбы. Приехало трое крестьян со старшиной села и рассказали: в их районе есть богатый помещик, который перед приходом большевиков оставил свою усадьбу и имущество. Общим сходом крестьяне решили использовать помещичью землю, его коней, машины и миром обработать ее, чтобы она не лежала зря. И вот теперь приехал помещик и заявил: урожай с его земли его, а он уплатит крестьянам за труд, причем учтет, что они пользовались его скотом, его машинами и проч. Они приехали, чтобы искать “правду и справедливость”.

Впечатление было потрясающее. Офицер буквально дрожал от негодования, охватившего его.

Вы не резали и не убивали его скот? Вы не ломали его машин?
Вы не грабили и не жгли его постройки? Вы обрабатывали его землю,
чтобы она не лежала пустой? Вы если и пользовались его землей, как
разрешили большевики, то не считаете его землю своею, как и скот и
машины ?

— Нет. Нет. Нет, — отвечали крестьяне.

— Урожай полностью ваш! — твердо сказал капитан. — Вы правы, что использовали землю и скот. Урожай ваш!

Господин начальник. И еще хотим мы вам сказать, он нам грозит: говорит, что если мы не дадим ему всего, что он требует, он приедет со стражниками. Он говорит: теперь власть не “ваша”, а “наша”.

Новое! Свое неразумение, свое требование, свою несправедливость помещик подтверждает и утверждает, ссылаясь на белую власть.

Немедленно пишется письмо помещику с требованием явиться к нему для дачи показаний по его делу с крестьянами.

— Передайте это письмо помещику. Повторяю, урожай ваш. Сообщайте мне, как будут у вас дела. Идите.

А ночью капитан с помощником обсуждали происшедший возмутительный случай. Мнение было одно: помещик подрывает дело Добрармии, и решение также едино: помещик должен сознаться в своей грубой ошибке по части угроз и требований и должен разрешить все вопросы с крестьянами полюбовно. Но если он будет настаивать на своем и позволит себе не считаться с местной властью, то не остановиться перед применением в отношении его мер, вплоть до изгнания из района. Помещик не явился, а уехал из поместья, подтвердив крестьянам свои требования и свои угрозы.

Жизнь в городе и уезде налаживалась, и все уверенней чувствовали себя в новой роли неожиданно ставшие гражданской властью марковцы маленькой роты. Они видели, что выполняют дело Добрармии на мирном поприще, но связанное с боевым тесно и крепко. Они видели не только уважение к себе и к их роте, но и вообще к Белому делу. Показателями тому были, во-первых, сообщения крестьян о красных, блуждающих по уезду, благодаря которым рота была гарантирована от внезапного нападения, и, во-вторых, неожиданное пополнение роты добровольцами из крестьян, бывших солдат. До 60 человек поступило их, не считая офицеров и юных добровольцев. Рота с 28 штыков возросла до 180.

11 дней простояла рота в Волчанске и уехала, не сдав никому свою гражданскую роль: в город и уезд еще никто из назначенных высшей властью администраторов не прибыл. Не прибыл даже постоянный комендант города. Жаль. А так хотелось передать власть и поделиться богатым опытом.

II. Конная сотня полка стояла в селе Черная Поляна. Комендантом от сотни был назначен молодой офицер. Веселый, общительный, справедливый и внимательный к крестьянам, он быстро завоевал их симпатии и доверие, что давало ему нравственное удовлетворение: ведь он представительствовал перед населением власть Добрармии.

Однажды к нему пришло несколько крестьян поговорить о своих делах. Оказывается, их очень беспокоил вопрос об урожае с земли помещика, которую они обрабатывали два года. Комендант, не задумываясь, ответил, что урожай, конечно, их. Ответ успокоил крестьян. Через несколько дней приехал помещик с управляющим и потребовал от крестьян значительную часть урожая в свою пользу. Крестьяне пошли к коменданту. Последний немедленно отправился к помещику, чтобы отстоять “интерес” крестьян. Перед собой он увидел кавалерийского офицера и старшего в чине. Разговор был коротким и официальным. Помещик заявил о своих правах и о том, что военному коменданту не дано право выяснять и разбирать дела между помещиком и крестьянами.

Казалось, что помещик был прав в обоих случаях, но это не успокоило ни коменданта, ни офицеров конной сотни, которым он рассказал о разговоре. Решено было, что комендант поедет в Белгород, доложит генералу Тимановскому и получит указания, как быть.

Генерал Тимановский ответил коротко и твердо:

Передайте крестьянам, пусть режут свою капусту (земля была засажена капустой) и не обращают внимания на требования всяких там помещиков.

Переданный крестьянам ответ их успокоил, а помещик пришел в бешенство.

Я доложу об этом куда следует! — заявил он.

Крестьяне, собрав урожай капусты, постановили часть его сдать в пользу Добрармии.

III. Район Корочи. Село взято с жестоким боем. Перепуганные крестьяне встршгили “белых” марковцев сумрачно, но с радушием, может быть, в данном случае не столь искренним, сколько из желания как-нибудь умилостивить неизвестных им победителей красных. В селе марковская часть стояла несколько дней, и за это время жители убедились, что “белые” добрее красных: они ничего не требовали, а просили и за все даваемое расплачивались и деньгами, и всякими “трофеями”: куском материи, рубашкой, платком, иногда ботинками и пр., чем были набиты мешки красноармейцев. Жители охотно шли на такую мену. “Красные у нас брали, а ничего не давали”, — признавались они. Холодок взаимоотношений, к радости марковцев, проходил. Установилось и взаимопонимание. Но вот вопрос одного старика сильно их озадачил и даже ошеломил.

— А правда ли, как говорили красные, мы за то, что засеяли землю помещика, должны сдать ему каждый третий сноп урожая?

Ответа марковцы не нашли; некоторые пытались, но ответы еще больше приводили их же в смущение и растерянность. Так бывало в моменты паники во время боев, но с той разницей, что в боях паника быстро проходила, так как находились способы ее остановить; в данном случае их не было. О “третьем снопе” никто ничего не знал. Было три выхода: или согласиться с заявлением большевиков, или опровергнуть, или, наконец, отговориться незнанием. Пришлось что-то лепетать о справедливом решении этого вопроса белой властью и даже говорить об Учредительном собрании, которое решит этот вопрос в пользу крестьян. Крестьяне что-то пробурчали и ушли.

Настроение резко понизилось; такого не бывало даже после серьезных боевых неудач. Поднялись споры: обязаны ли они отвечать на такие вопросы или нет? Коли отвечать, то как?

С этого дня марковцы заметили большое охлаждение отношений крестьян к ним; крестьяне стали молчаливы, задумчивы, мрачны... Нарвались даже на такое возражение:

Да что там говорить? Вы, баре, нас не понимаете, а большевики понимают...

А одна шустрая крестьянка, хотя и была удовлетворена меной сала на платок и рубаху, добавила:

Ешьте на здоровье, да не все. Приберегите часть смазывать пятки.

Такие высказывания больно хлестали по настроению марковцев, и без того снизившемуся из-за их неведения, их беспомощности, их безоружности в подобных случаях.

IV. Вернулся в полк из Александровска после отпуска, связанного с особыми заданиями для полка, офицер. Соратники, конечно, засыпали вопросами. Ответы были весьма успокоительны и даже радостны. Банды Махновцев? Но с ними будет покончено. Радовали рассказы об отсутствии “украинских” настроений, об исчезновении “ширых”, о всеобщей радости по случаю освобождения и о том внимании, которое оказывалось ему, как представителю одной из известных частей Добрармии. Но офицер не скрыл того тупика, в который он попал в разговоре с инженерами.

За что борется Добрармия?

За Единую, Великую, Неделимую.

— Это общая фраза, ничего не говорящая, — возражали ему, — и большевики борются за это же. Но они в то же время разрешают так или иначе вопросы политические, социальные, экономические, чтобы улучшить жизнь народа. Так вот, как разрешает эти вопросы Добрармия?

Ответа от офицера не последовало. Он мог бы высказать свое мнение, но о мерах Добрармии он ничего не знал. Пришлось отговориться фразой правдивой и законной, но никого не удовлетворившей:

Мы воюем, чтобы освободить Родину, а все остальное нас не касается. Армия вне политики!

Инженеры добродушно улыбнулись, и разговор перешел на другие темы.

V. Одна марковская рота заняла хутор дворов в пятьдесят. Хутор богатый. Бросилось в глаза обилие в нем гусей и вообще домашней птицы. Совершив фланговый переход в течение дня, имея столкновения с противником, утомленная, она ждала прибытия своей кухни. Впрочем, в некоторой степени голод утолили радушные хозяева хутора. Наутро к командиру роты приходят трое и возбужденными голосами, почти крича, говорят ему:

Житья нет! Красные нас грабят, белые грабят...

В чем дело?

Да в том дело, что нас грабят. Житья нет.

Тон крестьян был такой, что давал повод просто выгнать их, но офицер сдержался. Выяснилось, что у одного украдены две курицы.

Я произведу расследование и строго накажу грабителей. Идите!

Со злым ворчанием крестьяне ушли. Дознанием, проведенным сурово и твердо, удалось найти виновника, рядового солдата роты. Тогда были вызваны жалобщики и произошел такой разговор:

В Добрармии грабежи и насилия строго караются. Пострадавший получит за кур деньги, сколько он потребует, а грабитель, вот этот солдат, сейчас же в вашем присутствии будет наказан. В Добрармии за грабеж полагается расстрел. Поручик Н., вызовите отделение!

Крестьяне были ошеломлены.

Ваше благородие! Да за что его расстреливать?

Да за грабеж.

Ваше благородие, — выкрикивает один из крестьян и бросается на колени. — Простите его.

За грабеж нет прощения.
Произошла драматическая сцена.

Хорошо, — сказал, наконец, командир роты. — Не расстреляю, но наказание он должен понести. Всыпать ему 50 шомполов.

Да за что?

За кур.

Ваше благородие. Да их у нас и счета нет. Прости его.

После мольб крестьян о прощении виновного, после извинений за грубый тон командир роты сказал:

Ну хорошо. Но наказание виновный понести должен, и не просите больше о его прощении. Он будет стоять под ружьем на перекрестке хутора два раза в день, пока мы будем стоять здесь. Пусть все видят, что у нас наказывают строго.

Крестьяне успокоились, благодарили и отказались от возмещения убытков. А в центре хутора стал “под винтовку” провинившийся солдат.

Среди офицеров роты происшедший случай вызвал большие разговоры и споры. Не оспаривая решения командира, будучи удовлетворены результатом, некоторые все же находили, что командир роты проявил слабость. Тон жалобщиков считали “большевистским” и вызванным их сочувствием красным. Другие поражались, что, когда крестьян грабили красные, они, видимо, молчали, а тут им была показана слабость добровольцев. Поражались и “жадностью” крестьян — сотни кур и гусей у каждого, и такой “скандал”.

Действительно, богатство крестьян было огромно. Помимо земли, дававшей здесь большой урожай, помимо скота, домашняя птица давала им большой доход: отправлялись не только в города, но и за границу живые гуси, яйца. Как бы то ни было, но вопрос с курами считался благополучно разрешенным. Но... через два часа последовало его продолжение.

Господин капитан! К вам снова те же крестьяне, — доложили командиру роты.

Крестьяне вошли уже со снятыми шапками, тихо и почтительно. Один из них, староста хутора, сказал:

Наши хуторяне просят рассказать им, что это за Белая армия и за что она идет?

Вопрос не удивил командира роты, он не нов. Условились, что часа через два крестьяне соберутся и... “мы поговорим”.

Задача, взятая на себя командиром, оказалась чрезвычайно трудной. В самом деле: за что борется Добрармия? Было очевидно, что крестьян интересуют вопросы им близкие, для них жизненные: крестьянский и земельный. Но что он знал и что мог сказать по ним? Он знал нужды крестьян, так как сам происходил из крестьянского сословия, знал крестьянскую жизнь под Смоленском, знал жизнь братьев своего отца среди Муромских лесов Владимирской губернии. Там действительно была нужда, так как земля была неплодородная. Ну а здесь на черноземе и в богатстве во всем, что нужно для крестьян? А главное, что дает Добрармия? Что сказать, как удовлетворить крестьян ?

Командир вызвал к себе нескольких офицеров, как ему казалось, более или менее сведущих в крестьянских делах, офицеров из крестьян, из студентов, народную учительницу — сестру роты, чтобы разобраться общими усилиями.

Первое заявление было таково:

Это, в сущности, нас не касается, мы армия!

Другие возражали:

Как не касается? Если нас спрашивают, то должны или не должны мы отвечать? Мы должны говорить это даже тогда, когда нас и не спрашивают. Мы боремся за освобождение народа от большевистской власти, следовательно, мы должны сказать, что ему даем.

Заспорили не по существу вопроса.

— Не ответить нельзя. Будем отвечать. Но что отвечать? — прервав спор, спросил командир и предложил высказаться каждому.

Офицер, сын крестьянский, братья которого помогали отцу, а он кончил среднюю школу и был на 1-м курсе высшей, подходил к ответу с критикой и недоверием ко всем обещаниям коммунистов, но каковы обещания Добрармии, он сказать не мог. Другие развили теорию о богатых и бедных, о трудолюбивых и лентяях и пьяницах и, наконец, о хорошей и плохой земле и сделали вывод: большевикам верить нельзя, а Добрармии можно и должно, так как она несет покой и мирный труд. Третий, из студентов 3-го курса, развил теорию о коммунизме вообще, упоминал Маркса и Энгельса, говорил об эксплуататорах и эксплуатируемых... Он бы долго и много говорил, если бы его не прервал командир роты.

Господа! Я прошу вас ближе к цели. Что говорить и что отвечать на вопросы крестьян и другие, могущие быть ими поставленными?

Все разводили руками.

Сестра. Что вы можете сказать?

Я жила среди казаков и иногородних. Последним нужна была земля. Здесь земля есть у каждого; живут богато. Крестьянам нужно, чтобы они были спокойны за свое достояние и могли бы свободно распоряжаться плодами своего труда. Ведь это и несет Добрармия.

Время шло, а вопрос оставался открытым. Лист бумаги, лежавший перед командиром роты, оказался лишь изрисованным и слегка исписанным малоценными мыслями.

Пришел староста и сказал, что “собрались”. Командир пошел с пустой головой и с беспокойным сердцем: ведь от его предстоящей беседы зависело, быть или не быть крестьянам на стороне Добрармии. Собралось до 150 человек — старики, женщины и одиночки призывного возраста.

Здравствуйте! Давайте сядем и поговорим...

Офицер был захвачен тем вниманием, с которым слушали его. Речь была проста. Помнилась фраза: “Я не считаю вас бедными. В вашем районе бедных нет. Они есть там, у Москвы. Да откровенно говоря, признаете ли вы себя бедными?” И далее говорил о том, что, конечно, крестьянам что-то нужно, но прежде всего то, что они имеют в данное время и чтобы они могли распоряжаться им, как желают, чтобы их не грабили и не обижали. “А для этого нужен порядок. Когда он был, а было это при Царе, вы богатели, приобретали, готовили для своего потомства”. И закончил офицер свои слова такой фразой: “Вот этот порядок и несет Добрармия, порядок, который вам не дадут большевики”.

Час с лишним говорил он.

Ну, теперь спрашивайте меня.

Но вопросов не было, а один за другим они стали подтверждать сказанное, стали говорить о насилиях и грабежах красных, об их “ненасытных желудках”, о несправедливости и их злобе. Рассказывали, что красные “угнали” их хлопцев. Это вызвало рыдания женщин и слезы отцов.

Да если бы мы знали, за что идет Белая армия, то не ушли бы наши хлопцы к красным, а остались бы дома и поступили бы к белым.

Пожелав крестьянам полного благополучия, напутствуемый благодарностями, офицер ушел к себе, пробеседовав с крестьянами около двух часов. На перекрестке улиц стоял под винтовкой виновник всего происшедшего.

На сходке командир роты был один, и, когда он вернулся к себе, его ждали несколько офицеров, горевших желанием узнать о результатах. Но, выпив кружку молока, он извинился, просил дать ему отдохнуть некоторое время: он устал от огромного морального напряжения. Минут через 15—20 он вскочил и, собрав офицеров от каждого взвода, сказал им приблизительно следующее:

— Знаете ли вы, какую роль я невольно и неожиданно выполнил? Роль пропагандиста и агитатора, только не красного, а белого. И выполнил роль недурно. Я был понят крестьянами и, скажу, одержал большую победу. Ставлю ее не ниже тех побед, что одерживались нашей ротой. Она не была прямо проведенным прорывом Красной армии, но косвенно — безусловно. Что мне врезалось в память и что встретило полное сочувствие крестьян — я высказался о Царе, при котором мы все были взаимно любящими и доброжелательными друг к другу.

Говорили ли вы об Учредительном собрании? — спросил один.

К черту его. Я не говорил, и меня не спрашивали.

Была ли речь о земле?

Что-то говорилось немного, но больше о спокойной и свободной работе на земле.

Говорили о помещиках?

От этого вопроса командира роты бросило в жар и дрожь.

Слава богу, об этом ни слова. Может быть, потому, что здесь крестьяне не имеют соприкосновения с помещиками. Такой вопрос был бы убийственным для меня.

Наступил вечер. Как всегда, чины роты, поужинав, строились повзводно в своих районах на вечернюю поверку, получение приказаний на ночь и на молитву. А после этого все должностные лица шли с докладом к командиру. В конце обычного рапорта все командиры взводов неожиданно добавляли:

Взвод отказался брать пищу из ротной кухни.

Оказалось, во всех домах накормили чинов роты до отвала курами во всех видах, яичницей и т. д., да еще с покорной просьбой: “Ешьте на здоровье!” — таково было неожиданное послесловие к “делу о грабеже кур”.

Веселый и радостный смех охватил всех. Все переживали какой-то праздник в душе по случаю необычной победы.

На следующий день после утреннего рапорта взводный командир виновника всех происшествий просил снять с того наказание. “Уж и жалеют его бабы”.

Нет! Пусть постоит.

В роту записались три молодых хуторянина.

Так сама жизнь в процессе вооруженной борьбы ставила перед марковцами политические вопросы и требовала от них ответа, решений и показательных примеров. Так Белая идея, в которую они верили и за которую боролись, наталкивала их на необходимость всестороннего ее понимания. Белая идея требовала умения и знания, как применять ее ко всем областям жизни и ко всем слоям населения. Она побуждала: 1. Знать, за что бороться, 2. Как бороться и 3. Против кого бороться, то есть знать сущность большевизма. Опыт жизни и сражений наглядно показал, что поле борьбы с большевиками не только на поле, но и в умах, сердцах и душах людей. Это в какой-то степени ощущалось бойцами, но продумать глубже у них не было времени; они в походах и боях. И, понятно, у них рождалось безразличное отношение: “Не наше дело!” Но когда дошел слух о каком-то осведомительном агентстве (Осваг), как раз занимающемся этими вопросами, они были удовлетворены. Однако его работы не видели.

На Москву!

19 июня генерал Деникин отдал директиву, получившую название “Московской”, в которой говорилось: “Имея целью захват сердца России, Москвы, приказываю: (Опускаются пункты, касающиеся Кавк. Добровольческой и Донской армий.) Ген. Май-Маевскому наступать на Москву в направлении: Курск—Орел—Тула”. Время перехода в наступление не указывалось.

Но вот уже конец августа, а Добровольческий корпус ведет бои на тех же местах, в то время как Кавказская Добрармия наступает на север от Царицына, а на левом фланге 10 августа взята Одесса, 17-го Киев, и фронт протянулся до польской границы. Правда, на участке Добровольческого корпуса задержан удар 13-й и 14-й красных армий. К концу августа фронт Добровольческого корпуса оказался значительно удлиненным не только к западу, но и к востоку: была добавлена полоса шириною до 50 верст по обе стороны линии Валуйки—Елец.

С ликвидацией Купянского прорыва, казалось, открылись возможности перейти в наступление. Так судили и марковцы: им достаточно было одной недели полного отдыха, чтобы загореться стремлением вперед. 1-й полк уже насчитывал до 1800 штыков. На фронте 1-й дивизии, от Корочи до Обояни, стояли теперь 1-й Марковский, Черноморский конный, 1-й Корниловский, Кабардинский, 2-й Корниловский, Марковская инженерная рота; в резерве 2-й Марковский. Сила! Почему не наступать? Вправо от дивизии стоял особый отряд со Сводно-Стрелковым полком; влево 3-я дивизия. Корпус генерала Шкуро ушел на Воронеж.

Были и другие основания для наступления: скоро зима, враг ослаблен и, главное, он укрепляется. Говорили о “красной крепости Курск” с окопами и проволокой. Конечно, марковцы не сомневались, что в штабах вырабатывается план наступления, хотя сами совершенно не ощущали влияния этой подготовки.

Начальник штаба 1-й дивизии, полковник Битенбиндер, пишет: “Когда мы разрабатывали план атаки укрепленной позиции у Курска, приехал генерал Кутепов, схватился за голову и категорически запретил атаку. Мы должны ждать, пока прибудет тяжелая артиллерия, ибо без нее нельзя и думать об атаке укреплений Курска. Тимановский решил взять Курск внезапной атакой на свою ответственность. Он не был высокого мнения о духе защитников Курска и надеялся на своих Корниловцев и Марковцев. “Я даже доволен, что атака будет проведена без согласия генерала Кутеиова. По крайней мере Доставалов (нач. штаба корпуса) не будет знать времени начала атаки”, сказал генерала Тимановский”.

И наступление началось 1 сентября; для марковцев 31 августа, когда 1-й полк неожиданно выступил на север, выбил красных из села Толстого и в длительном бою занял Холодное; команда пеших разведчиков выбила противника из села Холань. До 80 человек потерял полк в этот день. Его численность уменьшилась еще и на 40—50 офицеров, отправленных с полковником Наумовым во главе в Харьков на формирование 3-го Офицерского генерала Маркова полка.

На следующий день, когда перешла в наступление вся дивизия, на 1-й полк легла задача обеспечивать наступление с востока, где красные держали фронт у Нового Оскола. Задача как будто скромная, но ответственная.

Атака “красной крепости Курск”

До Курска дивизии предстояло пройти с боем 50 верст. Первый этап — отбросить противника с его передовых позиций на укрепленную полосу, находящуюся в 12 —15 верстах впереди Курска; второй — взять эту полосу и третий — перейти текущие с востока на запад реки Рать (Щигор) и Сейм с их болотистыми руслами и возвышенным северным берегом.

Красные уже на первом этапе оказали серьезное сопротивление, и потребовалось четыре дня, даже с помощью танков, чтобы отбросить их на укрепленную полосу. Отлично действовали приданные корниловцам батареи марковцев, и не только своим огнем. Командир 1-й батареи, шт.-капитан Шперлинг, следуя с батареей за батальоном и увидев в стороне стреляющую четырехорудийную батарею красных, со своими конными разведчиками атакует ее, забирает и сразу же открывает из захваченных орудий и пулеметов огонь по красным, отходившим на эту батарею. Вечером, уже в темноте, тот же шт.-капитан Шперлинг сталкивается с группой конных, мгновенно атакует и берет пулемет и чинов комсостава. Через два дня он со своими и присоединившимися корниловскими разведчиками снова атакует, но на этот раз колонну пехоты: 400 пленных и два пулемета. На участке 2-го Корниловского полка конные разведчики запасной Марковской батареи захватили одно орудие в полной упряжке, которое тут же вошло в состав батареи, ставшей трехорудийной.

Сопротивление красных не ослабевало и требовало ввода резервов. В резерве был всего лишь батальон 2-го Марковского полка. (Другие батальоны заканчивали формирование в Харькове.)

4 сентября 1-й батальон 2-го полка высаживается на станции Обоянь и на следующий день, войдя в подчинение командиру 2-го Корниловского полка, под сильным огнем берет село Никольское и хутора Селиховские, захватив два шестидюймовых орудия, потеряв при этом до ста человек из шестисот.

6 сентября атака укрепленной позиции. Выданы ножницы для резки проволоки. Под сильным огнем батальон шел на сближение и залег, не доходя до проволоки несколько сот шагов. В это время по окопам красных открыли беглый огонь батареи. Пять, десять минут, может быть и больше, бьют они. Красные разбегаются. Атака батальона была встречена слабым огнем и стоила ему трех убитых и несколько раненых.

Артиллерия красных продолжала стрелять, когда батальон быстро шел вперед, преследуя в беспорядке бегущие толпы противника, оставляющие позади себя своих убитых и раненых. Нагонять противника поскакали командир батальона, капитан Перебейнос134, начальник пулеметной команды, поручик Стаценко135, с верховыми. Свернув на орудийные выстрелы в рощу, они взяли два тяжелых французских орудия Канэ.

Подойдя к железной дороге Воронеж—Киев, батальон столкнулся с красным бронепоездом “Черноморец” и его вспомогателем. Марковская запасная батарея подбила вспомогатель, который и был взят с восемью пулеметами. Для батареи особенно ценны найденные на нем пять панорам.

Продвинувшись дальше к северу вплоть до реки Сейм, батальон взял села Верхнее и Нижнее Гуторово и стоящие на позиции три тяжелых орудия. Среди пленных захвачен командир батареи и его помощник, которые сначала скрывали свое звание, но были выданы крестьянином. Им пришлось сознаться, что они не только бывшие офицеры, но и коммунисты.

Вот описание укреплений “красной крепости Курск”, данное поручиком Стаценко: “Окопы были полной профили с проволочными заграждениями в три кола, с ходами сообщения, с арт. щелями, со скрытой под землей телефонной связью по фронту и в глубину, с землянками и убежищами. Почти каждый стрелок в окопах имел стальной щит. Неимоверное количество гранат валялось повсюду. Взяв такие окопы, мы ахнули. Просто не верилось, что с нашими силами и к тому же почти без потерь мы взяли так хорошо оборудованную позицию. Посади нас в такие окопы, нас пришлось бы дымом выкуривать, да и то вряд ли это удалось бы”. Позиция двухорудийной батареи Канэ описана так: “Все было оборудовано на позиционный лад: хорошие землянки, убежища, погреба полные снарядов, беседки, клумбы цветов. уют, да и только! По найденным тут же документам установили, что это была латышская батарея”.

На правом фланге дивизии наступал отряд генерала Третьякова: Алексеевский полк (четыре батальона) и Черноморский конный. Отряд задержался, форсируя болотистое верховье Сейма. Ему помогли корниловцы от станции Солнцево. Впереди укрепленная позиция, и в помощь отряду высылается 3-й батальон марковцев 1-го полка. В ночь на 7 сентября отряд атакует и берет ее.

7 сентября. Атака Курска с форсированием рек Рать и Сейм. Решающую роль сыграл бронепоезд “Офицер” (полковник Лебедев136) и его вспомогатель (поручик Залевский137), за которыми шел “Единая Россия”. Ночью, починив железнодорожное полотно, они ворвались на станцию со стрельбой из орудий и пулеметов. Среди красных поднялась такая паника, что команда их бронепоезда “Кронштадт” бросила состав. Без потерь “налетчики” с этим ценным трофеем отошли назад. Красные стали покидать город. Ускорил их отступление подход с востока дивизиона Черноморского конного полка.

Отряд генерала Третьякова, взяв ночью укрепленную позицию, быстро наступал тремя колоннами: на Щигры; через переправу на реке Рать у села Троицкого, на станцию Охочевка и через переправу и деревню Грачевку на станцию Отрешково и на Курск, всюду встречая слабое сопротивление.

К вечеру части корниловцев выдвинулись верст на десять к северу от Курска, где преследовали красных “Офицер”, вспомогатель и дивизион черноморцев. Вернувшиеся в Курск поезда были набиты пленными. Были взяты и станции Отрешково и Охочевка и на них несколько железнодорожных составов с продовольствием.

В этот день 1-й батальон 2-го полка пришел в Курск. “Трудно передать словами, что представляло собою в этот день шоссе. Оно сплошь на всем протяжении до самого Курска было забито идущими нам навстречу красноармейцами. Это была целая армия здоровых людей, уроженцев юга России, с нескрываемой радостью возвращавшихся “к себе по домам”. Они шли к нам в тыл никем не сопровождаемые. Их была армия, нас горсточка...”

“После обеда мы вошли в Курск. Буквально все улицы, по которым мы проходили, были запружены народом, шумно и радостно нас встречавшим. То и дело раздавались возгласы: “Христос Воскресе!” — и на это в толпе же отвечали: “Воистину Воскресе!” У большинства, как у жителей, так и у нас, были на глазах слезы у них от радости и сознания спасения, а у нас от сознания выполняемой святой миссии освобождения Родины и народа”.

8 сентября в Курске был парад, который принимал генерал Кутепов. Участвовали: батальон корниловцев и две Марковские батареи, получившие особую благодарность командира корпуса.

И вот, из записок полковника Битенбиндера: “Приехал генерал Кутепов и сделал выговор Тимановскому за ослушание. Это никакого отношения к неподготовленности тыла не имеет, а объясняется просто: Кутепов был человек железной силы воли. Лично храбрый, подвижной, энергичный и решительный, но он был властная натура, не переносившая самоволия и не терпевшая противоречия в какой бы то ни было форме. Тимановский испытал это на собственной персоне. Но так как оба генерала были друзья, то недоразумение было быстро улажено”. Через некоторое время генерал Тимановский был произведен в генерал-лейтенанты.

“Красная крепость Курск” была взята 1-й дивизией в течение девяти дней. Честь победы принадлежит корниловцам, алексеевцам, кабардинцам (не вошедшим в город, а отправленным на другой участок фронта), черноморцам, бронепоездам, танкам и, в какой-то доле, марковцам — их батареям, двум батальонам и инженерной роте, обеспечивающей левый фланг дивизии. Долю победы марковцев можно определить по захваченным ими трофеям: 1-м батальоном 2-го полка шесть орудий, пулеметы, 1-й батареей четыре орудия, пулеметы, 2-й запасной одно орудие и вспомогатель, 3-м батальоном 1-го полка пулеметы, и всеми ими многие сотни пленных.

В этот день, 8 сентября, отряд генерала Третьякова продолжал наступление при возрастающем сопротивлении красных. Одна колонна пошла на север; другая — батальон алексеевцев и батальон марковцев 1-го полка — вдоль железной дороги на Щигры, на который с юга наступал и дивизион черноморцев. Батальон алексеевцев обходил город с севера, батальон марковцев шел по большой дороге; между ними взвод марковцев в 19 штыков при пулемете Льюиса. Командиру взвода, поручику Чеботкевичу, генерал Третьяков дал задачу: энергичным наступлением приковать к себе внимание и возможно большие силы противника. Задача несложная, но для 18 штыков?..

Взвод наступал, не имея зрительной связи с батальонами. Не доходя до города версты 2—3, он встретил красных, повел “энергичное” наступление, и ему сдалось 77 человек во главе с командиром роты, бывшим прапорщиком. Едва сдавшиеся отошли в тыл, как красные перешли в наступление подавляющими силами, а по взводу стали рваться тяжелые снаряды. Не сдержать их. Во взводе уже четверо раненых, один тяжело, ранен и командир взвода. Красные в 200 шагах. И вдруг они поворачивают назад и бегут.

Обходящие город с севера алексеевцы вышли в тыл красным и взяли два тяжелых и три легких орудия. Бывший с ними взвод Марковской батареи громил бегущих, а его конные разведчики в числе шести человек выскочили вперед, атаковали обоз, захватив часть его и несколько пулеметов. Взвод поручика Чеботкевича138 блестяще выполнил свою задачу. 3-й батальон марковцев атаковал город с запада, Черноморский конный дивизион с юго-востока. Среди пленных 40 бывших офицеров из запасных артиллерийских частей красных.

Наступление первого полка

1 сентября, когда дивизия перешла в наступление на Курск, 1-й полк с четырьмя орудиями также тронулся в северном направлении. В селе Истобном он отбил наступление красных справа в его тыл и, преследуя, выбил их из села Мелового. В следующие два дня он снова отбил красных с востока и преследовал до села В. Ольшанец. Два дня полк довольно спокойно простоял в селе Юшкове, где от него ушел 3-й батальон. Затем он в селе Гущине, где уже побывали части Черноморского полка.

7 сентября в селе Кузькине. Сообщение о взятии Курска. У марковцев радость и досада.

8 сентября полк приходит в Тим, в котором тоже побывали черноморцы и даже корниловцы. Досада растет. “Приходим на готовое! Загнали в степь, и сиди в 60 верстах от Курска”. А тут узнали, что взяты и Щигры, в 25 верстах к северу.

9 сентября полк выступил в северо-восточном направлении, отправив запасный батальон в Курск. Остановился в селе Кшень. Охранение в северном, восточном и южном направлениях.

10 сентября полк повел наступление на станцию Мармыжи, занимаемую значительными силами красных с двумя батареями и бронепоездом. Не рискуя атаковать в лоб, он стал обходить ее. Угроза пересечь железную дорогу на север заставила красный бронепоезд выйти со станции и, к удивлению, не продолжать поддерживать своих, а полным ходом скрыться. Станция была взята атакой; захвачено до семисот человек в плен, четырехорудийная батарея в упряжке, 14 пулеметов.

Выход из боя красного бронепоезда вскоре объяснился: севернее, у станции Долгая, к железной дороге подходил 3-й батальон полка с двумя орудиями и двумя эскадронами (Черноморского полка и полковой сотни). Но конные подрывники успели подорвать полотно, и бронепоезд, уже подбитый артиллерийским огнем, сошел с рельс и был захвачен. Вооружен он был тремя орудиями и несколькими пулеметами. Назывался он “III Интернационал”. Наступавшая красная пехота была отбита батальоном.

11 —12 сентября сильные бои перед станцией Мармыжи с наступавшим противником. Внезапным ночным налетом один из батальонов ворвался на станцию Долгая, захватив командира и штаб одного из полков 42-й стрелковой дивизии, но затем вынужден был оставить ее. Несмотря на тяжелое положение у Мармыжей, полку, уже занявшему станцию Кшень, приказано вести наступление на станцию Касторная. Ему в помощь придавались Офицерская рота 2-го полка в 200 штыков и бронепоезд “Слава Офицеру”.

Оставив на станции Кшень Офицерскую роту, 1 -и батальон взял станцию Лачиново. Он находился в тылу у красных и всего в 10 верстах от Касторной. Силы слабые, чтобы атаковать Касторную, тем более что бронепоезд не мог продвинуться к ней из-за ненадежности железнодорожного мостика. (Он был подорван мамонтовцами и плохо починен красными.) В налет на станцию были посланы две роты — 100 штыков. Они дошли до станции Касторная-Старая; видели движение на станцию Касторная-Новая. Соблазн атаковать был большой, но за ротами подъехал состав: “Немедленно назад!”

Когда они вернулись на станцию Лачиново, там уже шел бой с наступающими с юга красными; две роты, два орудия и бронепоезд едва их сдерживали. Собравшийся батальон их отбросил. Бронепоезд был вызван на Мармыжи, но ему пришлось задержаться почти на всю ночь, так как красные подорвали железнодорожный путь.

13 сентября красные атаковали Мармыжи, два раза врывались на станцию и в конце концов были отброшены. Неудачны были их атаки и на станции Кшень и Лачиново. Ночью они оставили Касторную, которую занял Сводно-Стрелковый полк. 1-й Марковский полк выполнил за две недели большую задачу и стал на переднем фасе дивизии. Удлинив ее фронт к востоку; четырехдневные бои у станции Мармыжи стоили ему свыше 400 человек потерь, восполненных тут же взятыми пленными.

Эти бои протекали уже в резко изменившейся обстановке. Во-первых, наступила осень с туманами, дождями и пониженной температурой. Во-вторых, изменились и очертания местности. Степная полоса осталась позади; местность стала более изрезанной, волнистой; широкие балки сменились оврагами; кончился и чернозем, который сменил суглинок; села и деревни стали более частыми, но значительно менее населенными; изменилось и население.

В истории Марковской артиллерийской бригады так описывается деревня Степановка у станции Кшень, уже на территории Орловской губернии: “Уныло выглядела первая истинно великорусская деревня: вместо опрятных малороссийских “мазанок” или аккуратных хат зажиточных курян-“перевертней”, виднелись нагроможденные в хаотическом беспорядке, нештукатуренные, красного кирпича закопченные избы с бесформенными серого известкового плитняка крышами. Крестьяне ютятся вместе со скотом и домашней птицей в донельзя загрязненных избах. С большим трудом взводу удалось найти место для орудийного парка, так как обычный способ располагать его на широких улицах здесь был неприменим из-за отсутствия прямых и сколько-нибудь просторных. Много недоразумений вызвал прибывший наряд обывательского транспорта: большинство повозок было запряжено одиночными, невероятно изнуренными клячами, парные же телеги приводили в полное отчаяние, так как большей частью были запряжены коровами”.

Но было и иное, что отличало здесь население от населения пройденных районов. Это доброта, отзывчивость, искренность к белым бойцам и... открытая ненависть к красной власти. Последующие боевые операции и отношение населения показали с полной наглядностью, и первый показатель — начавшееся добровольное поступление крестьян в ряды марковцев.

Наступление на Ливны

Только один день, 14 сентября, был для полка днем относительного отдыха. Красные не наступали, а полк провел перегруппировку своих частей: 1-й батальон, около 450 штыков при двух орудиях, сосредоточивался на станции Лачиново; 2-й батальон, около 450 штыков при двух орудиях, — на станции Кшень и 3-й батальон с командой разведчиков, всего до 550 штыков, при двух орудиях, — на станции Мармыжи; в резерве комендантская рота и бронепоезд “Слава Офицеру”; конная сотня и полковая пулеметная команда поровну придавались батальонам и резерву. Полк вошел в отряд генерала Третьякова вместе с Алексеевским. Отряду приказано на следующий день перейти в наступление: марковцам занять Ливны и выйти на рубеж реки Чернавка, а алексеевцам, наступающим левее, выйти на пересечение железной дороги Елец — Орел у станции Верховье. До Ливен около 60 верст.

Полк должен наступать тремя колоннами: 1-й батальон вдоль большой дороги на Ливны, но так как он на правом фланге, притом открытом, то до прихода 2-то Марковского полка ему держаться уступом кзади; 2-й батальон вдоль реки Кшень, что неизбежно обязывало его действовать по обоим берегам ее; 3-й батальон вдоль железной дороги, причем в полосу его наступления входило пространство влево до реки Тим, разграничительной линии с алексеевцами.

15 сентября полк перешел в наступление на фронте до 30 верст, сразу же 2-я и 3-я колонны встретили упорное сопротивление, и только на следующий день, 16 сентября, они вышли на линию станции Долгая. Обнаружились трудности: перед полком большие силы противника, стоящие сплошным фронтом, и сосредоточен сильный кулак между железной дорогой и рекой Тим. Генералу Третьякову пришлось первый выгрузившийся батальон 2-го полка с двумя орудиями направить на левый фланг 1-го, как 4-ю наступающую колонну.

Двухдневный бой вызвал большой расход снарядов. Во 2-м батальоне был наряжен транспорт под охраной 22 конных разведчиков от 1-й батареи и двух батальонных пулеметов. При переезде через реку Кшень ночью транспорт нарвался на заставу красных, но батарейцы смяли ее, взяли 15 пленных под носом недалеко от стоявшего их батальона. Возвращаться пришлось уже кружным путем с 250 снарядами и 20 тысячами патронов.

Всю ночь велась конная разведка. Во 2-м батальоне не хватало верховых, тем более потому, что правая колонна уже занимала уступное положение. Вызвался в разведку со своими верховыми шт. -капитан Шперлинг. Он никогда не ограничивал себя, как командира батареи, кругом обязанностей исключительно батарейных, но расширял их до задач целой части, которой батарея придана. Требовалась разведка в восточном направлении, и он ночью отправился. 10 верст никого. Светает. Нужно возвращаться; навстречу скачущая телега. Крестьянин ехал сообщить белым, что полк кавалерии красных в четыре эскадрона при пяти пулеметах направляется на село Воловое. Шт.-капитан Шперлинг нагнал батальон уже ведшим наступление. Его командир, капитан Марченко139, развернул карту; фланг его батальона под ударом, но там должен быть в этот день 1-й батальон. Беспокоиться особенно не приходится.

17 сентября утром в наступление перешли все четыре колонны. 2-й колонне пришлось полностью и не раз по частям переходить реку Кшень и вести бой на обоих берегах. Едва не погиб взвод 1-й батареи, неожиданно атакованной красным эскадроном.

— С передков! Пулеметы! — кричит шт.-капитан Шперлинг.

Момент — и залились пулеметы, другой — раздались картечные выстрелы. Когда подбежала рота, батарейцы ловили оседланных лошадей, снимали седла с убитых; захватили значок 1-го эскадрона Ахтырского полка.

3-я и 4-я колонны теснили противника, поддерживаемого 2—3 батареями, имея четыре орудия и один бронепоезд. Но у 1-й колонны положение создалось крайне тяжелое. Батальон пришел в село Воло-вое, как раз когда полк красной кавалерии подошел к нему. Красные не атаковали, но охватили село. И в это время один крестьянин сообщает: большие силы красной пехоты идут на село В. Большое, в котором батальон ночевал. Угроза в тылу, и полковник Слоновский, командир батальона, ведет его обратно все время под угрозой конной атаки. Но село рке занято противником. Батальон атакует и берет его. Красные отошли недалеко. Наступила ночь. Весь батальон на позиции вокруг села. Стрельба. Атака противника неминуема и тогда... даже если атака будет отбита? Решение: выводить батальон и отходить за реку Кшень, к селу Урузову.

Противник следовал за батальоном и подошел к реке Кшень. Он был теперь в 15 верстах от станции Мармыжи, в 10 верстах от железной дороги на Ливны и в 10 верстах в тылу у 2-го батальона. Из резерва полка выдвигается комендантская рота. Но противник может не только сорвать наступление на Ливны, но угрожать 2-му полку, разворачивающемуся на фронте вправо до станции Касторная. Генерал Третьяков требует немедленной высылки кавалерийских частей. Ему обещают Мусульманский (Горский) конный полк, дивизион Черноморского конного полка и затем конную сотню штаба корпуса.

18 сентября 1-й батальон (1-я колонна) переходит в распоряжение командира 2-го полка, полковника Морозова. Остальные три колонны продолжают наступление. 2-му батальону, у которого теперь противник с трех сторон, придаются два взвода пеших разведчиков из 3-го батальона и один взвод конной сотни. Наступление развивается успешно. Взято две станции, Прудки и Редьковская. Отчаянный бой у левой колонны батальона 2-го полка. Красные не только отбиваются, но и контратакуют, местами удачно; их прорывы доходят до 3 верст в глубину. Но роты и взводы батальона маневрируют, бьют во фланги. Попадает в плен штаб 21-го полка. 3-й батальон, где противник уже сдавал, высылает на поддержку роту. Красные не выдерживают удара, отходят, теряя массу пленных. Пленные принадлежали к 19, 20, 21, 23, 60 и 2-му Симбирскому полкам 3-й стрелковой дивизии.

19 сентября. До Ливен оставалось 15 верст. Ожидалось сильное сопротивление на реке Сосна, протекавшей перед городом, имевшей возвышенный противоположный берег. Сопротивление красных слабело. Взята станция Коротыш. Уже впереди, в легком тумане, видны очертания города. Марковцев тянет вперед.

Довольно сильный бой у правофлангового батальона, и вдруг в сумерках красные быстро отходят и, к удивлению, даже не оказывают сопротивления на реке Сосна у деревни Лучи. Батальон идет к городу. Центральный батальон у реки и готов перейти ее вброд, но артиллерийская стрельба красных вдруг прекращается.

Левофланговый батальон, не встречая сопротивления, подходит к селу Крутому; там уже батальон алексеевцев, и им взята переправа через реку Сосна. Батальон обходит город с северо-запада, берет с. Моногорово, захватив при этом в плен два батальона красных, и подходит к железной дороге, по которой полным ходом на север проскакивает красный бронепоезд и вспомогатель. Севернее у станции Русский Брод, к которой уже подошел другой батальон алексеевцев, бронепоезд был подбит снарядом Марковской батареи, и он, “Стенька Разин”, и вспомогатель с одним орудием были захвачены.

Обход города принудил красных поспешно оставить Ливны. Под самый вечер пришлось иметь легкое столкновение с полком кавалерии, 9-м Советским, причем совершенно очевидно сдались несколько красных всадников, и среди них командир этого полка, оказавшийся сыном известного всей России генерала Брусилова ротмистр Брусилов. 3-й батальон, пройдя город, остановился на его северной окраине. С востока пришел 2-й батальон. Батальон 2-го полка остался в Моногорове.

За пятидневное наступление на Ливны марковцы прошли до 60 верст, а с начала наступления от Корочи до 150. За три недели новый, второй “скачок” на север. Скачок, во-первых, значительно меньший, нежели из Донбасса до Корочи, а во-вторых, и с большими усилиями. Но настроение было отличное даже при большой усталости, даже видя свои тяжкие потери: в 1-м полку до 800 человек, в батальоне 2-го полка свыше 200 человек. Надежда их пополнить здесь, в городе полном офицерами, добровольцами среди явно расположенных к армии крестьян, затем отборными пленными, из взятых 3000 человек.

Второй полк в боях

По взятии Курска туда сразу же из Харькова переехали все части 2-го полка и сразу же получили большое пополнение как офицерами, так и солдатами. Роты полка стали иметь до 250 штыков; рота генерала Маркова и отдельная офицерская рота по 200 с лишним офицеров. Сила теперь у полка огромная — до 3500 штыков при 40 пулеметах. Но был существенный недостаток — отсутствие не только конной сотни, но и команды конных разведчиков. Сорока всадников при штабе полка и при батальонах едва могло хватить для поддержания связи.

11 сентября внезапно выступила на фронт Офицерская рота. 14-го стали грузиться и все части полка, и на следующий день они уже выгружались на станции Кшень, где стояла Офицерская рота. Полку дана задача сменить на станции Касторная Сводно-Стрелковый полк, отзываемый на внутренний фронт против Махно, и обеспечить правый фланг наступающего на Ливны 1-го полка. Полк должен стать на фланге дивизии, имея вправо от себя в 35 верстах, в городе Землянске, отряд в 400 конных и 400 пеших при батарее, наблюдавшей 60-верстный разрыв между станцией Касторная и городом Воронежем, взятым корпусом генерала Шкуро.

16 сентября из полка выделяется один батальон на левый фланг наступающего 1-го полка. В Касторную приходит лишь один батальон с Офицерской ротой; другой с командой разведчиков останавливается на станции Лачиново.

17 сентября красные внезапно перешли в наступление к северу от Касторной в направлении на Мармыжи и по западному берегу реки Олым на Касторную и подошли на 15 — 20 верст к обеим станциям. Смена стрелков была отменена, а 2-му полку, которому был придан батальон 1-го полка, приказано отбросить красных.

18 сентября все части полка сталкиваются с противником, но, не имея орудий, не могут сбить его, имеющего несколько батарей. И только батальон 1-го полка, проделавший за минувший день до 30 верст и отдохнувший лишь четыре часа, сбил его передовые части на реке Кшень и с боем занял с. В. Большое, отбив несколько атак.

19 сентября он выбивает красных из села Волового и удерживает его. А в это время они снова занимают село В. Большое и южнее его деревню Екатериновку. Батальон 2-го полка с подошедшими к нему двумя орудиями выбивает красных из села Сергиевка и в течение дня отбивает их атаки. Остальные шесть рот едва сдерживают напор на Касторную.

Положение создается тяжелое: у противника подавляющие силы; давит его артиллерийский огонь; прорывы между батальонами до 10 верст; резерва нет; нет и кавалерии, которая наблюдала бы интервалы между батальонами; и главное, нет никакой части, чтобы обеспечить разрыв в 40 верст между селом Воловым и занятыми в этот день Ливнами.

Генерал Третьяков (в его отряд вошел 2-й полк) требует от 1-го полка немедленной отправки к месту прорыва красных возможно больших сил. Из трех батальонов назначаются: один батальон, команда пеших разведчиков, полусотня и взвод орудий под общей командой командира батальона, капитана Марченко. Отдохнув всего около пяти часов, отряд тронулся из Ливен по большой дороге на юг.

20 сентября. Красные атакуют 2-й полк, но он держится. Батальон из Сергиевки идет на запад и с жестоким боем занимает деревню Екатериновку. 1-й батальон 1-го полка вынужден был оставить с. Воловое.

Отряд капитана Марченко выступил ночью и шел в обратном своему вчерашнему наступлению на город направлении. С переходом реки Сосна он вступил в район совершенно не наблюдаемый. В пути брались обывательские подводы и на них сажались пехотинцы. Впереди отряда ехали конная полусотня и 20 батарейцев, всего 75 шашек со шт.-кап. Шперлингом во главе. Этот славный артиллерист, теперь командир конной группы. У хуторов Юрских замечен разъезд красных; ему устроили засаду, и батарейцы взяли восемь человек в плен и трех убили. Вскоре показалась группа коней в пятьдесят, оказавшаяся сотней Горского полка. От нее получили сведения о положении в южном направлении.

С наступлением ночи весь отряд, пройдя 35 верст, сосредоточился в с. Цурикове. Здесь были получены сведения о занятии противником с. Гатища. Отряд отрезается от Ливен. Положение ухудшается, и генерал Третьяков вынужден взять из Ливен еще один батальон. У Ливен остается один батальон. Связавшиеся ночью 1-й и 2-й батальоны 1-го полка составили отряд полковника Докукина140, помощника командира полка.

21 сентября. Ночью приказание атаковать противника: 2-му полку с юга шестью ротами (подошло два орудия) и четырьмя ротами (1-м батальоном) с юго-запада; полковнику Докукину двумя батальонами с северо-запада и севера, выделив часть сил в обеспечение себя со стороны Гатища.

Наступление с юга сразу же было остановлено огнем артиллерии и густыми цепями противника, и в течение дня ни та, ни другая сторона не смогли сдвинуться с места. 1-й батальон 2-го полка, начав наступать от Екатериновки и вынужденный развернуть все свои четыре роты, наконец сбил красных и стал их преследовать, выведя Офицерскую роту в резерв. Взял села Верх, и Ниж. Большое. Местность пересеченная; наблюдение за флангами, из-за отсутствия верховых, отсутствует. Батальон увлекся и вот... в каких-нибудь 600—700 шагах вправо от резервной роты на складке появилась цепь противника. Рота с места перешла в атаку. Удар был стремителен, и офицеры мгновенно смяли красных и преследовали их на следующий гребень. В это время красные охватили с фланга цепи головных рот, которые стали менять направление под огнем с двух сторон. Одна за другой останавливаются пулеметные двуколки: перебиты лошади. Роты отбиваются, взвод орудий поддерживает. И вдруг, когда Офицерская рота, которая так успешно отбила обход красных справа, вышла уже на второй гребень, на нее справа налетела кавалерия. Рота приняла атаку “в штыки”, но в каком положении? С правого фланга до левого взвод за взводом легли под ударами шашек и штыков подбежавшей пехоты.

Батальон стал отходить. Уже в редкие его цепи переданы последние 30 пулеметных лент; кончаются снаряды и у орудий, и стоят они на позициях “для вида”. Противник, заняв село Н. Большое, остановился, остановился и батальон. В нем осталось только 250 человек из 800, начавших бой, и три пулемета; от Офицерской роты 21. Наступившей ночью со стороны противника подошло еще человек 20— 30 раненых и здоровых. Они сообщили: красные поспешно отошли. Батальон теперь мог быть более или менее спокоен, а особенно потому, что с ним связались разъезды от дивизиона черноморцев, только что прибывшего на этот участок. Поздно, но все же не окончательно поздно. В сумерках их эскадрон налетел на маленький хутор, разметал в нем пехоту противника и спас от расстрела 16 уже раздетых офицеров. Неожиданный отход красных вызван был успешным наступлением отряда полковника Докукина и особенно батальона капитана Марченко.

Батальон полковника Слоновского в течение долгого и упорного боя взял село Воловое и здесь получил приказание “ждать дальнейших распоряжений”. И он выполнял это приказание даже тогда, когда прискакал из села Н. Большое офицер, от попавшего в тяжелое положение батальона 2-го полка, с просьбой оказать поддержку. (Расстояние между батальонами не превышало 5 верст.)

Батальон капитана Марченко, ведший наступление в южном направлении, несмотря на опасность слева, с боем взял деревню Богдановку, а затем и село Липовчик, но не задержался в нем и, несмотря на ночь, продолжал наступление, когда получил приказание “оставаться в селе Липовчик и ждать приказаний”. При этом сообщалось о неудаче 1-го батальона 2-го полка. Это приказание “ждать распоряжений” и спасло красных: они смогли отойти.

Ночью приказ: утром 2-му полку и отряду полковника Докукина перейти в наступление и отбросить красных за реку Олым; и добавлялось: на с. Гатище будет вести наступление батальон 2-го полка, вызванный от Ливен. Но затем другое приказание: 1-му батальону и команде разведчиков 1-го полка немедленно и в самый короткий срок быть в Ливнах, где противник повел наступление.

22 сентября. 2-й полк и батальон капитана Марченко пошли вперед. И опять 2-й полк не смог сбить противника на сокращенном фронте, теперь не более как в 10 верст у красных стреляло 12 орудий против четырех. Но батальон капитана Марченко берет село Кирилловское. Ему слышен бой впереди и вправо, и он идет на выстрелы, не обращая внимания на угрозу своим флангам и даже тылу. Шт.-кап. Шперлинг со своими конными ведет разведку. Два взвода, посаженные на подводы, и взвод орудий у капитана Марченко летучий резерв, переезжающий с фланга на фланг. Шт.-кап. Шперлинг замечает в низине колонну кавалерии, и летучий резерв рассеивает ее. Батальон приближается к району, где впереди и вправо идет бой. Летучий резерв перебрасывается в этом направлении. Еще немного — и видно село Языкове и позиции красных на северо-западной его окраине. Батальон почти на их фланге. Артиллерийский взвод открывает огонь, красные не выдерживают и начинают отходить. В сумерках батальон входит в Языкове с севера, а с запада слабый, пострадавший накануне батальон 2-го полка. Но южнее противник еще держится. До крайности утомленный дневным маневренным боем батальон, а в особенности артиллерийские лошади, преследовать не могут.

Дан отдых до утра, а утром опять в наступление, но уже не встретившее упорного сопротивления. Батальон капитана Марченко первым перешел переправу через реку Олым и остановился на станции Набережная. Преследование вели части 2-го полка, а батальон капитана Марченко, отдохнув часа два, на подводах уже ехал по срочному вызову в Ливны. Во взятом батальоном 2-го полка селе Гатище он заночевал.

2-й полк получил участок фронта от села Касторного включительно на север вдоль реки Олым, а затем с поворотом от нее в направлении на Ливны до реки Сосна, за которой начинался участок 1-го полка.

Участок в 50 верст, тянувшийся 30 верст прямо с юга на север; участок, на котором 2-й полк должен был обеспечивать не только фланг, но и тыл 1-й дивизии и всего корпуса. В его распоряжение были приданы дивизион черноморцев, сотня штаба корпуса и слабый Горский полк. Полк сразу же, как только был отброшен противник, расположился: два батальона на станции Касторная, приступив к смене стрелков; один батальон в трех пунктах в районе села Гатища на переправах и рота на переправе у станции Набережная; в промежутках конные части. Но участок был не по силам его занимавших.

Потери 2-го полка за пять дней боев огромны: до 1250 человек. Если прибавить потери батальона, наступавшего с 1-м полком на Ливны, то до 1500 человек. От 3500 штыков осталось до 2000. Влитое из пленных пополнение увеличило его численность всего на 200 человек. 1-я рота, в составе 35—40, была отправлена в Новодевицк на пополнение офицерами. Перед уходом она участвовала на похоронах своих убитых офицеров. До 50 гробов одних только офицеров стояло у церкви села Касторного.

Полк переживал тяжелое моральное состояние — огромные потери и никакого, в сущности, успеха. 500 человек, взятых в плен, утешение слабое; противник отошел, не будучи разбитым. На следующий день, 24 сентября, он уже атаковал две роты, стоявшие у деревни Козинки, занял деревню, но был отброшен. Пленные сообщили о готовящемся наступлении красных, по крайней мере силою двух бригад пехоты и двух полков кавалерии. А крестьяне сообщили, кроме того, что подошли и свежие коммунистические полки елецких и петроградских рабочих и Реввоенсовета 13-й армии. В это время красные вели наступление на 1-й полк.

25 сентября красные повели второе контрнаступление от слободы Чернава с востока на село Гатище и в южном направлении, вдоль западного берега реки Олым. Батальон, стоявший в районе с. Гатища, сразу же оказался разъединенным кавалерией красных. Две роты отошли в Гатище и здесь были окружены красными. Из села они пробились благодаря полному самопожертвованию пулеметчиков, но потеряв одно орудие. Они отошли за реку Кшень, утеряв связь даже с сотней штаба корпуса и Горским полком. С ближайшей станцией Студеная было сообщено о положении в штаб 1-го полка и отряда. Но был наготове резерв, Стрелковый полк, уже погруженный в эшелоны, и его два батальона немедленно отправляются через Мармыжи на станцию Студеная.

26 сентября они с батальоном 2-го полка, собравшимся за ночь в полном составе, сосредоточились на реке Кшень под общим командованием командира Стрелкового полка, полковника Гравицкого. В этот день 2-й полк перешел в наступление от станции Касторная по обе стороны реки Олым. На восточном берегу его части выдвинулись верст на 20 к северу, но на западном встретили жестокое сопротивление и вынуждены были отходить. Потребовалось еще три дня, чтобы полку, с подошедшим к нему 3-м батальоном стрелков, и отряду полковника Гравицкого сломить упорное сопротивление и принудить красных к поспешному отступлению.

30 сентября. Стрелки заняли слободу Чернава, а 2-й полк вел наступление по обе стороны железной дороги в направлении на Елец. У села Большие Плоты красные попытались оказать серьезное сопротивление, но были разбиты, потеряв при этом четырехорудийную батарею с зарядными ящиками и в полных упряжках. Атаковали батарею конные разведчики того артиллерийского взвода и ординарцы того батальона, которые в селе Готище были окружены, но пробились с потерей одного орудия.

1 октября полк остановился на линии станции Долгорукове. Кавалерийские части, приданные ему, были отозваны. И на этот раз прорыв красных кончился для них полным, главным образом моральным, поражением.

А в это время у Ливен...

19 сентября 1-й полк взял город. Полное расстройство противника позволяло продолжать наступление, но обстановка в тылу требовала немедленной отправки туда трети сил, а через день и второй трети. В Ливнах остались лишь один батальон и комендантская рота с двумя орудиями.

22 сентября красные, подкрепленные свежими частями, перешли в наступление. На следующий день бой шел уже на окраине города, и только подход с юга 1-го батальона с командой разведчиков позволил удержать его. 24-го в критический момент подошел с юга и 2-й батальон.

25 сентября отбита сильнейшая атака красных, после чего они были отброшены несколько к северу. Этот день — день праздника 1 –го полка. Полк провел его в бою. И только в городе собравшиеся чины штаба полка во главе с командиром полка, полковником Блейшом, и немногими представителями батальонов отметили его.

26 сентября полк перешел к активной обороне. Для него назревала опасность с юга. 1-й батальон переходит на южный берег реки Сосна и ведет наступление на восток, держа связь вправо с отрядом полковника Гравицкого.

30 сентября он, не доходя до слободы Чернава, снова переходит на северный берег реки, обходит Чернаву с запада и занимает село Троицкое, в 5 верстах от нее. Его команда разведчиков с капитаном Дубининым в 60 человек забирает два орудия. Красные, под угрозой обхода, оставляют слободу Чернава, которую и занимает Стрелковый полк. Но в то же время батальон оказывается в тылу у противника, стоявшего против Ливен. Один из красных полков торопится уйти на север за реку Чернавка, преследуемый 2-м батальоном, и у реки натыкается на две роты, уже подошедшие к переправе. Красный полк попадает между двух огней, ищет спасения вброд. С противоположной стороны его встречают огнем свои.

1 октября 1-й полк весь вышел на линию притока реки Сосна, Чернавка, заняв фронт в 25 верст от села Троицкого до села Медвежья, в 20 верстах к северу от Ливен. Потери его доходили до 300 человек. Успех был явный (одних пленных было взято 1500), и он одержал его благодаря подвижности всех своих частей и инициативе их начальников. Огромную помощь оказали крестьяне, дававшие в ходе боев сведения о силах и передвижениях противника.

Физическая усталость покрывалась отличным настроением. Не высказывали его лишь лошади. Им действительно пришлось очень тяжело поработать, таская пулеметы и орудия по размокавшим от дождей дорогам и полям. Для лошадей необходимо, чтобы их совершенно разамуничивали. Командиры артиллерийских взводов просили об отводе на отдых и получили ответ: “Боеспособность артиллерийской единицы зависит от исправности боевой части, и, пока пушки целы и не отказываются стрелять, не может быть никакой речи об отдыхе батарей”.

1-й полк быстро пополнил свои потери. В Ливнах в его ряды стало около 100 офицеров из жителей этого города, немало добровольцев из крестьян и прибыла партия в 300 человек, навербованных в глубоком тылу, много было влито пленных. Полк стал снова большой силой: по 700 штыков в батальоне, по 5—6 пулеметных взводов в каждом; комендантская рота и команда разведчиков по 200 штыков, даже конная сотня полка возросла вдвое.

Иное положение было во 2-м полку. Ликвидация второго прорыва стоила ему также огромных потерь до тысячи человек. Огромный участок? Встреча с коммунистическими частями, с двумя бригадами, с двумя кавалерийскими полками? Да, конечно. Но только ли это? Стали разбираться в своих упущениях, и не только в своих, и не в группах младших и средних командиров, но с участием командира полка, полковника Морозова. В частности, по вопросу о взаимной поддержке. Полковник Морозов не мог оставить без последствий неоказание поддержки в бою 21 сентября со стороны 1-го батальона 1-го полка батальону 2-го, попавшему в тяжелое положение. Он и капитан Образцов непрерывно были в тесной связи со всеми частями полка, укрепляя в них дух.

Помимо того, даже в положении, в каком находился полк, выпускались приказы касательно всех сторон боевой службы; отмечались ошибки, упущения и проявления доблести офицеров и солдат. В приказах были фамилии пулеметчиков мл. унтер-офицера Папкова, ефрейторов Рогова и Плетнева. Общими усилиями полк решительно поднимал свой дух, совершенствовал руководство боя и разрабатывал тактику в бою. Он пополнялся пленными, а из тыла к нему пришло большое пополнение. Роты его стали по 120—150 штыков; пулеметов было достаточно, но оставалось сыгравшее уже роковую роль отсутствие в полку достаточной команды конных разведчиков.

Подъему настроения в обоих полках очень помогло сообщение, что 1 октября был взят Орел. Марковцы кричали “Ура!” корниловцам. Надежды на скорую победу крепли. Считали, сколько оставалось переходов до Москвы.

Но вот возвращавшиеся в полки говорили: газеты пишут и все говорят: “Корниловцами взят Курск. Корниловцами взят Орел”. Генерал Май-Маевский сказал: “Орел орлам” и... ни слова о марковцах. Будто их и не существует. Раненые марковцы напрасно искали в газетах что-либо о своих полках. Впрочем, прочли сообщение: “Отряд капитана Коломацкого взял г. Ливны”. Догадались, что говорится о них, марковцах, только по фамилии капитана Коломацкого и еще потому, что знали о наступлении своих частей от Корочи на Тим, Щигры, Мармыжи... Но кто другой догадается? Как-то было досадно. Стоят они где-то, и если назвать эти пункты, то они окажутся большинству неизвестными и даже не на всех географических картах отмеченными. Значит, и роль их незначительная.

1 октября оба Марковских полка вышли на линию станция Долгоруково, слобода Чернава и далее на север по реке Чернавка. Их общий фронт до 60 верст. Стрелковый полк ушел на погрузку для отправки на внутренний фронт. Его сменил батальон алексеевцев, вошедший в подчинение командиру 1-го полка. Фронт полков был почти прямой линией. Но на флангах?

Правый фланг 2-го полка “висел в воздухе”. Правда, в 25 верстах к востоку с севера на юг протекал Дон. Но может ли это быть гарантией? Правда, вдоль Дона вели наблюдение кавалерийские части Землянского отряда, но центр отряда в Землянске, теперь в 45 верстах к югу. Может ли служить обеспечением его фланга и Марковская инженерная рота, ставшая в Касторной, в 50 верстах к югу? Может быть, железная дорога, на которой стоит полк, является гарантией: подъедут бронепоезда, резервы? Нет. Все мосты на ней основательно взорваны проходившими здесь мамонтовцами. Фланг “висит в воздухе”.

Левый фланг 1-го полка. Между ним и Алексеевским полком, пересекшим линию железной дороги Елец—Орел у станции Верховье уже в Тульской губернии, разрыв в 20 верст. Фланги обоих полков могут быть подвержены удару противника, силы которого против них составляют две стрелковые дивизии, Симбирская бригада, кавалерийская бригада и другие части. Елец, находящийся в 25— 30 верстах, является опорным пунктом красных; к нему с севера подходят две железнодорожные линии, по которым быстро могут быть подвезены резервы.

Можно ли сказать, что отряд генерала Третьякова из трех полков, растянувшийся на 100 верст, имеющий к тому же “на весу” левый фланг алексеевцев (более чем 30-верстный разрыв с корниловцами наблюдался лишь Черноморским конным полком), крепко стоит на месте? Но об этом марковцы не думали. Их цель — взятие Ельца, большого города, отмеченного на всех географических картах. “Вот только подойдет младший брат третий полк!”

Белая идея и жизнь

Красные отходят. За ними следуют белые. На огороде работает старик крестьянин. Он подходит к дороге и, сняв шапку и низко поклонившись, говорит:

Спасибо вам! Может быть, теперь мы вздохнем свободнее.

Жест. Слова... Их раньше на “широкой Московской дороге” не приходилось слышать, разве в городах.

Конная разведка марковцев в пять коней выехала далеко вперед. Деревня. Осторожный въезд в нее. Жителей не видно, но вот появились двое и направились к разведчикам.

Красных в деревне нет, сказали они и дали обстоятельные ответы на все вопросы. Сразу же между марковцами и крестьянами установились отношения взаимного доверия. Тут один из них пригласил к себе “откушать нашего хлеб-соли”, уверив, что в случае появления красных им будет немедленно сообщено. Марковцы приняли приглашение. В доме старосты все оказалось готовым к встрече “дорогих гостей”.

Мы все вас ждали с нетерпением. Уж больно плоха стала наша жизнь, — говорили в один голос бывшие в комнате крестьяне.

Как ни хотелось марковцам задержаться у радушных хозяев, все время повторявших: “Вы наши освободители”, но нужно было ехать. Сердечно поблагодарив, марковцы хотели уплатить за еду, но они отказались принять деньги, говоря: “Сход постановил встретить и угостить белых”. Ликовали сердца...

В маленькой деревушке остановилась Марковская часть. Пулеметчикам досталась хата на краю, так как они должны были держать свои пулеметы в готовности к бою. Во дворе встретили рослого, здорового, лет 35, крестьянина, но очень мрачного, усталого и чем-то озабоченного.

Ну что же?! Идите в хату. Место есть, — сказал он.

Хата, да и весь двор не бог весть какие. Но для марковцев нужно было тепло, чтобы согреться и обсушиться, это главное, а затем горячего чаю и хотя бы отварной картошки, чтобы утолить голод до прихода кухни. Опытный глаз пулеметчиков сразу же определил, что на хорошее питание здесь не приходится рассчитывать ни им, ни лошадям. Комната, в которую вошли пулеметчики, была в сильно запущенном виде. Двое малых ребят при их появлении скрылись в другой. Вошел хозяин.

А где хозяйка? — спросили его.

Больна она. Лежит уж который месяц. Беда. Все хозяйство на мне; да и дети... А тут красные угнали меня с подводой на пять дней, возить их. Что ни говорил им, кричат, ругаются, грозят... — сказал он со злобой.

Видя положение хозяина, пулеметчикам пришлось быть насколько возможно скромными и осторожными в своих просьбах.

Нельзя ли вскипятить чайку, сварить картошку? Заплатим, — обратились они к нему.

— Можно. Все будет, что в доме водится. Вот только беден я стал, даже хлеба нет... Подождите малость. Зарежу курицу.

Пулеметчики ахнули и запротестовали, говоря о скором приезде кухни, но хозяина это не убедило.

Знаю я солдата и что ему нужно. Сам был унтером в Царской армии. Воевал! — И вышел из хаты.

За ним бросились, продолжая отказываться от курицы. Хозяин быстро ходил по двору, вытащил охапку сена и понес ее пулеметным лошадям, принес дров, в момент поймал курицу и зарезал ее.

Общими силами принялись за хозяйство и скоро уселись за стол, притащив с пулеметной тачанки небольшой запас провизии, имевшийся всегда. На столе появились, помимо курицы, картошки, лука и других продуктов, предоставленных хозяином, хлеб, сало, сахар, чай на заварку, соль.

Разговорились.

Жил небогато, но все было. Да вот, большевики. Давай им все, даже последнее, — говорил хозяин.

Много он рассказывал о красных и ничего не спросил о белых, будто ему, да и всем крестьянам всякая власть лучше большевистской. В общей трапезе принимали участие и дети хозяина, которые быстро освоились с незнакомыми людьми и безо всякого страха разговаривали с ними.

Эх! А вот от красных они прятались, боялись их, — говорил унтер. — Уничтожить нужно большевиков.

Не забыли марковцы и больную жену унтера. Попросили передать ей еду, отсыпали сахара, а затем один из них сбегал за сестрой милосердия, которая как-то позаботилась о ней. Немедленно после еды хозяину были предложены деньги за утешение, но тот решительно отказался от них.

За что? Мы должны благодарить вас, что свободно вздохнули без красных. Вы же люди добрые, те...

Однако пулеметчики не хотели остаться в долгу. Они мобилизовали имевшиеся у них полотнище палатки, кусок кожи, рубахи, чай на заварку, кулек сахара и сала и еще что-то и предложили хозяину. От этих предметов он отказаться не мог.

Наутро марковцы уходили в дальнейший поход, сердечно расставшись с унтером. Последний на прощание сказал:

Дай Бог вам удачи! Мы, крестьяне, с вами, а не с красными.

На охране железнодорожного моста у Ливен стояла марковская застава. Взаимоотношения с крестьянами были самые лучшие. Они радовались уходу красных и наступившему покою. Но вот на заставу пришли два-три крестьянина и сообщили, что в их дома вечерами заходят красные, требуют хлеба, мяса и насильно отбирают все, что им надо, и просили защиты. Было ясно, что в районе блуждают мелкие группы красноармейцев, отставшие от своих частей. Начальник заставы принял меры. По указаниям крестьян он произвел облавы и задержал несколько десятков человек. В благодарность крестьяне постановили снабжать заставу мясом (живыми баранами) и другими продуктами.

Настрадались мы с большевиками да комбедами. Спасибо вам! — говорили они.

В Ливнах, уже через два-три дня после ухода большевиков, жизнь вошла в норму. На базаре крестьяне продавали свои продукты, а обрадованные горожане их покупали или, главным образом, выменивали на разные вещи. И те, и другие были довольны.

Любопытные к проявлениям народной жизни, марковцы тоже ходили на базар с целью узнать настроения населения и там слышали многое о жизни при большевиках. Горожане жаловались на недостаток продуктов, так как базары были запрещены, а крестьяне на то, что они ничего не могли продавать и из-за отсутствия денег что-либо покупать в городе. “В деревнях нас замучили продналогами, продразверстками, реквизициями и просто грабежами. А повезешь что-либо продавать, чтобы что-то купить, налетят милиционеры: “Что везешь? Спекулируешь” и все отбирают, и перестали мы возить в город и остались без сахара, чая, соли, гвоздей; раздетые, босые. А то, что имели дома, приходилось прятать, чтобы не все ограбили. А теперь, слава Богу, свобода !”

Заметили марковцы и радостное настроение среди крестьян. Они встречались группами, разговаривали, смеялись и вместе на возах закусывали и попивали самогон. А в праздничные дни даже приезжали хорошо одетыми, чтобы пойти в церковь и праздновать со знакомыми.

Как же нам не радоваться? При красных мы сидели дома, боясь куда-нибудь поехать; перестали знать, что с родней, родственниками, знакомыми, живущими в других деревнях. А теперь вот встречаемся. Хотя бы совсем сгинули эти большевики! — говорили они, а иные добавляли: — Не нужно нам советской власти. Была бы власть, которая дала бы нам свободу жить так, как раньше жили мы.

Было чему радоваться, но было и над чем глубоко задуматься. Наступала зима. Холодные дожди, чрезмерная сырость, а за ними придет и холод. Уже марковцы, совершив ли переход, или простояв часы на постах, или проведя день в горячем бою, быстро вбегали в отведенные им хаты, чтобы обсохнуть и согреться. Крестьяне это видели и понимали нужды бойцов.

В одной из хат хозяин и хозяйка готовы полностью обслужить, помочь своим постояльцам. Они видят, что те слабо одеты.

— Как же так? Ведь зима. А у вас ни рукавиц, ни теплой одежи?

Ничего! Мы, марковцы, непромокаемы и непромерзаемы, — шутя отвечали им.

Хозяева пожимали плечами. На этом и закончился разговор о теплой одежде. Однако через несколько часов хозяин попросил старшего из них уделить ему время для разговора. Они уединились в другую комнату.

Что бы вы ни говорили, — начал крестьянин (который, кстати, был старостой или старшиной, положение не признанное большевиками, но по-старому признаваемое крестьянами), — но у вас всех нет теплой одежды. Зимой пропадете. Большевики, так те насильно забирали у нас, что находили. А вы даже не просите.

Марковец сказал, что, конечно, теплые вещи им необходимы, но забирать насильно они не могут, а покупать денег нет.

— Не нужны нам деньги, — возразил крестьянин, — а веши вам нужны, прикажите собрать, и они будут. Все охотно и с радостью дадут.

— Нет. Не можем мы отдать такой приказ.

Тогда староста объяснил, почему он, да и все остальные просят “отдать приказ”:

Не дай бог, придут опять красные и узнают, что мы добровольно собрали белым вещи, не будет нам от них добра.

Но офицер не согласился и с этим доводом, оставив собеседника в полном недоумении. А через день, когда часть уходила, староста вынес два больших мешка и бросил их на подводу.

— Берите. Для вас это нужно. Не надо ничего. Спасибо вам. Это от наших сельчан. Только никому не говорите.

В мешках оказались рукавицы, теплые носки, телогрейки, даже полушубки и валенки.

Эх! Что за народ в этом районе, — говорили между собой Марковцы. Он не только входит в наши нужды, он помогает нам и в борьбе. Смотрите, сколько уже записалось в полк. И сколько бы, да все охотно пошли бы с нами, будь объявлена мобилизация. Но почему медлят с мобилизацией?

— Да. Крестьяне, но не интеллигенция и даже не наш брат офицер, — говорил кто-то. — Интеллигенция это не народ, а...

Народ, народ! А забыли 1917 год? — говорил третий.

Ну, ну! Кто прошлое вспомянет, тому глаз вон.

Из разговоров с жителями выяснилось, что крестьяне уже в минувшем 1918 году поднимали восстание против красных. Восстание охватило большую полосу от Ливен, Ельца и дальше на восток до Волги. В рядах марковцев обоих полков были офицеры и солдаты, принимавшие участие в этом восстании.

Дело было так. В 50 верстах от Тамбова есть огромное село Мучкап с 30 тысячами жителей. В мае 1918 года жители села, возмущенные продналогами и разверстками, перебили прибывших для выколачивания дани красных. Сильный отряд красных с артиллерией произвел карательную экспедицию на село, расстрелял многих и увел с собою несколько тысяч мужчин. В Тамбове им было “предложено” поступить в Красную армию, и крестьяне согласились. Но когда им было выдано оружие, они восстали и захватили Тамбов. Вскоре восстание распространилось на большой район.

В Тамбове к восстанию присоединились офицеры во главе с генералом Богдановичем. Однако действия восставших были вялы. Красные стянули большие силы и рассеяли их. Часть разбежалась по домам, часть, преимущественно офицеры, небольшими отрядами ушли в леса, а часть была расстреляна. Причем особенно зверствовали те комиссары, которые были захвачены повстанцами и посажены в тюрьму.

Красные преследовали ушедшие отряды в лесах. Не всем, но все же немалому числу восставших удалось выйти на Донской фронт. Один отряд вышел в Саратовскую губернию и присоединился там к восставшим под командой капитана Копейкина, офицера из рядовых солдат. Но и эта группа была рассеяна, и часть ее вышла также на Донской фронт.

За два месяца до прихода марковцев в район Ливен через Елец прошел рейдом корпус генерала Мамонтова, к которому присоединились сотни горожан и селян из района Тамбова, Козлова и Ельца, принимавших участие в этом восстании. Конечно, осталось на своих местах громадное большинство, однако для марковцев было ясно, что крестьяне продолжали таить в себе живую ненависть к советской власти, интеллигенция же подчинилась ей полностью. В Ливнах продолжала стоять выстроенная красными триумфальная арка, знаменующая победу советской власти. Теперь она имела другое назначение. Видимо, она-то и давила на мораль интеллигенции, приводила ее в полную растерянность.

Марковцы вошли в Ливны. Немало народа встречало их с радостью. По крайней мере, так казалось. Обычное дело: в городах и больших населенных пунктах их встречали толпами, а в деревнях безлюдьем. Марковцев тянуло к жителям, чтобы узнать от них, как они жили при большевиках и как относятся они к своему освобождению. Невольно искали случая найти подкрепление той душевной радости, которую испытывали сами. Первое впечатление от разговоров: жители, и особенно интеллигентный слой, продолжали жить под влиянием страха. Не сразу они становились откровенными. Но вот в одной высококультурной семье разоткровенничались. Оказалось, что интеллигенция испытывает страх не только перед большевиками, но в некоторой степени от мысли о своей судьбе при белых.

— Что теперь будет с нами? Как мы будем жить? При красных мы кое-как устроились, служили, нам платили, ели скромно и не голодали. А теперь? Да допустите ли вы нас, служивших у красных, на службу в своих учреждениях? — говорили они.

Чем их утешить рядовым марковцам?

В Курске. В семье доктора; все почтенного возраста; рады освобождению; не знают, как благодарить. И в другой культурной же семье, где молодежь была на красной службе в разных учреждениях, беспокойство. Разговор не вяжется. Конечно, говорят о тяжелой жизни, а один из членов семьи передал то, что было сказано бывшим генералом, красным начдивом, стоявшим у них на квартире: “Все тяжести жизни в наше время вызваны Гражданской войной, и только по окончании ее жизнь может войти в норму”. Но что же, в сущности, сказал генерал? Как его поняли эти люди? Он ушел с красными, следовательно... “Жизнь войдет в норму лишь с победой белых, и эта их победа принесет и конец войны”, — заявили марковцы. Семья молчала. Интеллигенция. Что ей Россия?

Марковская часть расположилась в деревне в районе города Щигры. Один из командиров с помощником на квартире учителя народной школы. Их встретили холодно, но не без радушия. Пока хозяйка ставила самовар и что-то готовила, офицеры вели с учителем трудный разговор: он с ними был не весьма словоохотлив. Бросили взгляд на обстановку: чистая, уютно обставленная комната и квартира, на стенах портреты, литографии; этажерка с немалым числом книг; письменный и обеденный столы, стулья, два кресла...

О текущей войне офицеры не поднимали разговора, надеясь, что заговорит о ней учитель. Но он молчал. Говорили о местности, о болотистой реке Щигор (Рать), где должна быть отличная охота. Вспомнили о И.С. Тургеневе, который охотился в этих местах. Однако тянуло поговорить о войне, о положении при большевиках, расспросить учителя, который, безусловно, много мог бы рассказать. Начали с вопроса о народном образовании.

Большевики, вероятно, решительно коснулись школы, провели ломку? — высказал мысль один офицер.

Учитель как-то сразу стал энергичным и твердым.

Да. Реформы! Но школу и тем более народное образование они не ломают, а проводят улучшения. Я не вижу и не ожидаю ничего, что бы грозило народному образованию.

Офицеры стали задавать ему конкретные вопросы.

Единственно, что может помешать школьному делу, это междоусобная война. Вообще, она расстроила жизнь всему народу, — твердо отчеканил он.

Офицеры насторожились и с трудом сдерживались от острых вопросов и своих высказываний. Наконец, один из них сказал:

Но с войной ведь вам-то надо примириться, так как один из тех, кто предсказывал “бурю”, висит у вас на стене (М. Горький), а другие вели к ней (Чернышевский, Белинский...).

Учитель больше не отвечал. Офицеры стали болтать с его женой. Морально тяжело чувствовали они себя у этого народного учителя.

С артиллеристами произошел такой случай. Их разведчики влетели в село, которое очищали красные. Пули свистели по улицам. Желая выяснить отношение к белым со стороны интеллигенции, они разыграли такую сцену: вбежали в дом, явно не крестьянский, и там встретили священника.

Батюшка! Укройте нас. Спасите от красных.
И в ответ услышали грозное:

Уходите, уходите, окаянные! Кровь проливаете, людей озлобляете, жизнь мирную нарушаете.

Ни слова не возразив, разведчики вышли из дома. Им было не до смеха, хотя он и вырвался в первый момент. Жалкое положение интеллигенции: из-за страха перед красными она гонит от себя и белых. Жаль стало священника, видимо много пережившего. Но вот тогда же, проходя по улице села, разведчики встретили крестьянку, сказавшую им:

Родные. Вы, кажись, белые? У меня в доме два раненых казака. Укрыла я их, когда напали красные. Один из них умирает. Пришлите доктора, может, спасет его.

Глубокой благодарностью наполнились сердца разведчиков. Оказывается, что крестьянка не вызывала местного лекаря к раненым потому, что “он большевик”.

Батальон марковцев за день боя, разбив красных, продвинулся вперед более чем на 15 верст. Была ночь сырая, холодная, когда один крестьянин сообщил, что в следующей деревне, верстах в пяти, скопились большие обозы красных, а части уже ушли. Немедленно был организован налет на эту деревню.

Отправились 12 человек верховых с пулеметом Льюиса, влетели в деревню, но, увы, обоз уже уехал. Было очень досадно. Обратили внимание на большой двухэтажный дом с освещенными окнами. Решили заехать. В дом вошли три человека и увидели в большой комнате много детей. К вошедшим подошли интеллигентного вида женщины и с радостью обратились к ним:

Товарищи! Вы еще здесь? А мы-то беспокоились.

А вы отчего беспокоились? — спросили их.

Да как же? Придут белые, пропадем мы все, — твердо заявили женщины.

А неужели белые такие злые? — добродушно спросили их офицеры.

— Конечно! Они все кровопийцы, какие-то чудовища. Об этом нас предупредили, отчего мы и уходим от них всем приютом.

Офицеры едва сдерживали свой смех, но, видя действительное беспокойство воспитательниц приюта и детей, которым передавалось их настроение, они поспешили их утешить:

— Не беспокойтесь до утра.

Воспитательницы тут же предложили своим “защитникам” горячего чая, от которого те не отказались. Быстро выпив чай, марковцы поблагодарили за доброе угощение и вдруг заявили: “А мы-то ведь самые настоящие белые!” — и показали свои черные погоны. Произошла немая сцена из “Ревизора”. Она закончилась марковцами их добрым пожеланием всему приюту возвращаться на свое место. Хотелось смеяться, но побороло чувство досады и огорчения. Как это могло случиться, что интеллигентные воспитательницы приюта видели в белых зверей, а в красных и своих и детей защитников.

Марковцев вела Белая идея — идея освобождения Родины и устроения жизни так, чтобы всем жилось хорошо. Предыдущий период наступления ставил им вопрос: “За что идет Белая армия?” Теперь на новом рубеже он не ставился. Крестьяне получили освобождение от большевиков, главное, чего они хотели, а интеллигент озабочен был одним: а что теперь будет с ним? При большевиках люди как-то устроились; ну а теперь?

Белая идея — идея свободной жизни в освобожденной стране. Она не фраза, хотя бы и высокого смысла, а побуждение к должным действиям. Носителями ее должны быть все. Но все ли понимают это? Должна быть власть, которая ведет, руководит и карает. Начальной властью в каждом освобожденном населенном пункте, естественно, являлась власть военная. Народ смотрит на нее, узнает ее первые шаги и судит о новой власти по поведению воинских частей и их отдельных чинов.

В этом отношении в Ливнах было неблагополучно. Военная власть проявила себя с отрицательной стороны. Поступавшие жалобы на насилия оставались без последствий, виновные не несли наказаний, они покрывались властью. “Неужели это та святая Добрармия, которая несет мир и покой?!” — было такое восклицание. Горожане даже послали делегацию генералу Кутепову, и тот должен был вызвать к себе для объяснения командира полка.

О бесчинствах в тылу узнавали бойцы на позициях. Они возмущались и даже посылали офицеров в штаб полка, но их под разными предлогами не допускали к командиру. Возмущение дошло бы до крайнего накала, если бы не отвлекала боевая обстановка. В моральном отношении высоко стоял 2-й полк со своими безупречными командирами, полковником Морозовым и капитаном Образцовым. Жизнь в духе Белой идеи не налаживалась.

Третий офицерский генерала Маркова полк

Еще в начале июня в Купянске было объявлено о формировании не только 2-го, но и 3-го полка и сказано, что основным кадром 3-го послужит 9-я Офицерская рота, но к формированию не приступали. 9-я рота продолжала участвовать в боях, неся потери. И только 1 сентября, в первый день наступления на Курск, кадр, пополненный чинами других рот, в составе 60—70 офицеров и солдат, выехал в Харьков.

Командиром полка назначен полковник Наумов, его помощником командир роты, капитан Урфалов141. Форма одежды марковская с добавлением к таковой 2-го полка белого канта к верхнему обрезу рукавов гимнастерки. Полковой флажок — на черном фоне белый Андреевский крест, как и в 1-м полку, но с белой обшивкой по краям.

Полк начал свое формирование, в полном смысле, с азов. Ему не было дано ни одной готовой части, роты ли, пулеметного взвода, как это было со 2-м полком. Первое пополнение в 400 человек состояло сплошь из пленных, и все они были назначены в 1-й батальон. 12 сентября, когда формирование было перенесено в Курск, полк получил большое пополнение мобилизованными и пленными офицерами и солдатами, что позволило начать формирование 2-го и 3-го батальонов и команд.

Со снабжением полка необходимым снаряжением, обозом, лошадьми было еще хуже. В Харькове полковник Наумов напрасно пытался что-либо получить от штаба армии: все было, но отправлялось в другие формирующиеся части, и только с переездом в Курск полк начал получать необходимое. Но не хватало лошадей, двуколок, телег. Роты доведены были до 120—130 штыков; в каждом батальоне одна рота была офицерской. Кадр полка непрерывно пополнялся возвращающимися по выздоровлении от ран и болезней марковцами.

Но формировать полк не значит только создавать ему известную организацию, снабжать необходимым и даже готовить его части к бою, но и заниматься моральным его становлением: создавать дух, единство боевой доктрины, полное взаимопонимание и взаимное доверие. В этом отношении в полку было большое упущение. Занимались лишь в батальонах, а общего связующего руководства не было. Все, и то лишь в некоторой степени, решалось личными общениями среднего и младшего командного состава. Штаб полка был как-то мало чем связанной с полком единицей. В нем шла своя жизнь, отдаленная от готовящегося к боям полка. Один из чинов штаба, поручик, полуинвалид, доброволец-второпоходник, за совершенное им преступление был, по приказанию генерала Кутепова, расстрелян.

Самостоятельно шла жизнь и подготовка в батальонах, руководимых своими командирами. Занятия велись по их усмотрению добросовестно с расчетом закончить подготовку в кратчайший срок. Обращалось серьезное внимание на становление главного духа. Проводились беседы особенно с офицерами, почти поголовно из мобилизованных в Курске и его районе. В одном из батальонов командир на первом же занятии сказал приблизительно следующее:

Господа офицеры! Мы ведем борьбу с большевиками, и не мне объяснять, почему и зачем. Вы лучше меня знаете, что такое большевизм, коммунизм, рабоче-крестьянская власть, “вся власть Советам” и так далее. Вы испытали их! О борьбе могу одно сказать — она должна быть доведена до полной победы.

Нас, как армию, должно прежде всего интересовать, как вести эту борьбу, как достичь победы. Вы знаете, она ведется с конца 1917 года. Вы знали, читали о гибели Корнилова, Маркова, Дроздовского, о смерти Алексеева; читали и о победах красных армий и пр. Но тем не менее, вот мы здесь, в Курске. Дело в том, что, как сказал наш шеф, генерал Марков: “И с малыми силами можно делать большие дела”, и Добрармия их делала.

Далее командир батальона приводил примеры из истории марковцев, говорил о понесенных жертвах и о долге, который они, офицеры, теперь призваны и обязаны выполнить. Затем было предложено задавать вопросы. И по этим вопросам можно было судить, насколько эти “новые” офицеры не могут постичь высоты духа старых добровольцев. Им казалось, что численной силе должна быть противопоставлена такая же или немного уступающая численно сила, чтобы добиться победы.

Закончил беседу командир так:

Господа! От нас требуется решительно победить в себе все колебания и страхи. От офицеров без всякого снисхождения!

В конце сентября полк смотрел генерал Кутепов. Внешний вид был блестящий. Но красоты недостаточно для боя: нужны были пулеметы не на двуколках казенного образца, а на любых тачанках, подводах. Совершенно отсутствовала хотя бы маленькая команда ординарцев-разведчиков.

Первые бои полка

На фронте наступление шло успешно, и кадр молодого полка уже подумывал об участии в нем: в боях быстро пройдут и обучение, и внедрение должного духа, и, наконец, пополнение всем необходимым.

Фронт подходил уже к Орлу; на правом фланге дивизии к Ельцу. Скорей туда, к своим старшим братьям 1-му и 2-му полкам! И... неожиданно и срочно грузится 2-й батальон, едет на участок к корниловцам и выгружается на станции Становой Колодезь, в 20 верстах не доезжая Орла, где стоял штаб дивизии. На следующий день он выступил в западном направлении. 5 октября высаживается и 3-й батальон. Что случилось? Почему полк побатальонно отправляется на фронт, и притом не на присоединение к своим полкам? Наступление Добровольческого корпуса не везде шло одинаково успешно. В то время, когда на правом фланге 1-й и 2-й Марковские полки подошли к Ельцу, левее алексеевцы пересекли железную дорогу Елец—Орел, далее влево корниловцы были у Орла на левом фланге, 3-я дивизия значительно отстала. Между корниловцами и 3-й дивизией образовался уступ верст в двадцать.

Штабу армии было известно, что к западу от Орла, в 60 верстах у города Карачева, сосредоточивается ударный кулак в составе Латышской дивизии и кавалерийских частей, но тем не менее он не сдерживал наступление корниловцев, а побуждал их взять поскорее Орел. Корниловцы, уже испытывавшие давление слева, продолжали наступление, 1 октября взяли Орел и сразу оказались под ударом не только слева, но и под угрозой обхода. Им в тыл устремились латыши. Из Курска навстречу им высылаются батальоны 3-го Марковского полка. 2 октября 2-й батальон столкнулся с латышами, уже перешедшими на восточный берег Оки южнее Орла. Во встречном бою он не удержался и, с потерей четверти своего состава, до 125 человек, отошел. На следующий день он, отбив латышей, перешел в наступление, но дошел лишь до вчерашнего места боя, где подобрал своих многочисленных убитых. Батальон вошел в подчинение командиру 2-го Корниловского полка. Латыши напирали. Положение становилось тяжелым. 5 октября оставлен был Орел. На фронт вызывается весь 3-й Марковский полк.

7 октября два батальона переезжают на станцию Дьячье. Полку (два батальона) дан участок от реки Ока до правого фланга 3-й дивизии.

9 октября им, без одного орудия, приказано перейти в наступление в направлении на город Кромы, во фланг обходящему корниловцев противнику.

Морозный день. Колонна шла в образцовом порядке, выслав вперед дозоры. Все шли в полном молчании. О чем думали офицеры и солдаты, идущие в первый для них бой с красными? “Старые” марковцы шли, пытливо присматриваясь к “молодым”, волнуясь не за себя, а за них, им еще неизвестных. Они привыкли, что в старых марковских рядах шли с песнями, шутками, уверенно, смело. Образцовый порядок не был показателем надежности. Видно было, как впереди в версте как-то не по-“марковски” шли дозоры.

Там началась стрельба. Батальоны под артиллерийским огнем, развернувшись в боевой порядок, перешли в наступление, один на село Спасское, другой на село Добрыня. Атака была стремительной, и латышский полк их 1-й бригады стал отходить. Выдохлись пулеметчики, таща пулеметы в лямках, и поздно открыли огонь. В обоих батальонах выбыло из строя 128 человек. Отменно наступала 3-я рота; ее довел до штыкового удара старший унтер-офицер за выбытием офицеров. В ротах настроение повысилось. Продолжая преследование, полк остановился, не доходя 2 верст до Кром, так как у него оказался под ударом левый фланг.

10 октября батальоны перешли в наступление на хутора, расположенные по обоим берегам реки Кромы, один восточнее города, другой западнее; расстояние между ними превышало 3 версты. Части хуторов на южном берегу реки были взяты легко, но перейти речку смог лишь левый батальон. И опять дальнейшее наступление было остановлено. Кромы оставались не занятыми. Ночью латыши атаковали левый батальон и принудили его отойти на южный берег. Здесь выказала свою слабость Офицерская рота, но поплатилась лишь потерей подводы с вещами. “Не огорчайтесь! И без вещей можно воевать”, — говорили в утешение “старые” марковцы.

11 октября. Приказ: взять город, причем слева обеспечивать фланг будет Конный полк. Переправы и город были взяты легко и почти без потерь, но удерживать их на фронте до 5 верст невозможно. К этому выводу пришли оба командира батальонов, о чем и сообщили в штаб полка, остававшийся в 3 верстах к югу. Никакие убеждения, доказательства и просьбы “приехать и убедиться” не подействовали. “Город удерживать!” Была установлена телефонная связь между штабом и батальонами. Командирам батальонов пришлось самим решить: город не удерживать, но удерживать переправы, однако перед городом держать по две роты в качестве охранения.

Шел мелкий холодный дождь. Наблюдение стало хуже. Почва размякла. Из рот тревожные сообщения в связи с приближавшейся ночью. Крестьянин сообщил о готовящемся ночном наступлении латышей. Из штаба полка приказание: усилить охранение, выслать разведку, полная бдительность и готовность.

Все уже сделано — был ответ.

Наступила ночь. На участке 3-го батальона захвачены два пулеметчика и пулемет. Пленные сообщили: наступают части 3-й Латышской бригады, а им было приказано выдвинуться с пулеметами насколько возможно вперед. О наступлении латышей сообщили в штаб, и оттуда приказание “немедленно прислать пленных”. Донесение от командира 11-й роты, поручика Семенюшкина142: “Латыши наступают. Взято 30 в плен. Роты отходят к переправе”.

Внезапно телефонная связь с 1-м батальоном прерывается. Там глухо слышна стрельба, и на всем участке взвиваются светящиеся ракеты, тускло видимые сквозь пелену дождя. Неожиданно на переправу 3-го батальона прискакали подводы, пулеметные двуколки 1-го батальона с людьми на них. Они сообщили: красные атаковали переправу и взяли ее; куда отходит батальон, они не знают. Наконец подходят латыши; пулеметы открыли огонь. Батальон уходит за переправу. Разлетевшиеся на мост латыши скошены огнем Офицерской роты.

Командир батальона решает не задерживаться на хуторе у переправы, а отвести батальон на 2 версты в Закромский хутор. Сзади Офицерская рота. Настроение у всех нервное. И вдруг, когда латыши заняли хутор и осветили ракетами, роты увидели бегущих на них слева... Они в панике схлынули с дороги. Первой приведена была в порядок Офицерская рота, и крутыми мерами. Бегущие оказались не латышами, а чинами 1-го батальона, где-то перешедшими вброд неглубокую и неширокую речку и бежавшими “куда глаза глядят”. Латыши не преследовали. 30 человек пленных латышей, конечно, скрылись.

12 октября. Всю ночь и утро собирался 1-й батальон, и, наконец, выяснилось, что потерял он не больше 50 человек; 3-й всего лишь трех ранеными. Потери ничтожны в обстановке, в которую были поставлены батальоны. Но моральное поражение они испытали огромное.

Из штаба полка проведен телефон в 3-й батальон. Командир полка вызывает к телефону командира батальона.

Каково настроение в батальоне?

— Начиная с меня, у всех скверное, — был ответ.

К вам выезжает батарея.

Четырехорудийная, запасная, 3-й дивизии. Ее командир, полковник Думбадзе143, сам поехал на разведку местности.

Во второй половине дня вправо на участке 1-го батальона латыши перешли в наступление. Полковник Думбадзе это видел и уже установил на позиции свою батарею.

Ерунда, а не наступление, — сказал он.

Но из штаба полка приказание отходить. Полковник Думбадзе по телефону передал в штаб: а зачем он здесь? И приказание было отменено; 1-й батальон остановил латышей, а подошедший эскадрон черноморцев атаковал и взял 10 человек в плен без того, чтобы батарея дала хотя бы один выстрел. Вечером батарея была отозвана из полка.

13 октября. Ночь прошла спокойно; с небольшой перестрелкой прошел и день. А вечером, в связи с общей обстановкой, батальоны были отведены к станции Дьячье, оставив перед ней, в деревне Зиновьеве, шесть рот. Подошедший к этому времени 2-й батальон, бывший с корниловцами, остановился в селе Караськове. Оба пункта на северной стороне небольшого притока Оки.

14 октября. Холодно. Уже выпал снег. К станции Дьячье подошел 2-й Корниловский полк, который с 3-м Марковским составил отряд под командой помощника начальника Корниловской дивизии, полковника Пешни. Отряду дан участок от Оки, вдоль ее притока, до большой дороги из Фатежа на Орел включительно.

15 октября. С утра латыши перешли в наступление на деревню Зиновьеву и с. Караськово и заняли их. У Зиновьевы бой шел целый день. Отходить пришлось через речку в аршин глубиною и три шириной, так как мост был под обстрелом. Люди устали, проголодались, вымокли. Командир батальона распорядился, чтобы от каждой роты высылалось по взводу в ближайшие дома. Уже была ночь.

Вас требует командир полка, — доложил ординарец командиру батальона.

Ординарец подвел капитана Павлова к группе.

Явитесь начальнику отряда, полковник Пешня, — сказал полковник Наумов и указал на другую, стоявшую в стороне группу.

Небольшого роста... и это все, что можно было рассмотреть в темноте.

Подойдя к полковнику Наумову, капитан Павлов не успел сказать слова, как услышал:

Я не верю в успех атаки!

Круто повернувшись, он пошел к батальону. Это была единственная встреча за время боев командира батальона с командиром полка.

Подготовка к атаке растянулась на три часа. Она была проведена отчаянным налетом в лоб и обходом деревни и встречена короткими очередями двух-трех пулеметов и десятком-другим ружейных выстрелов. Деревня была взята. Через час раздались на окраине деревни еще несколько выстрелов. Привели двух бывших офицеров — командира красной батареи и его помощника, но не привели батарею: она, услышав выстрелы, ускакала назад. Батальону пришлось ограничиться слабыми трофеями: три пулемета, несколько подвод и десяток пленных. Но были и иные: десятки пар обуви, снаряжение и в каждом доме готовый ужин. Всю ночь по деревне выбегали и скрывались в темноте одиночные люди. Пленные говорили, что на деревню наступал батальон латышей и учебная рота, всего до 700 человек. Потери батальона при обороне до 30 человек, а в атаке всего лишь два, причем один из них был ранен штыком в схватке на улице своим же.

С 16 по 21 октября шли непрерывные бои на всем фронте отряда. Наступали латыши, наступал и отряд. Участок удерживался, и создавалось впечатление, что латыши выдыхались. Но что удивляло марковцев, их батальоны действовали вразбивку и входили в подчинение корниловским начальникам, а не своему командиру полка. Почему? Что случилось?

Узнали не сразу. Оказалось, командир полка отстранен начальником отряда от командования и вместо него назначен корниловец, поручик Левитов; более того, батальоны корниловцев и марковцев перемешаны, якобы ввиду небоеспособности 3-го полка; оказались сводными даже два батальона, состоящие из двух рот марковцев и двух корниловцев. На такую комбинацию капитан Павлов ответил: “При таком составе батальона я не могу быть в нем уверен!” И оказался прав: при выполнении одного ночного задания две роты корниловцев оставили батальон.

22 октября 3-й генерала Маркова полк отводится в резерв в Курск. Было многое, чем радоваться. Много самых разнообразных впечатлений осталось у чинов полка после трехнедельных первых испытаний. Дожди, сырость, слякоть, а потом снег и мороз... ночные и дневные бои; бессонные тревожные ночи, моменты крайней паники и радость удач... смелый и дерзкий враг латыши, но и некоторое ощущение своей силы... Однако как знать, что думают и как переживают “молодые” марковцы все это, в особенности отход и оставление Орла?

“Старые” отнеслись ко всему как к неизбежным на войне явлениям. Оставление Орла? Местный тактический неуспех, который может быть исправлен и, думали, будет исправлен. Но их беспокоило и волновало иное: упущения, недочеты и большие недостатки в руководстве действиями их полка, вскрыть и устранить которые нужно немедленно.

В первые дни эта задача была отвлечена подсчетом понесенных потерь и приемом пополнения. Потери огромны — до 500 человек. Треть полка. Потеряно два пулемета, но взято больше. Полученное пополнение в 400 человек позволило довести роты до 80 штыков. Начались занятия, но опять без какого бы то ни было участия штаба полка. Если его участие и не важно в подготовке рот, то оно крайне необходимо в подготовке руководством в бою. Грубые недостатки в минувших боях были совершенно очевидны, и, тем не менее, их не пытались объяснить и даже попытаться устранить. Вопросы ставились, но штабом они отводились. Прошедший опыт умышленно не учитывался. В результате между штабом и командирами батальонов не было ни взаимопонимания, ни доверия. Не было и должной связи, за исключением формальной. С тревогой смотрели вперед начальники, несущие на себе ответственность.

Дивизия генерала Маркова

Первая дивизия Добровольческого корпуса после взятия Курска включала в себя уже три Корниловских, два Марковских, один Алексеевский и конный Черноморский полк; формировались 3-й Марковский и 2-й Алексеевский. Она уже действовала по двум отдаленным друг от друга направлениям через Орел и через Елец. Настало время раздела ее, как было решено раньше, на две дивизии — Корниловскую и Марковскую, и раздел был проведен со взятием Орла.

Генералу Тимановскому было предложено принять Корниловскую, как более сильную (три полка четырехбатальонного состава и большой численности). Он отказался, так как не хотел уходить от марковцев. Но ему не пришлось принять и Марковскую дивизию: два полка стояли под Ельцом, а 3-й на Орловском направлении. Он назначается временно начальником обороны Курска и получает в свое распоряжение 3-й Марковский полк, отведенный в резерв.

Однако обстановка последующих дней не только не позволила соединить 3-й полк с 1-м и 2-м, но и потребовала вывода на фронт отдельно от них. Дивизия не могла собраться воедино, и генерал Тимановский оказался без своих частей и без дела. Его желание принять командование над 1-м, 2-м и Алексеевским полками удовлетворено не было: ими, как отрядом, уже с середины сентября успешно командовал генерал Третьяков. Генерал Тимановский грузит в свой поезд раненых и больных марковцев, лежащих в Курске, едет в Белгород и там ждет.

Дивизии не скоро удалось собраться, хотя все ее составные части и были готовы: три полка, инженерная рота, артиллерийская бригада и даже была санитарная летучка имени генерала Маркова. Она могла быть веской силой, но по ряду причин, от нее независящих, собраться и стать ею не могла. Не могла она присоединить к себе и одну батарею, остававшуюся с корниловцами.

О ней нужно рассказать особо. При наступлении на Курск она, в составе двух орудий, была придана корниловцам. Ее разведчики захватили одно орудие и поставили в строй. В Курске она получила четвертое орудие. При наступлении в Орловском направлении опять атакой разведчиков взяли два орудия и тоже поставили в строй. Батарея стала шестиорудийной. При дальнейшем наступлении с корниловцами она своим огнем разметала красных, и в результате боя был взят в плен штаб 55-й стрелковой дивизии во главе с начальником, бывшим генералом Станкевичем, братом генерала Станкевича, начальника 1-й дивизии в Донбассе, умершего от тифа. Подбила бронепоезд красных. Затем однажды, по инициативе командира батареи, полковника Изенбека144, разведчиками батареи и корниловскими был проведен налет и захвачена четырехорудийная батарея не только в полной упряжке, но и с полным составом чинов. Батарея стала десятиорудийной, однако через несколько дней передав два орудия в Корниловскую артиллерийскую бригаду.

Успешное действие батареи обязано и корниловским частям, и ее собственному составу. Среди марковцев батарея называлась “детским садом”, потому что состояла исключительно из молодежи, частично из той юнкерской, которая прибыла в Добрармию в конце 1917 года в Новочеркасск, потом произведенной в офицеры. Молодежь была в этой запасной батарее для усовершенствования и расширения знаний, приобретения навыков в стрельбе. Насколько она усвоила необходимые для офицера-артиллериста знания, например “построение веера”, неизвестно, но в бою “детский сад” показал себя отлично.

Бои за Елец

До марковцев не доходили сведения о положении на других фронтах и даже на отдельных участках дивизии. Оставление Орла и корпусом генерала Шкуро Воронежа им известно не было. Они знали лишь об усилении красных у Ельца и считали: если наступление их неизбежно, то лучше предупредить его контрнаступлением. Кроме того, недалек город и он тянет к себе.

И действительно, после четырехдневного затишья 5 октября 2-й полк переходит в наступление и 8 октября, после тяжелого боя (на одном из участков с отрядом матросов в 600 человек), отбрасывает красных на северный берег Сосны, правым своим флангом заняв станцию Талина Елецкая на линии Грязи — Елец. Полк растянулся вдоль реки, имея вправо и в тылу по реке Дон слабые кавалерийские части Землянско-го отряда, а влево разрыв до слободы Чернава в 10 верст, никем не занятый.

В эти же дни у 1-го полка...

5 октября генерал Третьяков собирает старших начальников и объявляет им о наступлении с целью разбить сосредоточивающихся перед полком красных и затем совместно со 2-м полком взять Елец. Объясняет план операции и назначает ее начало на следующий день, 6 октября. Но еще не закончилось собрание, как поступает сообщение: красные взяли слободу Чернава. Наступление откладывается на день, с тем чтобы батальон алексеевцев с поддержкой 1-го батальона марковцев восстановил положение.

6 октября Чернава взята, и с наступлением ночи 1-й полк стал занимать исходные для наступления положения под начавшимся дождем. 1-й батальон и батальон алексеевцев сосредоточились у Чернавы, 2-й батальон шел 12 верст из Преображенского в Рахманино к 3-му батальону. Частям выдается провизия на целый день; транспорт с огнеприпасами из Ливен растянулся, и несколько подвод безнадежно застряли. Дождь испортил дороги, хотя и перестал лить.

Задача: от Чернавы двум батальонам, при двух орудиях при каждом, разбить противника и занять села Афанасьевка и Хмелевое; двум другим с шестью орудиями от села Рахманина выдвинуться на север к железной дороге, затем, свернув на восток, прийти в Афанасьевку, которая к тому времени должна быть взята батальоном алексеевцев. Этим батальоном предстоял рейд по расположению красных не менее 35 верст. Команда пеших разведчиков переходит в Чернаву в резерв, а комендантская рота с конной сотней обеспечивает 30-верстный фронт, до сего занимаемый тремя батальонами.

7 октября приступили к выполнению задачи. 2-й и 3-й батальоны, под командой полковника Блейша, рассеивают охранение противника и вклиниваются в его расположение. Влево, в 3 верстах в деревне Лески, взят целиком батальон в 300 штыков. Донесения разведчиков серьезны: впереди село Троицкое занято большими силами; со станции Рассошная проехали к Ельцу два пустых состава, а от нее отправились к деревням по ту сторону железной дороги две колонны; по словам крестьянина, на станции Шатилово красные выгрузились из двух составов и ушли в направлении Чернавы.

Чтобы не ввязываться в серьезный бой у села Троицкого, батальоны сворачивают на восток. Они идут по тылу противника, встречая слабое сопротивление. Но село Черник им пришлось брать с боем. Взяты сотни в плен, которых отправили на юг с подъехавшими с линии реки Чернавка разъездами конной сотни.

Не задерживаясь в селе, пройдя версты три-четыре, батальоны вдруг остановились, а две роты пошли назад. Оказалось, красные отхватили отставшие подводы со снарядами и их прикрытие. Но возвращение рот было неожиданным для красных; снова было взято 300 пленных, 6 пулеметов, 20 повозок и 3 походные кухни с готовым обедом и освобождены свои подводы. Роты позволили себе короткий отдых. Потом их спрашивали, зачем они ходили назад? Отвечали: “Чтобы пообедать” .

Батальоны, не ожидая возвращения рот, пошли дальше и встретили сильное сопротивление у деревни Баранове, но и здесь красные были сбиты: большая их часть стала отходить на юг, меньшая к северо-востоку на Афанасьевку, находящуюся всего в 10 верстах. Наступал вечер. Силы измотаны. Скорей к цели. Но в том направлении, куда отступила большая часть красных, слышна орудийная стрельба. Нужно идти на выстрелы.

Батальоны выходят на большую дорогу из Чернавы на Елец. Полная тишина. Ночь. Связываются с алексеевцами, стоящими южнее. Связываются с генералом Третьяковым. Приказано занять Афанасьевку. Дошли, не встретив противника, а через короткое время в село входила и колонна красных. Не потеряв еще инерции движения, марковцы в темноте смяли эту колонну, захватив еще до 300 пленных и несколько пулеметов. И только теперь настал час отдыха после 17 часов похода с боем.

Полк выполнил задачу, хотя и не вполне по плану. Батальон алексеевцев, занявший днем село Афанасьевка, атакованный пехотой и кавалерией, вынужден был отойти к Чернаве в очень тяжелых условиях, едва не потеряв два орудия, командир которых, поручик Плотников, спасая их, был убит.

Марковцы понесли небольшие потери до 150 человек; серьезны они были у алексеевцев. Обидные потери понесли артиллеристы: нагонявшие свою батарею капитан Князев и поручик Грачев с несколькими солдатами, за исключением одного, успевшего перескочить плетень, были зарублены наскочившей красной кавалерией. Ночью убитые были привезены в Чернаву спасшимся солдатом.

Казалось, красным нанесено серьезное поражение: одними пленными они потеряли свыше тысячи человек из частей 3-й и 42-й стр. дивизий, много пулеметов. Казалось, теперь будет занят и Елец. И 1-му полку дается приказ атаковать город; с востока на него будет наступать 2-й полк.

Батальон алексеевцев, заняв село Черник, будет обеспечивать наступление слева; два взвода команды разведчиков — обеспечивать тыл батальонов у села Афанасьевка.

8 октября. Выпал туман. Подъем до рассвета. 1-й батальон наступает из с. Хмелевого. На его пути глубокий овраг с речкой Варголь, за которой позиция красных. С большими усилиями овраг перейден. Красные атакуют справа из леска; атака отбита, лес занят. К востоку, может быть верстах в пяти, слышен сильный бой, там наступает 2-й полк. Батальон приближается к самому городу. До него 2—3 версты. По батальону бьют тяжелые и легкие батареи. Отбивается сильная контратака. Батальон на окраине, но справа угрожают красные, а влево нет связи с 3-м батальоном. Время идет...

3-й батальон выступил из Афанасьевки по дороге южнее железной; сбивает красных с позиций по речке Варголь. Город близко, но доносят: в тылу красные. Он поворачивает назад и во встречном бою наталкивается на крайне упорное сопротивление. Встречные контрудары. Взяты в плен матросы Балтийского флота из отряда в 500—600 штыков. Сбить не удается, тем более что красные на фланге и пули летят в тыл со стороны Ельца. Наступила ночь. При таком положении остается одно: отходить в единственном свободном направлении, к югу. 1-й батальон, не дождавшись у города 3-го, с наступлением ночи тоже стал отходить.

Наступление 2-го батальона. Ему дана задача: по большой дороге из Чернавы на Елец обойти город с северо-запада, чем содействовать 1-му и 3-му батальонам во взятии города. Задача рискованная: он углубится в расположение противника и при атаке города будет иметь его в тылу. Батальону придается четырехорудийная 1-я батарея.

В тумане батальон сбивает заставу противника на железнодорожном переезде у станции Казаки. Идет дальше. Туман быстро исчезает, и под лучами восходящего солнца открывается четкая панорама: хутора, волнистый рельеф, вправо виден Елец и всюду цепи противника, высыпавшие из хуторов и спешившие собраться у дороги. Но быстрое движение батальона мешает им. У села Казаки красные оказали первое сопротивление, были сбиты и отошли на север. А дорога уже круто свернула на восток, затем на юго-восток, на город. Оставив роту в селе Казаки, батальон шел дальше.

В сиянии яркого осеннего солнца перед батальоном представилась картина: Елец, железнодорожная станция, мечущиеся по ней, тревожно гудящие паровозы, уходящие на север составы, скачущие по полям подводы... Огонь батареи прекратил движение поездов. Цель близка. Путь батальону открыт. Но... прискакал ординарец с донесением: красные большими силами наступают на Казаки. Туда поскакала батарея. Остановить красных не удалось: село ими взято и дорога, по которой шел батальон, перерезана. Продолжать наступление на Елец, имея в тылу противника? Но кого можно встретить в городе? Связи с другими батальонами нет, и батальон начинает отходить, стремясь выйти на большую дорогу. Он идет, сдерживая красных справа; его обоз и батареи по полевым дорожкам и прямо по полю. Переход через овражистое русло реки Варголь. Выдержит ли мостик тяжелые орудия? Красные напирают. Потери растут; все подводы и даже пулеметные тачанки наполнены ранеными. Батальон отбился и вышел на большую дорогу. Пройдено 8 верст, когда казалось: “конец”.

Справа идет колонна кавалерии красных, но что впереди? Видно полотно железной дороги, видна на нем цепь. Чья? Вперед скачут ординарцы, и... их встречают огнем. Но, может быть, “своя своих не познаша”? Цепь встает и идет навстречу батальону, огромная, густая. Две головные роты батальона рассыпаются в цепь, другие в арьергарде, за которым следует противник. А батарея? Она становится на позицию и открывает огонь бизантными гранатами. Четыре орудия по 12 снарядов на орудие — 48 гранат в течение 1—2 минут. Роты двинулись вперед. А на полотне другая цепь, и снова огонь батареи по узкому месту, чтобы пробить брешь. Красные разметаны. Роты на полотне железной дороги повернули свой фронт одна в одну сторону, другая в другую, прикрыв дорогу, по которой на рысях скакали подводы, батарея... под обстрелом с двух сторон. Раненые и убитые среди раненых; батарея теряет шесть лошадей, два человека убиты и четыре ранены. Переехав полотно, батарея снова открывает огонь. Бой прекращается уже ночью, когда отошли все роты.

До села Афанасьевка оставалось 3—4 версты. Но кто в нем? Посланные верховые сообщили: подходит чья-то колонна с запада. Батальон обходит село с востока. Сзади начался бой; вероятно, красные столкнулись друг с другом. В полночь батальон остановился в деревне Короткой, войдя, наконец, в связь с полком.

Ход событий минувшего дня стал ясен. Когда с утра батальоны полка перешли в наступление на город, резервы красных, стоявшие западнее, также перешли в наступление. Они у села Черник потеснили батальон алексеевцев, а у Афанасьевки обрушились на два взвода команды разведчиков, которые с потерей 60 человек из ста отошли к югу. Красные, оставив часть сил у села, потом встретивших отходивший 2-й батальон, отрядом матросов следовали за 3-м батальоном и ударили ему в тыл. Два дня боя и проделанные 60 верст изморили полк. Потери его доходили до 400 человек.

9 октября красные стремились развить свой успех. На с. Хмелевое наступали матросы, но, не взяв его, направились к Ельцу. К концу дня все батальоны полка отошли почти к самой слободе Чернава.

10 октября снова наступали красные. Их отбрасывали контратаками на версты. В эти дни ночами выпадал густой туман, державшийся долгие часы. Отчасти из-за него не замечались движения частей противника, но главным образом потому, что при полку не было его конной сотни, оставленной для наблюдения 30-верстного участка к западу. Полная неудача атаки Ельца объяснялась этим.

Но на Елец наступал и 2-й полк. Положение у него сложилось такое: он был в 20 верстах восточнее 1-го и должен держать две роты в обеспечение своего правого фланга на станции Талица и две роты в обеспечение левого. Наступать он мог лишь девятью ротами — силами слабыми.

8-го числа, когда 1-й полк наступал на город, 2-й отбросил перешедших в наступление красных с южного берега реки Сосна и подошел к городу на 4—5 верст.

9 октября, когда 1-й полк отбивался от красных, уже отойдя от города, 2-й с боем перешел реку Сосна. Левый его фланг южнее города встретил упорное сопротивление матросов; центр подошел к городу, но, оказавшись под ударом слева, остановился; правый фланг серьезного сопротивления не встретил. Но туман. Части полка растянулись веером; связь затруднительна. Пулеметный взвод подпрапорщика Сербинова145, которому дана задача обеспечивать правый фланг, подъезжает к группе домов. Из дома выходит красноармеец и спрашивает: “Какого полка?” Ему отвечают: “Второго”. — “Ничего не понимаю! Все бегут. Говорят, белые вышли в тыл”, — говорит он и идет в дом, а за ним Сербинов с двумя своими. В комнате несколько человек. Выходивший из дома берет телефонную трубку, кому-то докладывает о положении, а затем, выслушав что-то и обернувшись, сказал: “Приказано сдерживать белых! На помощь приходит 61-я дивизия”. Только теперь пулеметчики заявили, кто они, и, забрав телефон и пленных, вернулись в расположение своих частей.

Туман исчезал, и по мере того, как увеличивалась видимость, усиливалась пулеметная, ружейная и артиллерийская стрельба. Все яснее становилась угроза левому флангу полка со стороны матросов. Совершать перегруппировку рот нет возможности. Приказано: держаться до вечера и отойти за реку, удерживая за собой переправы.

10 октября, усилив свой левый фланг, полк снова перешел в наступление. На левом фланге под ударом “в штыки” матросы стали отходить и остановились на подготовленной и занятой их резервами позиции. (Подошел их отряд, бывший против 1-го полка.) Центр полка опять у города, который защищают два-три коммунистических полка; им взята товарная станция, но наталкивается на баррикады. На правом фланге, где теперь было меньше сил, цепи полка внезапно встретились с наступающей массой красных (бригада 42 стр. дивизии), которая с “Ура!” двинулась вперед, но залегла под огнем. Туман рассеивался. Гремели тяжелые и легкие батареи красных. Марковцы ожидают атаку противника. И, редкое явление, снимают свои пулеметы с тачанок и ставят на землю.

В наступление перешли матросы. Их теперь едва ли не 1000 штыков. Идут планомерно, перебежками с охватом левого фланга. Марковцы стали отбегать. Подлетевший на поддержку пулемет на тачанке замолк: два пулеметчика убито, перебиты и лошади. Приказ отходить за реку. Матросы на плечах полка перешли реку. Со станции Талица снимаются две роты на поддержку.

11—12—13 октября. Выпал первый снег; туман. Красные стремятся развить успех. Тяжелые бои у деревень Пушкарное, Козинка и с. Голубовка. Отчаянно отбиваются марковцы; бросаются в контратаки. Не выдерживают против матросов, грозные цепи которых шли с диким ревом, но быстро собираются, контратакуют и не выдерживают уже матросы, бегут, ища спасения за рекой. В полку большие потери. Ранены командир полка, полковник Морозов, полковник Кудревич. В командование полком вступает капитан Образцов. В это время подходит к полку в составе 150 офицеров сформировавшаяся 1-я Офицерская рота. Положение для полка создавалось угрожающим: красные уже в тылу, на пути к Касторной. Ночами полк побатальонно отводится в слободу Чернава, не к югу, а к западу.

А у Чернавы в эти дни, с утра в тумане, непрерывные стычки трех батальонов 1-го полка и батальона алексеевцев с наступающими красными, которых всегда к концу дня отбрасывали. 1-й батальон полка, получивший задачу провести рейд по ближайшему тылу противника, из-за густого тумана не выполнил приказания. Капитан Попов получил повторное приказание. Под утро батальон с двумя орудиями скрывается в тумане, рассеивает охранение противника и его части в хуторах. В деревне Баранове он разметывает строящиеся части противника, берет пленных, часть обоза, в полном составе оркестр музыки, флаг кавалерийской бригады. Батальону дается короткий отдых. Играет захваченный оркестр. Часа через два батальон выступает дальше, отправив трофеи и пленных в Чернаву. Он сворачивает направо, идет на Афанасьевку. Мелкие стычки, более серьезные с кавалерией. Только во второй половине дня несколько рассеялся туман. Из Афанасьевки красные бежали. Батальон в тылу у красных, почти в 10 верстах от их передовой линии.

Наступает ночь, и снова находит туман. Батальон расположен тесно: он сам весь в охранении на все четыре стороны. Всю ночь на него нарывались всадники, группы красных. Их запирали в сараи; их сотни. Говорят, их части разбегаются. А утром в тумане батальон тронулся назад приблизительно той же дорогой. Ему на этот раз пришлось столкнуться с развернувшейся в бою пехотой. Взятых в плен он оставил в сараях. Батальон благополучно присоединился к полку.

О моральном состоянии частей советской 42-й стрелковой дивизии дал интересные показания один из взятых в плен краскомов. Под Ельцом дивизия была укомплектована до полного состава и готовилась к переходу в наступление. Комиссары и краскомы в ежедневных беседах с красноармейцами убеждали их в скорой и неизбежной победе над белыми и близком конце войны. Один из доводов — малочисленность белых, несущих большие потери, восполнить которые они не могут, так как никто не хочет служить в Белой армии, в то время как силы Красной непрерывно растут. Настроение красных, казалось, становилось бодрее. Но стоило только “чернопогонникам” начать наступление, как моментально пропадала бодрость и охватывала паника. Белые, казалось, были всюду. Роты и батальоны быстро рассеивались или сдавались. Пополнение прибывало непрерывно, но и оно заражалось страхом. Начальство принуждено было принимать суровые меры и включать в полки свежие батальоны из тыла взамен рассеявшихся. Если начальству удавалось заставить свои части драться, то эти части несли всегда огромные потери. Быть раненым для красноармейца — желанный выход из бессмысленной для него войны. Сам пленный краском признавался, что воевал поневоле, чувствовал свою беспомощность, так как дерзкие по смелости действия “чернопогонников” парализовали его ум и волю.

Ну а марковцы? Они держались, несмотря на неделю отчаянных боев, несмотря на значительно уменьшившуюся численность, несмотря на сокращение часов, когда могли отдохнуть. Прошло теплое и сухое время, когда в боях и в охранении можно полежать на земле. Теперь на нее, мокрую и холодную, не ляжешь. Плохо стало и с подвозом пищи, части всегда в движении. Сутками до них не могли добраться кухни с хлебом, а когда добирались, бойцы были рады и месиву в кухне, и черствому, промокшему хлебу. Как отлично ни были расположены к белым крестьяне, но что они могли дать?

Моральное состояние? Оно уже не было прежним. О наступлении на Москву не говорили и не думали. Но настроение было крепко на том градусе, который требовался, чтобы сдерживать противника, не считаясь с его и своими силами.

Опять оборона Ливен

Бои не прерывались ни на один день.

12 октября красные повели наступление на Ливны, на левый фланг 1-го полка, где стояла лишь комендантская рота в 250 штыков и отчасти конная сотня. Наступление велось большими силами, но вяло: сдерживал туман и, очевидно, угроза удара во фланг со стороны алексеевцев.

13 октября к комендантской роте спешила на помощь команда разведчиков и прискакал полковник Блейш. Он сказал: “Дальше ни шагу!” — и сам вступил в руководство боем. В этот день все батальоны полка вели бои у Чернавы, и только ночью был снят 2-й батальон, получивший приказание срочно идти вдоль реки Чернавка, для удара в левый фланг и тыл наступающему на Ливны противнику.

14 октября. Перед рассветом батальон проходит села Пречистенское и Гниловоды и у с. Преображенского встречается с колонной красных, отбрасывает ее на север за речку, но тотчас же вынужден вступить в бой с другой колонной, занявшей пройденные им Гниловоды.

Положение на фронте полка грозное. Отбив на рассвете атаку красных перед Чернавой, 1-й батальон, по вызову, спешит теперь выполнить задачу 2-го. Но и он встречает третью колонну противника у Пречистенского и с боем занимает село.

15 октября на рассвете, когда красные начали наступление, он, не принимая боя, выступил под артиллерийским обстрелом для выполнения поставленной ему задачи и под огнем проходит у села Гниловоды, где вел бой 2-й батальон. После полудня он пришел к деревне Прилепы. Ему слышен бой в сторону Ливен; обстановка совершенно неизвестна. Но наступающие на город красные уже знают об угрозе их тылу и начинают отходить, принимают в сторону, теряют порядок, бегут. Их преследуют комендантская рота, команда разведчиков, конная сотня и частично 1-й батальон, начавший только разбираться в обстановке. До 600 человек из бригады 3-й стрелковой дивизии было взято в плен.

За три дня боя комендантская рота, под командой капитана Шваченко146 и руководством полковника Блейша, отошла на 12—45 верст, оказывая упорное сопротивление. Из 250 штыков она потеряла 117. Оставшийся один у Гниловод 2-й батальон с трудом отбивался, будучи охваченным кавалерией. Его выручил 3-й батальон, подошедший от Чернавы. Но оба они вынуждены были отходить под давлением трех колонн противника: 2-й в Козьмодемьяновское, 3-й в Хмелевое. Преследование 3-го батальона пехотой и кавалерией велось без перерыва; ночью он был окружен и атакован в деревне. Его выручил 2-й батальон. Едва 100 штыков перешли с ним в Козьмодемьяновское. Фронт марковцев прорван.

Батальоны 1-го полка уходили из Чернавы, когда туда стягивался 2-й полк. 14 октября в слободу пришел головной батальон и сразу же занял позицию на северной окраине. Батальон алексеевцев немедленно ушел на юг для обеспечения тыла: красные наступали на юг вдоль восточного берега реки Олым. Теперь снова фронт отряда генерала Третьякова шел от станции Касторная, на которой стояла Марковская инженерная рота с двумя орудиями, на север вдоль реки Олым до слободы Чернава, откуда сворачивал на запад до пересечения железной дороги от Ливен на Верховье. Фронт протяжением до 100 верст. Слобода Чернава делилась рекой Сосна на две части — восточную и западную; западная притоком Сосны, Чернавкой, на северную и южную. Позицию батальона 2-го полка пересекала Чернавка.

15 октября красные перешли из леса в наступление на правый фланг батальона. На ровном голом поле они, понеся большие потери, отхлынули назад. Усилив артиллерийский огонь, атаковали снова; пехота залегла, но из леса вынеслась лава кавалерии. Она достигла окраины слободы; за нею ринулась пехота. Стоявшая на правом фланге Офицерская рота оказалась отрезанной от моста. Часть ее пробилась, часть успела перейти топкую речку, но 50 офицеров были частью убиты, частью пропали без вести. Контратакой, проведенной вброд через речку, положение было восстановлено. Батальон потерял до 125 человек.

16 октября ожидалось снова наступление на батальон с охватом левого фланга, но его не было: красным пришлось бы идти по телам своих раненых и убитых, продолжавших лежать на поле. Они пошли с востока на два батальона, отошедших к слободе после ряда столкновений с противником, пытавшимся преградить им путь отхода. Красные ворвались в слободу, ее восточную часть, но им удалось захватить только часть ее и несколько рот оттеснить к югу верст на 5 — 6 к переправе у деревни Бутырки, которую роты удержали за собой.

17 октября, сверх ожиданий, противник оставался пассивен. “Затишье перед бурей”, и ожидаемая буря сжимала сердца. С рвением поспешно все чистили винтовки, пулеметы, орудия, подковывали лошадей. Крестьяне говорили: красные обходят слободу с запада. Вывод: 1-й полк отошел. Очень тревожно. И только вечером приказание: с наступлением ночи полк оставляет слободу и в двое суток должен перейти на станцию Касторная. 60 верст!

Приказание потрясло всех. Что это? Отступление? Мысль отказывалась верить...

Примечания.

125 Впервые опубликовано: Павлов В.Е. Марковцы в боях и походах за Россию в освободительной войне 1918—1920 годов. Т. 2. Париж, 1964.

126 3-я пехотная дивизия. Сформирована в Добровольческой армии в начале июня 1918 г. как 3-я дивизия (с 21 мая 1919 г. — пехотная). Состав: 2-й офицерский стрелковый, 2-й офицерский конный (с 1 июля также Самурский) полки, 3-я инженерная рота, 3-я Отдельная легкая, Конно-горная и Гаубичная батареи. Участвовала во 2-м Кубанском походе. В июле 1918 г. за 10 дней боев дивизия потеряла 30% состава, с 16 августа за месяц боев — около 1800 человек, то есть более 75% своего состава. 11 ноября 1918 г. ей были переданы 1-й и 2-й стрелковые полки расформированной 4-й дивизии. С 15 ноября 1918 г. входила в состав 2-го армейского корпуса, с 27 декабря 1918 г. — Крымско-Азовского корпуса (в это время включала также Ингерманландский конный дивизион, Чехословацкий пехотный батальон, Петропавловский, Александровский и Романовский отряды, 3-й легкий и 3-й парковый артдивизионы, запасный батальон, 3-й авиаотряд, Чугуевский и Белгородский конные отряды). 17 января 1919 г. в ее состав был передан Сводный дивизион 9-й кавалерийской дивизии. С 15 мая 1919 г. включена в состав 1-го армейского корпуса. Летом и на 5 октября 1919 г. включала 1, 2 и 3-й Дроздов-ские и Самурский полки, запасный батальон (полковник Еньков; на 5 октября 1919 г. 850 штыков, 4 пулемета), 3-ю артиллерийскую бригаду, 3-й запасный артиллерийский дивизион и 3-ю инженерную роту, до 1 сентября 1919 г. также Сводно-стрелковый и Белозерский полки. На 5 октября 1919 г. насчитывала всего 5945 штыков при 142 пулеметах. 14 октября 1919 г. преобразована в Дроздовскую дивизию. Начальники: полковник (генерал-майор) М.Г. Дроз-\довский (июнь — 31 октября 1918 г.), генерал-лейтенант В.З. Май-Маевский (врид, 19 ноября 1918 г. — январь 1919 г.), генерал-майор В.К. Витковский (с января 1919 г.). Начальники штаба: полковник Чайковский (6 сентября — 8 октября 1918 г.), полковник Ерофеев (с 19 ноября 1918 г.), полковник Н.А. Коренев (6 декабря 1918 г. — 28 апреля 1919 г.), полковник Б.А. Штейфон (весна 1919 г.), полковник Ф.Э. Бредов (с 22 июля 1919 г.). Начальники артиллерии: генерал-майор В.Ф. Кирей (до 8 ноября 1918 г.), полковник В.А. Мальцев (с 11 ноября 1918 г.). Командиры бригад: генерал-майор Смирнов (до 22 ноября 1918 г.), полковник В.К. Витковский (с 24 ноября 1918 г.), генерал-майор Н.Н. Ходаковский (до 21 марта 1919 г.).

127 Слоновский Дмитрий Анатольевич (Александрович). Капитан. В Добровольческой армии; в 3-й роте 1-го Офицерского (Марковского) полка. Ранен 2 октября 1918 г. под Армавиром. В июне 1919 г. командир батальона Марковского полка, в сентябре—декабре 1919 г. командир 1-го Марковского полка, с марта 1920 г. командир 2-то Марковского полка, с 29 сентября 1920 г. командир 1-го Марковского полка до эвакуации Крыма. Полковник (13 марта 1919 г.). На 18 декабря 1920 г. в составе Марковского полка в Галлиполи.

128 17-й гусарский Черниговский полк. Полк Императорской армии. Возрожден во ВСЮР. 7 офицеров полка принимали участие в 1-м Кубанском походе и затем рядовыми служили в 1-м конном генерала Алексеева полку, другая группа офицеров полка собралась летом 1918 г. в Киеве и служила в русских добровольческих дружинах; после ее прибытия в Добровольческую армию там в составе 1-го конного полка к 1 апреля 1919 г. был сформирован дивизион полка, а с 27 мая (1 августа) 1919 г. дивизион вошел в состав сформированного Сводно-гусарского полка, где в июле 1919 г. были представлены 2 эскадронами (в октябре 1919 г. Черниговский дивизион отдельно состоял при 1-й кавалерийской дивизии). В январе 1920 г. сведен в дивизион и включен в состав 1-го сводно-кавалерийского полка. С 16 апреля 1920 г. эскадрон полка входил в 3-й кавалерийский полк. Командиры дивизиона: шт.-ротм. Н. Ярошев, полковник М. Данилов (с июня 1919 г.), полковник Субботин (с начала 1920 г.), полковник А.М. Нестеренко (с июня 1920 г.). Командиры эскадронов: шт.-ротм. барон Пален, шт.-ротм. Ростовцев (убит), корн, (пор.) Турчанинов (до 15 октября 1919 г.). В Белом движении участвовало 63 офицера полка (в том числе 17 принятых в полк в 1919—1920 гг.). Полк потерял за революцию и Гражданскую войну 39 офицеров (в том числе 16 погибло при эвакуации Крыма на миноносце “Живой”). За границу было эвакуировано 32 офицера. В Галлиполи эскадрон насчитывал 70 гусар при 11 офицерах. Полковое объединение в эмиграции, “Объединение взаимопомощи Черниговских гусар”, создано осенью 1921 г. (Югославия, входило в состав IV отдела РОВС). На 1930 г. насчитывало 65 человек и 8 прикомандированных от Нежинского гусарского. Председатель — ген.-кав. А.М. Кауфман-Туркестанский, и. д. полковник И.И. Хакольский.

129 2-й Марковский полк (2-й офицерский генерала Маркова полк, с апреля 1920 г. — 2-й генерала Маркова пехотный полк). Создан приказом 25 июля 1919 г. и окончательно сформирован 27 августа 1919 г. в Харькове на базе 4-го и запасного батальонов и офицерского кадра 7-й роты Марковского полка. Входил в состав 1-й пехотной дивизии, с 14 октября 1919 г. — Марковской дивизии. Имел 3 батальона и офицерскую роту в 100 штыков (в остальных ротах было по 150 штыков при 10—15 офицерах). После взятия Курска в конце августа увеличился до 3500 штыков при 40 пулеметах (по 250 в роте и офицерская рота более 200), но в начале сентября 1919 г. в нем было около 2000 штыков, на 5 октября 1919 г. насчитывал 1174 штыка при 24 пулеметах. В середине октября в полку было около 1400 штыков и 150 сабель. На 12 декабря 1919 г. имел 550 штыков и 60—100 сабель в конной сотне, в конце декабря осталось около 250 (в ротах по 4 — 6 человек). В середине марта 1920 г. в Крыму насчитывал 650 штыков при 15 пулеметах (3 батальона, в том числе влитый Сводно-Сибирский стрелковый). К 30 июля имел около 250 штыков, в конце августа — 500, в начале октября в ротах было по 30—40 человек при 4—5 офицерах, в конце месяца, после отхода в Крым, насчитывал 200 штыков. Командиры: полковник А.А. Морозов (25 июля — 13 октября 1919 г.), капитан Д.В. Образцов (13 октября — 2 ноября 1919 г.), капитан Н.Н. Перебейнос (врио, 2—14 ноября 1919 г.), капитан В.В. Крыжановский (врио, с 14 ноября 1919 г.), капитан Луцкалов (врио, до 21 ноября 1919 г.), полковник Данилов (врио, 21 ноября — 18 декабря 1919 г.), капитан Н.Н. Перебейнос (врио, 22 декабря 1919 г.— 6 января 1920 г.), полковник И.П. Докукин (6 января — март 1920 г.), полковник Д.А. Слоновский (март — 6 июня 1920 г.), генерал-майор Г.П. Гаттенбергер (6 июня — 29 июля 1920 г.), генерал-майор Ю.К. Гравицкий (с 29 июля 1920 г.), полковник В.В. Кудревич (врио, октябрь 1920 г.).

130 Черноморский конный полк. Сформирован во ВСЮР весной 1919 г. в Донбассе как Херсонский конно-партизанский отряд на базе кадра 2-го конного полка при 3-й пехотной дивизии. По ходатайству офицеров бывшего Черноморского конного полка Императорской армии (создан в 1915 г.) получил имя этого полка. С конца июля передан в 1-ю пехотную дивизию, с 19 ноября 1919 г. входил в состав 1-й кавалерийской дивизии (II), по прибытии в Крым — сведен в дивизион (эскадрон) в составе 4-го кавалерийского полка. 8 августа 1920 г. переформирован в конный дивизион Марковской дивизии под названием Отдельного конного генерала Маркова дивизиона. Командиры: полковник Е.С. Главче, ротмистр Н. Христинич (врио, март 1920 г.).

131 Главче Евгений Семенович. Из дворян, сын офицера. Николаевское кавалерийское училише (1905). Полковник л.-гв. Уланского Его Величества полка. В Добровольческой армии и ВСЮР; в июле—ноябре 1919 г. командир Черноморского конного полка. Умер от тифа осенью 1919 г. — весной 1920 г.

132 11-й гусарский Изюмский полк. Полк Императорской армии. 3 его офицера участвовали в 1-м Кубанском (“Ледяном”) походе в 1-м кавалерийском дивизионе. Возрожден во ВСЮР. Изюмские гусары одно время состояли в 1-м конном полку, с 27 мая 1919 г. входили в состав сформированного Сводно-гусарского полка, где в июле 1919 г. были представлены 3 эскадронами (в октябре 1919 г. Изюмский дивизион отдельно состоял при 1-й кавалерийской дивизии ). С 16 апреля 1920 г. эскадрон полка входил в 3-й кавалерийский полк.

133 Коломацкий Всеволод Владимирович. Поручик. В Добровольческой армии и ВСЮР с 1 января 1918 г. в 1-м офицерском батальоне. Участник 1-го Кубанского (“Ледяного”) похода в Офицерском полку. В октябре 1918 г. — июле 1919 г. в 1-й роте 1-го Офицерского (Марковского) полка. Ранен 4 марта 1918 г. под Кореновской, 9 марта 1918 г. под Филипповскими хуторами и 13 октября 1918 г. под Армавиром. Во ВСЮР начальник команды в Марковских частях, с 30 сентября 1919 г. штабс-капитан, с 21 октября 1920 г. командир 1-го Марковского полка до эвакуации Крыма. Капитан. На 18 декабря 1920 г. в составе Марковского полка в Галлиполи. В эмиграции в Чехословакии, в 1929 г. в с. Русском Ракошине. Протоиерей.

134 Перебейнос Никифор Никитич. Штабс-капитан. В Добровольческой армии. Участник 1-го Кубанского (“Ледяного”) похода. В июне 1918 г. в 9-й роте, с июля 1918 г. командир 3-й роты 1-го Офицерского (Марковского) полка, затем снова п 9-й роте. Ранен 2 октября 1918 г. под Армавиром и 24 марта 1919 г. под ст. Депрерадовкой, с 18 июля 1919 г. помощник командира 4-го батальона в 1-м Марковском полку, затем командир батальона, в ноябре 1919 г. капитан во 2-м Марковском полку, затем командир того же полка. В Русской Армии в Марковской дивизии до эвакуации Крыма. На 18 декабря 1920 г. в составе Марковского полка в Галлиполи. Подполковник. Осенью 1925 г. в составе того же полка в Болгарии. Полковник. Умер в эмиграции.

135 Стаценко Василий Павлович. Александровское военное училище (1916). Подпоручик 21-го Сибирского стрелкового полка. В Добровольческой армии с августа 1918 г. п Марковском полку; в сентябре 1918 г., июле 1919 г. в пулеметной и учебной командах 1-го Офицерского (Марковского) полка, начальник пулеметной команды, с 30 сентября 1919 г. штабс-капитан (одновременно с чином поручика), в январе 1920 г. командир батальона во 2-м Марковском полку. В Русской Армии в Марковской дивизии до эвакуации Крыма. На 18 декабря 1920 г. в составе Марковского полка в Галлиполи. Капитан. Осенью 1925 г. в составе того же полка во Франции. В эмиграции. Умер 7 апреля 1970 г. в Кито (Эквадор).

136 Лебедев Михаил Иванович. Капитан. В Добровольческой армии на бронепоезде “Офицер”, с начала декабря 1918 г. врид командира того же бронепоезда. Во ВСЮР и Русской Армии; в июле — октябре 1919 г. до эвакуации Крыма командир бронепоезда “Офицер” (в сентябре 1920 г. командир бронепоездного дивизиона). Полковник (27 января 1919 г.). Орден Св. Николая Чудотворца. Осенью 1925 г. в составе 6-го артдивизиона в Болгарии. В эмиграции к 1938 г. во Франции.

137 Заленский Владимир Михайлович (Рафаилович). Павловское военное училище (1916). Офицер железнодорожных войск. В Добровольческой армии с конца 1917 г. в технической роте, затем и Марковской железнодорожной роте до эвакуации Крыма. На 18 декабря 1920 г. в 1-й роте Железнодорожного батальона Технического полка в Галлиполи. Поручик. Затем в Болгарии. Осенью 1925 г. в составе Технического батальона во Франции. Штабс-капитан. В эмиграции в Париже. Во время Второй мировой войны во французской армии. Умер 22 марта 1958 г. в Париже.

138 Чеботкевич Петр Иванович, р. в 1898 г. Поручик Сибирского стрелкового полка. В Добровольческой армии; летом 1918 г. в Марковском полку, с ноября 1918 г. в 9-й роте, летом 1919 г. командир взвода. Во ВСЮР и Русской Армии и Марковской дивизии до эвакуации Крыма. На 18 декабря 1920 г. в составе Марковского полка в Галлиполи. Осенью 1925 г. в составе Марковского полка в Болгарии. Капитан. В эмиграции во Франции, в 1932 г, в Гренобле. Умер в 1951 г. во Франции.

139 Марченко Дионисий Андреевич. Учительская семинария. Штабс-капитан, командир батальона 125-го пехотного полка. Георгиевский кавалер. В Добровольческой армии с ноября 1917 г.; в январе 1918 г. в 1-м офицерском батальоне. Участник 1-го Кубанского (“Ледяного”) похода: рядовой в 1-й роте Офицерского полка. Тяжело ранен. С 14 марта 1919 г. капитан, комендант штаба корпуса Кутепова, с осени (сентября) 1919 г. командир 2-го батальона 1-го Марковского полка, затем помощник командира полка, с декабря 1919 г. — 29 сентября 1920 г. и с октября 1920 г. командир того же полка до эвакуации Крыма. Полковник (26 марта 1920 г.). В эмиграции в Югославии, с декабря 1937 г. командир Марковского полка. Умер 24 сентября 1968 г. в Загребе (Югославия).

140 Докукин Иван Павлович, р. в 1880 г. Сын офицера. 2-й Московский кадетский корпус, Александровское военное училище. Полковник, командир 263-го пехотного полка. В Добровольческой армии и ВСЮР; в июле 1918 г. вступил в отряд полковника Шкуро во главе сформированного им офицерского отряда, с 15 июля 1918 г. командир 2-го батальона Ставропольского офицерского полка, в сентябре 1918 г. помощник командира 1-го батальона, 17 — 27 октября 1918 г. командир 1-го батальона 1-го Офицерского, с 27 октября 1918 г. командир 7-го Кубанского пластунского батальона, в декабре 1918 г. помощник командира 1-го батальона, с 31 июля 1919 г. помощник командира 1-го Офицерского (Марковского) полка, в октябре—ноябре 1919 г. командир 1-го Марковского полка, с 1 января по 10 марта 1920 г. командир 2-го Марковского полка, с 19 июня 1920 г. помощник начальника Марковской дивизии (в июле начальник отряда из частей дивизии) до эвакуации Крыма. На 18 декабря 1920 г. и. д. командира (затем помощник командира) Марковского полка в Галлиполи. Осенью 1925 г. в составе Марковского полка в Болгарии. Генерал-майор (с 25 апреля 1922 г.). В эмиграции в 1931 г. возглавлял группу полка в Болгарии (Перник). Умер 23 февраля 1956 г. в Пернике.

141 Урфалов Александр Сергеевич. Прапорщик запаса. Штабс-капитан. В Добровольческой армии из Одессы; рядовой в 1-м Офицерском (Марковском) полку. Ранен 14 октября 1918 г. на р. Уруп и 17 ноября 1918 г. под д. Кононовкой. В декабре 1918 г. — июле 1919 г. в 9-й роте 1-го Офицерского (Марковского) полка, с 18 июня 1919 г. капитан, командир роты, с июня 1919 г. помощник командира 3-го Марковского полка, с марта 1920 г. командир того же полка, в июле 1920 г. подполковник. Орден Св. Николая Чудотворца. Убит 8 августа 1920 г. у ст. Пришиб.

142 Семенюшкин Петр Максимович. Прапорщик. В Добровольческой армии и ВСЮР; в июне 1918 г. — июле 1919 г. в 7-й и 8-й ротах 1-го Офицерско- го (Марковского) полка. Ранен 25 июня 1918 г. под Кагальницкой и 18 ноября 1918 г. под д. Кононовкой. В октябре 1919 г. командир роты в 3-м Марковском полку. Поручик. При эвакуации Русской Армии остался в Крыму.

143 Думбадзе Левам Самсонович, р. около 1896 г. Из дворян, сын генерала. Михайловское артиллерийское училище (1913). Штабс-капитан. В Добровольческой армии и ВСЮР в 3-м отдельном артиллерийском дивизионе, с 11 января 1919 г. капитан. С апреля 1919 г. командир батареи 3-й пехотной дивизии, командир батареи в Дроздовской артиллерийской бригаде, с 10 ноября 1919 г. командир 1-й батареи отдельного артиллерийского дивизиона 1-й отдельной пехотной бригады. В Добровольческой армии, ВСЮР в Дроздовской артиллерийской бригаде. В Русской Армии командир 2-й батареи в Алексевской артиллерии до эвакуации Крыма. Полковник (1919 г.). Орден Св. Николая Чудотворца. Галлиполиец. Осенью 1925 г. в составе Алексеевского артиллерийского дивизиона в Югославии. В эмиграции в Белграде. Член боевой организации Кутепова, несколько раз был в СССР. Служил в Русском Корпусе, затем в полиции УНР. Убит около декабря 1947 г. в Мюнхене.

144 Изенбек Федор Артурович, р. в 1890 г. в Санкт-Петербурге (в Бухаре). Из дворян, сын морского офицера, внук бека Туркестана. Кадетский корпус, Академия художеств. Прапорщик Туркестанской артиллерийской бригады. В Добровольческой армии. Участник 1-го Кубанского (“Ледяного”) похода в отдельной батарее. С 29 июля 1919 г. командир 2-й запасной батареи в Марковской артиллерийской бригаде (штабс-капитан), осенью 1919 г. командир 4-й батареи той же бригады, с 6 ноября 1919 г. капитан. В Русской Армии к сентябрю 1920 г. командир той же батареи до эвакуации Крыма. Полковник. Орден Св. Николая Чудотворца. В эмиграции во Франции и Бельгии. Умер 13 августа 1941 г. в Брюсселе.

145 Сербинов Григорий Михайлович. Младший унтер-офицер. В Добровольческой армии; с 17 июня 1918 г. в пулеметной команде 1-го Офицерского (Марковского) полка. Ранен 24 октября 1918 г. под Прочноокопской. Во ВСЮР и Русской Армии в Марковской дивизии до эвакуации Крыма. На 18 декабря 1920 г. в составе Марковского полка в Галлиполи. Старший унтер-офицер. В эмиграции во Франции. Подпрапорщик. Во время Второй мировой войны лейтенант РОА. Служил в Русском Корпусе. Поручик. Умер 17 июля 1964 г.

146 Шваченко Константин. Прапорщик. В Добровольческой армии и ВСЮР; с августа 1918 г., в декабре 1918 г. в пулеметной команде 1-го Офицерского (Марковского) полка; с 30 сентября 1919 г. поручик (одновременно с чином подпоручика) и осенью 1919 г. командир комендантской роты 1-го Марковского полка. Капитан.

На главную страницу сайта