Петров П.П.

 

Главы из книги «От Волги до Тихого океана в рядах белых».

 

V. ЛЕТО И ОСЕНЬ 1919 ГОДА. ОТ УФЫ ДО ОМСКА

 

Весенняя кампания, так блестяще начатая, кончилась проигры­шем. «Порыв не терпит перерыва» — половодье остановило наше пре­следование, не дало нам ничего в смысле пополнений и снабжения, да­ло возможность советскому командованию произвести целый ряд пере­возок войск с других фронтов для спасения положения, дало передышку.

Экзамен нами не был выдержан; весенние операции были пред­приняты без достаточных сил для закрепления и развития успеха — вся тяжесть кампании легла на войска, бывшие на фронте к началу опера­ции. Необходимость переэкзаменовки — скверная вещь вообще, а на войне в особенности. Потеряна инициатива действий, потеряно вре­мя, потеряны тысячи лучших людей, пострадала материальная часть. А самое главное — поколеблена вера в успех, подорван дух. Подорван дух бойцов — и сразу же из всех щелей вылезают враги, до сих пор прятавшиеся.

После оставления р. Белой и Уфы, в первых числах июня, обста­новка на всем Восточном фронте еще давала возможность высшему командованию надеяться на успешный выход из положения в течение лета. Западная армия отходила с боями, задерживаясь на каждом рубе­же, а иногда нанося короткие удары; Сибирская была всё еще далеко впереди — правым флангом у Глазова, а левым на Каме; дальнейший отход Западной армии мог поставить ее в скверное положение, но если бы она своевременно пришла на помощь Западной, большевики могли быть снова побиты на главном направлении. Южная армия отходила, равняясь на Западную; против нее не было большого нажима.

В армейском тылу было много людей в кадровых частях, в более глубоком тылу должны были закончиться начатые ранее формирова­ния. Средств в Омске было достаточно, надо было лишь заставить всех работать. Требовалось немедленное решение центра, решение крупное, на большой период; надо было принять его и проводить в жизнь с же­лезной энергией, не останавливаясь ни перед чем.

Нам не было известно, что и как решено было в Омске и вообще при­нималось ли решение в широком масштабе, намечен ли какой-нибудь определенный план на лето. Во всяком случае, события летом показывали на какую-то постоянную смену различных решений. Твердой направляю­щей руки, проводящей какой-либо определенный план, видно не было.

Действительно, в начале лета Западная армия отходит, а Сибир­ская остается наблюдателем; зачем-то на несколько дней Западная ар­мия подчиняется Гайде — лишь для того, чтобы тот в приказе выругал весь командный состав Западной армии. Если бы одновременно с под­чинением Гайда выделил часть своей армии для содействия или уда­рил вообще с севера во фланг наступающим красным, подчинение бы­ло бы понятным.

Ни содействия, ни общего решения, и Сибирская армия скоро на­чала отступать и быстро разваливаться. Вместо помощи Западная ар­мия скоро должна особенно внимательно смотреть за своим стыком с Сибирской армией, чтобы не попасть в скверное положение.

В общем, само собой напрашивается заключение, что Ставка в этот период не имела определенного плана, надеялась остановить красных полумерами и предоставляли армиям скакать, куда каждая хочет. Поз­же, с назначением генерала Дитерихса Главнокомандующим, впервые как будто намечается определенный план (были сведения у нас). Но, во время отхода Сибирской армии в намеченные районы, Западная ар­мия предпринимает самостоятельно операцию у Челябинска с исполь­зованием для нее последних резервов, причем Западная и Южная ар­мии выходят временно из подчинения Главнокомандующего.

Советская власть, оправившись от удара весной, а затем окрылен­ная успехами, поставила себе очевидной задачей внедрение в нетрону­тую еще настоящим большевистским управлением Сибирь. Не обращая особенного внимания на то, что Сибирская армия выдвинулась своим правым флангом до Глазова, она продолжала давить всё более и более уверенно в главном направлении — в центре.

В общей обстановке, в начале лета обстоятельства ей благоприят­ствовали: на Южном фронте давление армии генерала Деникина еще не сказалось; в угрожающих размерах в Сибири, со времени Омско­го переворота велась усиленная агитация против власти эсерами, ко­торые в этом отношении сделали уже много, работая на большевиков.

Требовалось решение в большом масштабе. После неудач органи­зации непосредственного сопротивления Западной армии на линии р. Белой нужно было думать о влиянии этих неудач, как на Сибирскую армию, действовавшую на громадном фронте от Глазова до устья р. Бе­лой, так и на Южную — в районе Южного Урала — Актюбинска. Ка­кова была обстановка в этих армиях, нам точно не было известно, но, несомненно, обе армии ставились в тяжелое положение при дальней­шем отходе Западной. Если нельзя было использовать часть Сибир­ской армии для активной роли с целью восстановить положение и раз не было надежды на остановку продвижения красных, нужно было ре­шаться на общий отход всех армий на какой-то фронт, выбранный так, чтобы сосредоточить там всё возможное для перехода в наступление.

Как отходить? Можно было организовать медленный отход всех войск с задержкой противника на каждом рубеже и в это время где-то в тылу сосредоточивать войска, подготовленные в тылу для наступле­ния. Этот образ действий мог дать наибольший выигрыш времени, но он страшно выматывал войска. В гражданскую войну отступление носит совершенно другой характер, чем вообще на войне. Здесь люди больше всего боятся быть поставленными в скверное положение при соседских неудачах и преждевременных отходах соседей — боятся по­пасть в плен. Ночлеги при отходах всегда тревожны и даже случайная стрельба, особенно пулеметная, близ пункта ночлега, ведет к перепо­лоху, а иногда к спешному выступлению. Разведка противника и связь с соседями играет роль исключительную, и всякий начальник должен быть ориентирован в обстановке до мелочей. Становясь на ночлег, каждый начальник должен не по карте, а на местности изучить входы и выходы из населенных пунктов и путем самых тщательных опросов уяснить себе картину подступов к деревне. К этой, чисто военной сто­роне нужно прибавить еще, что отступление, понимаемое населением как неудача на фронте отступающей стороны, осложнялось иногда местными выступлениями под влиянием большевистской агитации.

Другой способ — вывод сразу из боя главной массы войск под за­щитой завесы, которая должна оказывать возможное сопротивление, не давал такого выигрыша времени, как при медленном отходе, но при сплоченных частях более сохранял их, а главное — давал возможность и в пути, и по выводе лучше отдохнуть, пополниться и подготовиться. Меньший выигрыш времени получался потому, что разведка в граж­данскую войну облегчена добровольными пособниками той и другой стороны, и, конечно, наступающий скоро узнавал, что перед ним. Раз завеса, — начинал действовать энергичнее.

Я подчеркнул, что при этом способе сохранялись сплоченные ча­сти, потому что на несплоченные скверно влияет всякое отступление. Кроме того, нужно еще сказать, что на сохранение при отступлении всех вообще частей на Восточном фронте влияло в большей или мень­шей степени, в зависимости от состояния их, то, что эти части созда­вались в покидаемой местности, там же пополнялись и, значит, уходи­ли куда-то от своих домов.

При первоначальном отступлении от Белой в Западной армии, по-видимому, предполагалось задержать противника где-нибудь не далее Урала с тем, чтобы это не могло отразиться на всем фронте. Судить об этом можно по тому, что на ходу части продолжали пополняться и ар­мия вела упорные бои на Урале. Когда же выяснилось, что на Урале не удержаться, по-видимому, решено было наметить какой-то пункт со­средоточения далеко в тылу и вывести часть фронта туда же. С назначе­нием Главнокомандующим генерала Дитерихса стало слышно, что бу­дет отведена в район Тобольска—Ялотуровска Сибирская армия и что в районе Петропавловска будут сосредоточиваться как части Западной армии, отводимые с фронта, так и подвозимые из Сибири.

После оставления Уфы штаб Западной армии перешел на ст. Бердяуш. После городской суматохи можно было заняться армейскими де­лами более внимательно.

Западная армия отходила медленно, задерживаясь везде, где мож­но, и переходя местами в короткое контрнаступление. Красные усилен­но устремились вклиниться в расположение между Сибирской и Запад­ной армией и давить на наш правый фланг, где была Уральская груп­па — наиболее слабая в армии. Настроение в армии во время отхода бы­ло угнетенное, но всё же не плачевное. Теплые летние дни скрашивали многое. Части при отходе пополнялись из кадровых бригад. Состав ча­сти был таков, что бояться переходов к красным, перемен фронта бы­ло нечего. Командующий армией генерал Ханжин скоро ушел — был назначен генерал Сахаров, как и ожидали.

И в прежней роли начальника штаба и в новой — Командующего — генерал Сахаров в общем на ближайшее время ставил в армии задачей:

1) На фронте удерживать противника, переходя в частичное контр­наступление везде, где будет возможно. Какие задания давала армии Ставка, мне неизвестно.

2) Создать армейский резерв, сформировав Егерскую бригаду, Егерский батальон и немного конницы.

3) Пополнить части, выбрав всё готовое из кадровых бригад и до­бившись снабжения их.

4) Выхлопотать из Ставки часть дивизий, формировавшихся в тылу для того, чтобы иметь возможность сменять части или подготовиться к наступлению.

5) Переформировать офицерские пополнения.

6) Поднять работу органов снабжения в своем тылу и добиться упо­рядочения подачи всего из тыла.

7) Упорядочить состояние кадровых бригад, ускорить призыв лю­дей и наладить посылку пополнений на фронт. Наладить более тесную связь в работе всех отделов штаба и тыловых органов.

8) Поднять дело пропаганды.

9) Разгрузить железную дорогу от громадного числа эшелонов, за­нятых различными штабами, полками, хозяйственными органами, ор­ганизациями.

Пишу этот перечень, вспоминая то, что обсуждалось тогда и что проводилось в жизнь. Программа обширная, требующая для прове­дения не только решительных шагов, требовательности, постоянного контроля, но еще соответственного выбора исполнителей, дружной ра­боты всех и каждого, поддержание духа пессимистов и еще достаточ­ного времени и достаточных материальных и человеческих ресурсов.

Увы, от программы до выполнения ее очень далеко. Генералом Са­харовым была проявлена исключительная требовательность, но осталь­ное ему удалось лишь частично; многое оставалось неосуществимыми бумажными пожеланиями.

Фронт продвигался медленно на восток через Урал. Были возмож­ности для нанесения ударов при отходе, но эти возможности ни разу не были использованы с значительными результатами. Штаб армии стремился держать в своих руках всякое движение войск и своими обычными директивами — «упорно удерживать», «энергично перейти в наступление», «нанести стремительный удар» и т. п. не достигал же­лаемого. Командующие группами, по рассказам Каппеля и Войцеховского, часто не успевали даже расшифровывать директив и отдавали свои распоряжения самостоятельно, учитывая обстановку на месте.

Были неприятные случаи с выступлениями рабочих на некоторых уральских заводах. В Волжских и Уфимских частях такие выступления не производили большого впечатления, а Уральская группа нервнича­ла. Эта группа, действовавшая на крайнем правом фланге, окончатель­но выдохлась и была для красных скорее обозначенным противником, чем действительно «упорно обороняющим» свои участки. И это име­ло большое значение потому, что красные всячески пытались добиться успеха, вклиниваясь между Сибирской армией и Западной.

Уфимская группа была сначала отведена в резерв и пополнялась. В первых числах июля, когда Уральская группа отошла через горный проход первой гряды Урала, был организован частный контрудар, не давший результата.

Волжская группа шла южнее железной дороги, задерживаясь при всякой возможности. Местами она имела большие потери. Кажется, в районе Сатки был убит знакомый нам всем сподвижник Каппеля, с первых дней его выступления на Волге, капитан-топограф Максимов, сам пожелавший командовать строевой частью.

Вторая задача — создание своими средствами армейского резер­ва — вовсе не удалась. Она требовала большого времени и средств. Ген. Сахаров хотел это сделать чуть ли не в 2—3 недели, использовав прибывших из тыла офицеров и солдат, получивших подготовку во Вла­дивостоке. В результате были сформированы зачатки бригады и Егер­ского батальона.

При штабе армии были организованы особые курсы для офицеров, присылаемых из тыла и пленных. Режим в них был введен строжай­ший; может быть, и был бы толк, если бы было достаточно времени. Начали работу, кажется, две офицерские школы для подготовки офи­церов и унтер-офицеров.

Пополнения на фронт шли согласно намеченной программы, но, увы, без шинелей (одеяла вместо шинелей). Недостаточно было и винтовок. Впрочем, последнее мало огорчало армейское командование, так как официальные данные о наличии оружия в частях всегда гре­шили в меньшую сторону, и обычно люди в частях вооружались. Беда была в том, что благодаря этим утаиваниям трудно было различить, где правда, где ложь и совершенно нельзя было точно урегулировать распределение винтовок.

Кадровые бригады продолжали пополняться мобилизуемыми в прифронтовом районе, но без надежды, что они будут одеты как сле­дует, хотя бы к окончанию срока обучения. Ставка обещала дать Си­бирские дивизии на фронт в июле по особому расписанию.

Громадной работы и энергии требовала железная дорога. С одной стороны, постоянно требовались срочные перевозки, а с другой, — до­рогу загромождало громадное количество эшелонов, занятых различны­ми штабами, хоз. органами, организациями, беженцами, эвакуируемым имуществом. Пытались нормировать количество вагонов под крупные учреждения, принимались решительные меры до выбрасывания грузов из вагонов, а всё же дорога была загромождена. И чем далее фронт под­вигался к востоку, тем положение становилось катастрофичнее.

К состоянию тылов, вопросу о пополнениях я еще вернусь; здесь же должен добавить, что при проведении в жизнь всего намеченного генералом Сахаровым и его штабом, помимо бумажных некоторых расчетов, играли большую роль личные отношения к нему Командного состава армии, а также личные качества генерала Сахарова. Как будто большинство начинаний и меры были правильны, а дело шло с трудом.

Ему не удавалось стать авторитетом для всех в армии. Своей ма­нерой обращения, подчеркнутым солдатским видом, внешними приемами он часто отталкивал, восстанавливал против себя людей самых исполнительных; нужно было привыкнуть к нему, чтобы хорошо рабо­тать. К этому надо прибавить особую требовательность ко всем, что­бы всё «делалось отчетливо», т. е. подчеркнуто по-солдатски, чтобы ар­мия была «регулярной».

Начавшие работу на фронте с первых дней гражданской войны Каппель и Войцеховский относились ко многому из порядков ирони­чески и иногда даже протестовали. Генерал Войцеховский после даже ушел из армии Сахарова. К ушедшему генералу Ханжину относились совсем иначе; несмотря на мягкость характера, личный авторитет его стоял высоко и Командный состав как-то старался помочь ему, шел навстречу. Недостаток был скорее в определенных требованиях с его стороны. Это был свой человек, понимающий нужды фронта, личные особенности начальствующих, условия гражданской войны, знающий историю всякой части.

Рознь эта, неприязнь началась с самого начала появления генера­ла Сахарова в качестве Начальника штаба и так осталась неизжитой до самого конца движения в Сибири. Корень этой неприязни лежал в том, что Войцеховский, Каппель и др. начали работу на фронте с маленьки­ми отрядами, работали самостоятельно в самой переменчивой обста­новке с различными силами и привыкли к тому, чтобы армейское ко­мандование было внимательно к их докладам, прислушивалось к ним. Новый Командующий армией, его начальник штаба не были раньше участниками гражданской войны и, ставши во главе военного управ­ления, стали не только руководить, но и учить, понукать и даже вну­шать и т. д., часто совершенно не обращая внимания на особенности обстановки и смотря на всё под своим углом зрения, преследующим всё «нерегулярное» в армии.

Кроме того, целый ряд мер нового Командующего армией не встречал сочувствия, а иногда вызывал противодействие. Генерал Саха­ров всячески добивался, чтобы части армии были внешне выправлены, внешне дисциплинированы (хорошо отдавали честь, отвечали и т. д.). Дисциплина во многих частях была своеобразно-добровольческая, не поддававшаяся на понукания — в результате ряд недоразумений.

При штабе армии начал формироваться Егерский батальон, внеш­не страшно подтянутый, вымуштрованный, отлично певший песни — части с добровольческой закваской смотрели на всё это несколько иронически. Генерал Сахаров при смотрах старался ходить так быстро, что за ним все бежали — и это считалось копировкой не кого иного, как Великого Петра.

Разросся Осведарм в дополнение к различным Осведам при Став­ке. К концу лета один поезд его уже не вмещал всего Осведа — столько было там людей. Это была попытка конкурировать в агитации с боль­шевиками. Кроме агитации, Осведарм получил задачи и другие: он не только осведомлял армию и население, но имел своих агентов в частях, требовал донесений о всем происходящем, вплоть до характеристики действий начальствующих.

Это вызвало протесты Командного состава, но безуспешно; поз­же мне приходилось читать характеристику моей собственной работы, штаба и командиров полков, посланную агентом Осведарма.

Штаб армии хотел знать о состоянии частей не от подчиненного Командного состава, а помимо, от своих агентов, предоставив таким образом им широкое поле для субъективных суждений. Если добавить, что в Осведы старались пробраться эсэры, то впечатление от этой меры получалось скверное.

В Бердяуше, кажется, в первой половине июня, мне пришлось быть членом военно-полевого суда по делу эвакуации Уфы. Преданы были суду интендант и два или три чиновника за бездействие власти и оставление имущества раньше времени. На общем фоне отступатель­ной суматохи это были мелкие факты, и всякому преданному суду чи­ну, конечно, трудно доказать невиновность при таком обвинении, как бездействие власти и упущения по службе при эвакуации.

Никаких вопиющих преступлений суд не нашел — признал, что все недостаточно были тверды и решительны, волновались и заботились о вызове семейств. Основная причина неполной эвакуации имущества — запоздание с началом и затем несвоевременная подача обещанных ва­гонов начальником военных сообщений. Последний только что при­нял должность и не смог выполнить своих первоначальных обещаний.

В общем, суд приговорил обвиняемых за упущение и бездействие к каторге, но постановил довести до сведения Командующего арми­ей свое особое мнение, основанное на изучении материалов, что об­виненные — стрелочники в эвакуационной неурядице; командование армией и штаб запоздали с отдачей распоряжения, штаб взял себе под эшелоны значительную часть подвижного состава и, наконец, во вре­мя самой эвакуации сменил начальствующих лиц на железной дороге. Об этом мелком факте говорю потому, что обычно во время отступле­ния за упущение в большинстве платятся второстепенные лица.

На ст. Бердяуш мне пришлось заняться вопросами о пополнени­ях для армии, их подготовкой, вопросами о новых формированиях и командном составе, так как около 3-х недель я временно занимал должность дежурного генерала Западной армии. До сих пор, только в должности Начальника штаба корпуса, приходилось иметь дело с по­полнениями, но всё это была обычная фронтовая работа. Более-менее ознакомившись с положением, я понял, какие непрестанные внимание и забота требовались от армейского командования зимой, чтобы вышло что-нибудь с пополнениями. На подбор людей для руководства этим делом не было обращено никакого внимания — как будто это были какие-то второстепенные вопросы.

Управление дежурного генерала — хорошо налаженная канцеля­рия, не более. Дежурный генерал — докладчик бумаг на подпись и ис­полнитель указаний начальства, никакого подлинного знакомства ни с тем, что в тылу, ни с тем, что на фронте, ни с тем, как надо органи­зовать подачу людей на фронт. Ничего, кроме добросовестного испол­нения бумаг. А между тем дежурный генерал должен быть в курсе со­бытий на фронте в такой же мере, как и генерал-квартирмейстер. Глав­ный Начальник тылового округа в своей большой, по закону, работе был совершенно оторван от фронта и даже не был в курсе происходя­щего на нем. У него кадровые части, их снабжение, у него различные отделы по снабжению (заготовительные), у него в ведении различные частные организации, работающие на оборону, и он работает почти вне связи с Командованием армии.

Западная армия в своих кадровых бригадах имела до 40 000 чело­век, призванных в начале лета, и, кроме того, люди еще прибавлялись дополнительными мобилизациями. Число людей в бригадах разное, состояние разное, снабжение не одинаковое, количество командно­го состава не регулируется. Нет общей программы для подготовки, не поставлены определенные задачи со сроками и пр.; в бригадах масса нужд, дыр, без устранения которых работа идти не может.

Бригадные начальники вопят о нуждах, каждый из них старается выйти из положения по-своему. В одной бригаде нет вовсе винтовок для обучения, обучаются с берданками; в другой ни одного пулемета; во всех нет совершенно шинелей — даже для обученных и отправля­емых на фронт.

Учет обученных и готовых к отправке слабый; боевая подготов­ка слабая — кончившие обучение выпустили при обучении не более 5—10 пуль в мишень. Отправка без определенного плана и иногда без предупреждения фронтовых частей о прибытии. Нет какого-нибудь выработанного порядка для посылки пополнений в части, удален­ные от железных дорог. Маршевые роты испытывали иногда громад­ные лишения, чтобы попасть в назначенную часть. Всё это, конеч­но, поправить в короткий срок было нельзя. Многое было даже не­поправимо.

Генерал Сахаров уделял тылу и пополнениям много внимания. Бе­да была лишь в том, что он часто нервировал людей напускной требо­вательностью и манерой обращения. Непривычные старались попасть в тон, чтобы считаться исправными.

Но всё же работа несколько оживилась, пополнения начали от­правляться не случайно, а по заранее составленному плану. Между про­чим, несмотря на все наши старания, так и не удалось получить и при­готовить для всех маршевых готовых рот шинели, и люди проезжали на фронт с одеялами вместо шинелей. Такие одеяла днем носили ска­танными, а ночью — как плащи. Вид людей был совсем не воинствен­ным. Всего в июне было подано на фронт, кажется, до 11 тысяч чело­век. Люди шли в порядке — плохо было то, что они вливались во вре­мя отступления.

Отступление деморализует самые крепкие части, как же оно вли­яло на полки, в которые вливалось до половины людей?

Еще зимой 1919 года мы хлопотали, чтобы при каждом корпусе или даже дивизии на фронте был маршевый батальон для того, чтобы мож­но было присмотреться к пополнениям и подготовить их к переходу в строй частей. Это был бы приемный пункт, контролирующий подготов­ку, располагаемый недалеко в тылу. Так мы и не добились разрешения, и принуждены были затем обстановкой заводить временные маршевые батальоны. Оказывается, не мы одни просили об этом — были такие же просьбы из других корпусов. В штабе армии мне говорили, что Ставка не хотела давать штатов для таких батальонов.

Генерал Сахаров быстро провел эту меру. Организация новых ча­стей для фронта, подготовка командного состава, специалистов шли тоже как-то случайно. Никаких резервов офицеров с отбором их не бы­ло. Это было уже совсем непоправимо. Попытки формирования близ Бердяуша, в Сатках, Егерской бригады не дали положительных резуль­татов. Материальную часть, хозяйство частей нельзя создать из ниче­го, несмотря на всю требовательность начальства. Нельзя скоро спа­ять в частях людей, собранных отовсюду; люди привыкают друг к дру­гу у котла, если они не земляки.

Тылы фронтовых частей, несмотря на убыль людей в рядах, оста­вались большими. В обозах II разряда находились семьи. Для точно­го выяснения размера тылов не раз предпринимались ревизии, а всё оставалось на прежнем положении; боевой состав страшно расходил­ся с цифрой ртов. Сопоставление цифр боевого состава и числа ртов во всей армии давало еще большую разницу. На 25 000 штыков было до 140 000 кормящихся.

Решено было использовать вовсю многочисленных чинов для по­ручений при штабе армии для учета тылов и для безжалостной затем урезки. К сожалению, всё это было во время ежедневных отходов и не могло принести полностью хороших результатов.

В конце июня я был назначен Помощником Главного начальни­ка снабжения Западной армии. Моей задачей было: быть при штабе армии с небольшой рабочей частью от всех органов снабжения, забо­титься о том, чтобы фронту всё подавалось в срок без промедления, и регулировать передвижение армейских тыловых учреждений в связи с переменами на фронте.

Управление Главного начальника снабжения было громоздкое, не­приспособленное к фронтовой работе и отводилось в тыл, где занима­лось кредитами, сметами, разбором претензий, подсчетами и пр. Заго­товительных функций оно не имело; их имел отчасти Главный началь­ник тылового округа. Я не знаю, как распределялась работа по снаб­жению армий между Военным министерством и тыловыми округами; судя по тому, что нам давалось, точного разграничения работы не бы­ло, а потому в тыловом округе занимались всем и ничем.

Интендантство как будто имело свои мастерские, заводы и пр., но давало армии от своей выработки очень мало. Инженерное ведомство ведало разными артелями на местах, но у нас никогда не было достаточ­но повозок и телег — приходилось покупать или реквизировать. Мно­го было «ободьев для колес» — в каждом эшелоне можно было видеть загруженные платформы.

Роль моя ограничивалась требованиями от тыла, наблюдениями за перевозкой, распределением, подачей в группы и согласованием на­хождения разных запасов с боевой обстановкой. Мы скоро наладили всё это, но, конечно, не могли добиться получки всего необходимого вовремя и из округа, и из глубокого тыла.

Я не знаю точно, как была организована заготовка снабжения в ты­лу, но знаю, что организация была сложной и громоздкой. При армии был представитель Министерства снабжения, который должен был за­ботиться о подаче продовольствия. Не будучи в курсе всего происходя­щего на фронте, он мало помогал и часто только создавал затруднения. На ст. Бердяуш мы простояли целый июнь, затем в первых числах июля несколько дней стояли на ст. Миас и, кажется, около половины июля прибыли в Челябинск.

Обстановка на фронте к этому времени была для нас весьма не­благоприятной. Сибирская армия отходила, почти не задерживаясь, через Екатеринбург на Камышлов и Шадринск и притом при отходе морально разваливалась. Большинство состава армии распылялось. 16 июля был оставлен Екатеринбург, и на фронте оставлены арьер­гарды. Рассчитывать на какое-нибудь содействие Сибирской армии не приходилось. Наоборот, с каждым днем отхода положение стано­вилось всё более и более угрожаемым. Западная армия должна была смотреть на север.

Западная армия выходила из Уральских гор сильно ослабленной. Уральская группа существовала только на бумаге, хотя ей и ставили обычные для группы задачи. Уфимская и Волжская группы хотя и не были слабыми, но всё же выходили с потерями. Казачьи Оренбургские отделы не могли дать много, хоть и объявляли поголовную мобилизацию.

Ставка направляла к Челябинску Сибирскую дивизию и, кажет­ся, еще одну дивизию в Южную армию, но эти дивизии имели дефек­ты и в снабжении (англ. артиллерия), и в личном составе. Южная ар­мия, видимо, отбрасывалась на юг, на Орск.

При этой обстановке решено было попытаться вырвать из рук красных инициативу переходом в наступление Западной армии в рай­оне Челябинска с расчетом, по-видимому, на полный разгром красных, бывших против Западной армии, и распространение затем успеха на се­вер и юг в районы Сибирской и Южной армий. Одним словом, с рас­четом на спасение положения силами одной Западной армии.

Если вообще можно было рассчитывать на какой-то успех, то шан­сов на такой полный разгром, с расширением влияния успеха далеко в стороны, по-моему, не было; слишком незначителен был приготов­ленный для удара кулак и предположения грешили переоценкой сил своего правого фланга — Уральской группы. Если бы еще Сибирская армия давала возможность устремиться вперед, не озираясь на нее? А сведения оттуда были весьма безнадежные. Кроме того, инерция от­хода была уже так велика, что повернуть части для решительного удара являлось одной из труднейших задач, требующих времени.

А раз нельзя было рассчитывать на полный успех, стоило ли на­чинать сражение (Челябинская операция – пометка на полях)? Думается, что не стоило. Думается, что и армей­ское командование должно было так смотреть на положение, но, оче­видно, считало полный разгром возможным или увлекалось: «Запад­ная армия спасает положение, Западная армия берет в руки инициати­ву» — это ли не заманчиво!

Я не знаю, как смотрели на эту операцию вверху. Слышал, что буд­то бы против нее был новый Главнокомандующий генерал Дитерихс. Во всяком случае, она состоялась, причем для объединения действий Западной и Южной армий приезжал генерал Лебедев — начальник штаба Верховного Главнокомандующего.

Вопрос о том, почему Челябинская операция состоялась, почему для нее были использованы давно ожидавшиеся глубокие резервы, кстати еще сырые, всегда интересовал меня, и теперь я достоверно знаю, кто является творцами ее. Оказывается, что ген. Дитерихс, после назначения Главнокомандующим решил оставить на фронте арьергар­ды, а большую часть армии отвести за р. Ишим, там пополнить и затем примерно в первых числах августа перейти в наступление. В наступлении должны [были] принять участие и те дивизии, что формировались за Иртышом, кажется, три.

План был одобрен или утвержден Адмиралом Колчаком, и гене­рал Дитерихс выехал в район бывшей Сибирской армии для непосред­ственного руководства отходом ее частей. Вот в это-то время и была проведена Челябинская операция генералами Лебедевым и Сахаровым, которые сумели доказать Адмиралу Колчаку необходимость операции и решили на свой риск и страх изменить обстановку, использовав для этого Западную армию и последние резервы. Генерал Дитерихс про­тестовал, но операция была начата, причем Западная и Южная армии были временно изъяты из его подчинения.

Решено было дать сражение у самого Челябинска. Центр должен удерживаться вблизи города, а оба фланга перейти в решительное на­ступление.

Штаб армии отправил свой эшелон на ст. Чумляк, и Командую­щий армией с частью штаба перешел в город. Такой переход для непо­средственного управления был бы хорош, если бы заранее была уста­новлена связь с группами и все знали, где и что искать в городе. Кроме того, у Командующего армией почти не было резерва, чтобы влиять на исход боя и даже для обеспечения от случайностей. Кажется, 24 июля завязались бои. Кое-где был успех, но частичный. Решительного успе­ха не было. Почти сразу можно было считать, что операция ничего не даст, кроме некоторого выигрыша времени, купленного дорогой ценой. Красные, побитые местами, подались назад. На правом же фланге, ввиду продолжающегося отхода Сибирской армии и слабости Ураль­ской группы, они скоро оправились и начали давить, создавая угро­зу для наших частей, выдвинувшихся вперед на юге. Начался отход с боями. Особенно упорные бои были в центре вдоль железной дороги. Участвовавшая впервые в боях Сибирская стрелковая дивизия ско­ро окончательно потеряла боевое значение, так как уже в первом бою она была совершенно растрепана: большая часть людей сдалась в плен. Ожидания, основанные на слабом, преступно-легкомысленном оптимизме, не оправдались. В результате громадные потери в только что пополненной Западной армии, уничтожение столь долго ожидае­мых резервных дивизий и срыв плана Главнокомандующего. Дальше надо было искать снова других решений. Южная армия отрывалась от фронта и отбрасывалась на юг.

После Челябинской операции Западная армия, понесшая боль­шие потери, но всё еще не окончательно обессиленная, с боями отво­дилась на Курган. Скоро стало известно, что вверху решено сосредото­чивать всё, что возможно, в районе Петропавловска с тем, чтобы отту­да перейти в наступление. Западной армии ставилась задача выделить в тыл не менее 4-х дивизий, а остальными задерживать движение про­тивника. Сибирская армия, переорганизованная в 1-ю и 2-ю, должна была пополниться и подготовиться к переходу в наступление в районе Тобольска—Ялуторовска.

Южнее Западной, переименованной в 3-ю, должна была собрать­ся Степная группа с Сибирскими казаками с генералом Ивановым-Риновым во главе.

У красных к этому времени обозначилась угроза на Южном фрон­те, и они ослабили или начали ослаблять свои силы против нас.

Район сосредоточение выбирался удаленный, чтобы дать возмож­ность отведенным частям отдохнуть и пополниться, чтобы можно бы­ло ударить не с места, а с движением вперед. Конец июля и весь август прошли в подготовке к этому переходу в наступление. Предположения о том, что красные не смогут помешать сосредоточению, оправдывались, но, конечно, не всё, как всегда, было выполнено, что предполагалось.

Были по-прежнему большие недостатки в одежде, оружии, патро­нах, подводах и проч. Всё же в первых числах сентября решено было перейти в наступление.

Наступление было начато, кажется, 2 сентября и начало разви­ваться вовсе не так, как было предположено. Помнится, что предпо­лагалось прежде всего ударить на севере 1-й и 2-й армиями, бывши­ми по отношению к 3-й армии уступом впереди с тем, чтобы разгро­мить левый фланг красных, а 3-я армия должна была гнать противни­ка перед собой, причем одна группа армии должна была обойти пра­вый фланг красных.

В первые же дни операции выяснилось, что 1-я и 2-я армии почти не могут сдвинуться с места, а 3-я армия имела значительные успехи, и перед ней красные начали отходить. Пришлось организовать содей­ствие 1-й и 2-й армиям. Пришлось приказать Уфимской группе Вой-цеховского повернуть фронтом почти на север для удара по красным, стоявшим против 2-й армии. После ряда упорных боев в Озерном райо­не Уфимцы сбили красных и тогда сдвинулись с места 1-я и 2-я армии, но всё же перед ними красные отходили слабо. Против 2-й армии бы­ла крепкая 30-я советская дивизия, упорно оборонявшаяся и доволь­но хорошо маневрировавшая.

В половине сентября продвижение вперед наших частей как-то за­стопорилось, несмотря на ежедневные бои. 1-я и 2-я армии, не смог­шие выполнить самостоятельно своих задач, отняли от нас много вре­мени и сил и растянули наш фронт. Красные не сдавали и переходи­ли в контратаки.

На юге ожидание решительных успехов от действий Степной груп­пы, а затем и прибывших Сибирских казаков не оправдались. Ожидали, что казачья группа прорвется в глубокий тыл, но дело ограничилось разными слухами об успехах и большим шумом.

Пошли дожди, растворили почву, и дороги стали тяжелыми для движения. Нужны были еще какие-то большие усилия, чтобы заста­вить красных отступать. Об отходе левого фланга красных думать бы­ло нечего; во всяком случае, не было ничего похожего на наши весен­ние успехи.

При этой обстановке, я 18 сентября со ст. Петухово выехал из штаба армии, чтобы вступить в командование 4-й Уфимской генерала Корнилова дивизией. Кое-как, по страшной грязи, к вечеру добрался до штаба Уфимской группы, ночевал и на другое утро добрался до штаба дивизии. Состав дивизии, боевая работа мне были известны еще раньше. Особенности частей сейчас, слабые стороны и сильные передал генерал Войцеховский накануне; штыков около 2 400, хоро­шая артиллерия, хорошие полковые команды в двух полках. Два полка вполне боеспособны, два очень слабы и по количеству штыков, и по командному составу.

Большой тыл; при обозах 2 разряда, много семейств. Хорошая са­нитарная часть. Слабая сторона управления — постоянные запаздыва­ния при выполнении боевых задач, при выступлениях с ночлегов. На­ступают хорошо, но при контратаках красных скоро сдают — нет боль­шой выдержки.

В общем, всё же одна из лучших «дивизий» армии. С этими от­правными данными я и принял командование. Боевые задачи на бли­жайший период — наступление вместе с другими частями армии. По­следние дни шли дожди, почва распустилась, грязь была невероятная. Продвижение как-то застопорилось; даже сведения о красных были не­достаточно выясненными: по одним данным, перед нами только пере­довые части, а главные силы на переходе; по другим, красные всеми силами укрепляются. На следующий день мы с маленькой перестрел­кой продвинулись на переход — перед нами оказались действительно только передовые части. К вечеру выяснили, что главные силы крас­ных укрепились и приготовились к сопротивлению.

Несколько дней нам не удавалось сдвинуть их с места, пока об­щими усилиями с соседями — 8-й Камской — мы не ударили в один пункт с угрозой прорыва.

Красные бежали. Они оборонялись на восточном возвышенном берегу р. Суер. Западный берег представлял собой громадную луговую, с перелесками, равнину, и потому, когда мы подошли к речке, было как на ладони всё, что спешно отходило.

Наша артиллерия с открытых позиций преследовала отходящих и бегущих. За отступающими цепями и группами видны были скачущие всадники, пытавшиеся водворить порядок. Путь отступления одной ко­лонны красных, кажется, на село Моравское, проходил по лесу. Ши­рокая дорога с сибирским черноземом была превращена дождями в сплошную грязь, по которой можно было тащиться с большим тру­дом. Пешеходы еле вытаскивали ноги; двигаться ночью по лесу, вне дорог было невозможно.

Вечером наш конный дивизион пробрался в лес и, не выходя на дорогу, выпустил несколько пулеметных лент. На другое утро мы име­ли возможность судить о результатах. Поломанные телеги, брошенные повозки с ранеными, забытые лошади были на всем пути. Видимо, па­ника была страшная. После этого успеха дальнейшее продвижение по­шло без задержки. Мы только комбинировали движение наших мелких колонн так, чтобы создавать для отходящих наибольшие затруднения.

30 сентября мы вышли на Тобол и расположились в деревнях по высокому берегу. Соседи справа — части 2-й армии — отстали: перед ними красные остались еще на восточном берегу Тобола. Это обстоя­тельство несколько беспокоило нас и заставляло озираться на север, а затем пришлось растягивать свои силы для обеспечения положения. Мы могли бы продолжать движение и дальше, только не надо было давать передышки красным. Но так как наши части были вымотаны и слабы по составу и так как предполагалось пополниться на р. То­бол и вообще подготовиться для дальнейшего наступления, то мы ограничились достигнутыми результатами. Надеялись, что получим действительно пополнения и во всяком случае предупредим красных в переходе в наступление, так как оборона на столь растянутом фронте, хотя и при выгодных местных условиях, для нас была бы гибельной.

Несколько дней наступления с частями дивизии ко времени вы­хода на р. Тобол дали мне полную картину практиковавшихся прие­мов наступления, приемов самых примитивных и неустойчивых. Да­ли возможность познакомиться с командным составом, его распоря­жениями, подготовкой.

Запаздывание с выступлениями с ночлегов прекратить оказалось не трудно. Нужно было только выполнить самому и штабу требования на­шего Полевого Устава о месте Начальника дивизии в колонне в предви­дении боя и несколько раз пропустить части при выходе с ночлега. Го­раздо труднее было упорядочить разведку и работу передовых частей при завязке боя. Часто достаточно было нескольких выстрелов впереди, что­бы вся колонна остановилась на несколько часов. Бои завязывались не так, как мы видели раньше, в Великую войну, и как считали правильным.

После того как разведка более или менее определяла расположение красных, наступавшая пехота обыкновенно растягивалась на широком фронте в одну цепочку, часто без резервов, и занимала исходное положение. На флангах располагалась конница или конные команды. Артиллерия открывала огонь, и почти всегда это было сигналом для движения. Цепи вставали и начинали двигаться скорым шагом, кон­ница скакала «в обход». Красные открывали на большом расстоянии огонь, затем этот огонь делался беспорядочным, и они примерно в 1500 шагах не выдерживали и начинали уходить. Наши кричали во всё горло «ура» и «кавалерия вперед».

Вот и всё — это обычное наступление. Если красные выдержива­ли и наступающие ложились, то поднять их было уже трудно. Резервов частных большею частью не было, так как части были очень малочис­ленны. Ясно, что такой порядок действий не может быть устойчивым. Стоило противнику перейти небольшими силами в контратаку — всё поворачивало назад в исходное положение.

Красные наступали большею частью так же и только там, где они хотели устроить прорыв, можно было наблюдать более глубокие бое­вые порядки.

При этой неустойчивости боевого порядка попадала в тяжелое по­ложение артиллерия. Чтобы помогать своей пехоте, она должна была иногда сопутствовать наступающим, а между тем при колебаниях цепей она не могла быть уверенной в том, что обеспечена от захвата против­ником. Наши артиллеристы облегчали свое положение тем, что каж­дая батарея имела свои пулеметы для обеспечения.

По своему командному составу, количеству офицеров дивизия была в наиболее благоприятных условиях сравнительно с другими. Но как трудно было найти одного-двух человек для командования «полками», — по числу людей — батальонами. В дивизии два хороших командира полка, остальные еле терпимы за отсутствием более под­ходящих кандидатов.

Самые несложные задачи, в обыкновенное время выполняемые ротами, решались не гладко. А обстановка иногда заставляла прида­вать им артиллерию. Среди младшего командного состава было мно­го хороших начальников разных команд — связи, разведческих, пуле­метных — они часто делали много. Вообще состояние команд играло громадную роль при розыгрыше боя.

С выходом на Тобол мы получили распоряжение остановиться и вести только усиленные разведки. Пользуясь остановкой, мы, конеч­но, подсчитали свои раны и решили лечить их, насколько позволят обстановка и время.

Задач было много, но сколько у нас будет времени для работы? Считали, что не больше двух недель, но и то оказались не правы, так как через 5-6 дней мы должны были частью дивизии начать бои на стыке со 2-й армией.

Надо: 1) влить ожидаемые пополнения, подучив их, 2) просмотреть и уменьшить тылы, 3) наладить хозяйство и подумать о зимней одежде, 4) найти несколько кандидатов в командиры полков и проч.

Увы, скоро мы узнали, что пополнений не получим на Тоболе; предлагалось заняться мобилизацией самим, в своем тыловом районе. Что это могло дать и какова цена этим пополнениям? Из своих ты­лов выбрали кое-что, но это мало улучшало положение. Раненные в прежних боях и выздоровевшие где-то удерживались в тылу, несмотря на наши вопли.

Хозяйство несколько улучшилось. Район был богатейший хлебом, маслом. Можно было питаться хоть блинами. Плохо было то, что на покупку местных запасов денег не отпускалось, так как предполага­лось, что всё необходимое должно подаваться натурой. Это всё необ­ходимое считалось, конечно, по существующим нормам для обычно­го солдатского довольствия, а между тем в гражданскую войну нормы на самом деле были давно потеряны и довольствия требовалось гораз­до больше. Сегодня ели сытно, а завтра так себе. Поэтому приходилось разбирать жалобы на реквизиции, хотя в общем население относилось здесь к нам очень сочувственно и кормило охотно. Беспокоила обувь на осень, обувь и одежда на зиму.

Мы добивались, чтобы нам или дали теперь денег на покупку по­лушубков и валенок, или же определенно сказали, что получим всё не позже половины октября, самое позднее 1 ноября. Купить в этом райо­не теплую одежду было можно если не на весь состав, то хоть на часть. Мы получили ответ, кажется, копию телеграммы Министра снабже­ния, что всё получим своевременно и опасаться нечего. Денег нам не отпустили, пришлось ждать всего из тыла; некоторые командиры ча­стей кое-что выделили для закупок. Это было, конечно, каплей в море. В общем, остановка нам ничего не дала, кроме кратковременного отдыха, а красные получили передышку и пополнения. Через несколь­ко дней отдыха мы принуждены были для обеспечения своего правого фланга начать активные действия против красных, задержавшихся на восточном берегу Тобола у д. Дианово.

Несколько раз деревня переходила из рук в руки, наши легко вы­бивали красных, но те переходили в контратаку и также легко выбивали наших. В конце концов, красные в этом районе заметно усилились и стали держаться прочнее. Когда же мы сосредоточили сюда более решительные силы и решили добиться успеха, было уже поздно: на фронте 2-й армии начались неустойки с отходом частей, причем со­здавалась угроза и для нас.

Скоро начались бои и на всем фронте армии; красные предупре­дили нас и перешли в наступление (14—15 октября). Дня три бои велись с переменным успехом, но затем мы начали отступать то здесь, то там. Еще через два-три дня ясно обозначилось, что армия начала об­щий отход.

На нашем участке было тоже несколько напряженных боевых дней. Наше растянутое положение не выдержало давления красных, и мы принуждены были уступать понемногу наши опорные пункты на Тоболе. Местные условия здесь были благоприятны для обороняюще­гося, но пассивной обороной удержать участок было нельзя; для актив­ной же мы были слишком слабы и растянуты. Во время этих боев я во­очию убедился, как слабы наши части в обороне даже выгодных пун­ктов; противник еще далеко и чуть наметился какой-либо обход — на­чинается нервничанье, а затем и отход.

Требовались громадные усилия командного состава, чтобы удер­живать людей от преждевременных отходов (вне сферы досягаемости ружейного огня) и для организации противодействия обходам.

Это не всегда удавалось. При обороне, совершенно зря, выпуска­лось большое количество патронов, никакой дисциплины огня, ника­кой выдержки, никакого сознания силы оружия в своих руках. А эти же люди при наступлении бежали вперед безостановочно под таким же огнем противника.

В день перехода красных в наступление на р. Тобол, еще до пол­ного рассвета, в тумане слышу отчаянную пулеметную стрельбу впе­реди; кажется, что совсем близко, а на самом деле до 16-го полка не ближе 4 верст.

Едем на выстрелы. Оказывается, что 16-й полк уже бросил дерев­ню в долине Тобола и перешел на берег долины. Вся долина как на ла­дони, немного мешает видеть туман.

Пулеметы стучат вовсю.

«По ком огонь?» — «Вон там по кустам двигаются красные!»

Внимательно смотрим — не ближе 2-х верст какое-то слабое дви­жение. С трудом останавливаем огонь и заставляем выдерживать. По­лучаем донесения со своего участка (около 15 верст) — началось на­ступление красных. Слышим артиллерийский огонь.

Там, где во главе частей хорошие командиры, дело идет сносно, где слабые — совсем слабо. Обстановка меняется каждый час, части действуют на широком фронте, всё зависит от умения командиров ча­стей. Сколько горьких курьезов, в особенности когда мы оставили бе­рег и стали отходить по лесистой местности.

Первые дни мы отходили медленно, верст по 6—8 в день; дальше начались отходы на большие расстояния.

Кажется, уже во время этих боев из случайной какой-то телеграм­мы мы узнали, что армия, состоящая из нескольких групп, почему-то переменила название на «Московскую группу армий», и генерал Саха­ров стал подписываться «Комгрупарм Московской». Было и смешно, и грустно. Неужели успех, вылившийся в медленное продвижение армии на Тобол, успех, купленный очень дорогой ценой, так вскружил голо­ву на верхах? Командующего армией, командующих группами Верхов­ный Правитель наградил Георгием 3-й степени.

А в две недели остановки на Тоболе мы не получили ничего для восстановления сил, для продолжения наступления и ожидали жесто­ких последствий. Неужели не видно было, что обстановка напоминает положение весной этого же года западнее Уфы, что от успеха до пол­ного провала дела один шаг. Разница была в том, что весной успех был действительно большим и что при неудаче могла быть надежда да пе­реэкзаменовку, а теперь неудача вела к катастрофе для всего движения.

Помню отлично, что эти горькие чувства переживались не одним мной, о том же говорил назначенный командующим Уфимской груп­пой генерал Бангерский, сменивший ушедшего из армии из-за несогла­сий с Сахаровым генерала Войцеховского; говорил умерший в Чите ко­мандир Оренбургской казачьей бригады полковник Овчинников и др.

Командуя дивизией, да еще в такое критическое время, естествен­но, живешь ее обстановкой, обстановкой ближайших соседей. То, что творится кругом в широком масштабе, доносится изредка, о многом узнаешь после. Нам трудно было представлять обстановку в целом. Во время движения к Тоболу мы слышали об упорных боях на левом флан­ге армии, о движении в тыл красным Сибирской казачьей группы, о прибытии отряда Карпаторуссов и о неудаче с ним. Мы слышали об успехах Ижевцев, Волжан, о ряде выдающихся подвигов целых частей.

И если во время движения вперед мы радостно прислушивались ко всему этому, забывая свои тревоги и иногда (не всегда) начинали верить в перелом на фронте, то когда начался общий отход, поняли, что дело обстоит не так благополучно. До громких ли названий, на­град, когда на фронте оставались всё те же Волжане, Уфимцы, Камцы, Оренбуржцы, Ижевцы, Уральцы, потерявшие многих из своих сорат­ников, а главное, терявшие веру в пополнения, поддержку, подкрепле­ния, начинавшие остро ненавидеть тыл и видеть в нем сосредоточение всего скверного, всего зла. Надо еще прибавить, что вопрос о наградах вообще в армии понимался не одинаково. Многие были вообще про­тив наград в гражданскую войну, особенно таким орденом, как Св. Ге­оргия Победоносца.

Дивизия отходила севернее железной дороги — к реке Ишим. По­лучили сведения, что по пути пополнимся, во всяком случае не далее р. Ишим. Наши пополнения, набранные в своем районе, конечно, от­стали, чтобы остаться в своих домах, а затем попасть в Красную армию.

При отходе два-три критических случая, когда в штабе армии счи­тали дивизию отрезанною и окруженною. Случаи происходили пото­му, что мы старались добросовестно выполнять дневные задания шта­ба группы, а соседи часто подводили — отходили больше, чем следует. Выбирались благополучно, и только на р. Ишим несколько пострадал Михайловский полк.

Сначала мы отходили, переходя к обороне некоторых пунктов, а потом, когда получили сведения о посылке пополнений, то оставили на фронте завесу из Оренбургских казаков и отошли сразу — оторва­лись, чтобы спокойнее влить пополнения.

Действительно, близ Ишима получили до 60 человек унтер-офицеров из Петропавловской школы и около 600 человек солдат из кадровых бригад. Люди хорошо одеты, но не для холода, который уже давал себя чувствовать. Выглядят хорошо; поставили в строй — наши солдаты радостно их приветствовали. Большею частью из Кокчетавского уезда; не высказывают определенных симпатий. Увы, это было уже бесполезное пополнение; может быть, эти люди и стали бы драться с большевиками, попади они к нам на Тоболе, в хорошие осенние дни. А здесь, на Ишиме. они попали, во-первых, в отступательное движе­ние, во-вторых, в начавшиеся морозы и принуждены были иногда зябнуть без теплой одежды. Они скоро растаяли, отставая от частей и даже переходя группами к красным. По ним наши старые стрелки по­няли, что ожидать от Сибири больше нечего, что мы одни.

Встретили мы на р. Ишим и инженерную команду для руководства возведением укреплений. Кто-то еще думал, что постройкой укрепле­ний на берегу небольшой, уже замерзающей реки можно помочь делу. Мы предложили прежде всего построить нам землянки для полевых по­стов и караулов, так как все населенные пункты были на Западном бе­регу Ишима, а высидеть на берегу без теплых помещений охранению было невозможно. У нас не было теплой одежды даже для постовых.

Не успели устроиться на р. Ишим, как 31 октября узнали о том, что красные заняли Петропавловск. Пришлось высылать конницу, чтобы обе­зопасить себя с юга, так как иначе мы могли быть отброшены на север.

Потянулись дни ежедневных отходов вдоль железной дороги к Омску.

Красные после успехов в Петропавловске начали нажимать всё энергичнее и энергичнее, особенно когда выпал снег, подмерзла почва и можно было двигаться даже без дорог.

От Петропавловска до Омска 15—20 переходов; надо было ожидать, что через две недели мы будем под Омском. По опыту знаем, что раз начался отход, не могут помочь приказы: «прочно занять и упорно обо­ронять», «задерживать во что бы то ни стало» и т. д. Решишь воспользоваться благоприятными местными условиями и дать отпор следующим по пятам красным, смотришь, — сам попадаешь в неприятную историю, из которой с трудом выкручиваешься, так как оказываешься в одиноче­стве. На пути к Омску у нас было не менее трех таких историй. И всё потому, что соседи — с одной стороны, Сибирские казаки, а с другой, части Волжской группы — осаживали на чересчур большие расстояния. В одном месте задерживаем красных, оставляем на месте боя арьергард, а остальное отводим подальше, чтобы приготовиться к обо­роне завтра; связываемся с соседями — они на месте. Через несколь­ко часов к нам приезжает соседний штаб дивизии и подтверждает, что расположение их частей обеспечивает нас: сговариваемся на утро. Че­рез час наша разведка доносит, что колонна красных подходит к де­ревне с той стороны, где расположены были соседи. Еле-еле успеваем предупредить свои части, оставленные далеко впереди, чтобы вывести их без потерь. Оказывается, что соседи свернулись без приказания на­чальника дивизии, как только тот выехал к нам.

В другом месте, в районе большой казачьей станицы Николаев­ской узнаем, что соседи, отходящие вдоль железной дороги, далеко назади, а красные рядом с нами. У нас полдивизии оставлено далеко. Спешно посылаем охранение, посылаем предупреждение, ориентиру­ем подошедшие с нами на ночлег части 12-й Уральской дивизии — че­рез час загорелся бой. Частям дивизии в арьергарде пришлось проде­лать за день и ночь до 50 верст, чтобы соединиться.

Вот большая казачья станица Волчья. Отличные дома, как в городе, жителей уже мало. Морозный день. Рядом местность очень удобная, чтобы задержать красных. Решили занять опушку рощи. Красные по­явились верстах в шести и, выяснив, что невыгодно двигаться прямо по открытой местности под огнем, видимо, изобретают какой-то маневр. Можно бы и нам предпринять что-нибудь, но уже есть сведения, что лю­ди, одетые в ботинки с обмотками, не выдерживают. Еще при движении кое-как согреваются. Единственно возможный способ действий — тоже маневр. Отказываемся, так как имеем сведения, что соседи на севере — Сибирские казаки — поддались назад больше, чем нужно.

Близко Омск: что там? Слышали, что там формируется какая-то ударная группа, что укрепляется плацдарм на западном берегу близ Иртыша, что предполагается активная оборона. По другим сведени­ям, готовятся двинуть армии на юг, так как Иртыш еще не замерз, мост один — железнодорожный, паромная переправа невозможна, так как плывет мелкий лед — «сало». При всем желании верить в благополуч­ный выход из положения, веры нет, и, зная по опыту, как скверно по­лагаться на всякие укрепленные полосы, плацдармы, обеспеченные пе­реправы, мы настойчиво добиваемся подробной ориентировки.

Узнаём, что какая-то группа действительно формируется, но едва ли будет готова, что к постройке укреплений приступлено, но сделано мало; что Иртыш еще не стал, через мост начали проходить различные обозы, что штаб армии наводит порядок на мосту. Скоро узнаём, что ушел с поста Главнокомандующего генерал Дитерихс, будто бы из-за разногласий относительно обороны Омска. На его место назначался ге­нерал Сахаров; Командующим 3-й армией назначался генерал Каппель.

Перед самым Куломзино дивизия получила распоряжение занять укрепленную позицию, а затем отойти в резерв в Куломзино, передав позицию Екатеринбургской дивизии. Отпало одно: Иртыш 10—11 ноя­бря стал, возможна переправа по льду.

Ночью на 14 ноября мы узнали, что направление вдоль железной дороги Ишим—Омск особенно угрожаемо — наши части отходят на­зад, не задерживаясь. Ночь была холодная, снежная, с метелью. Один из наших батальонов, бывший впереди на дороге в будке, подвергся на­падению; трудно было разобрать силы и кто именно нападал, но лю­ди нервничали.

После бессонной ночи, рано утром 14-го я выехал в свой тыл, что­бы осмотреть приготовленные укрепления и затем сговориться с на­чальником Екатеринбургской дивизии о смене нас. Имея карту с обо­значением проектированных укреплений, я с большим трудом отыскал на местности готовые укрепления.

На ровном поле вырыто несколько окопов, по обе стороны желез­ной дороги. Окопы не в рост, а большею частью «с колена»; ни земля­нок, ни приспособленных для обороны построек в общей линии. Перед окопами набросаны круги колючей проволоки, местами колья. Кто-то из спутников иронически заметил: «посадить бы строителей на моро­зе на часик в эти укрепления». Мы не стали даже осматривать подроб­ности; приказано было занимать впереди разные будки, разные по­стройки и скирды.

Не успела еще Екатеринбургская дивизия сменить нас, как мы получили распоряжение выступить из Куломзина, перейти Иртыш по льду около монастыря и стать в южных предместьях города. Тронулись и через несколько часов получили распоряжение двигаться за Омск. В Омск будто бы с севера вошли красные.

Был уже вечер. В сумерках послышались взрывы, начались пожа­ры. Мороз, мгла, красное от зарева небо, бесконечная лавина людей и обозов по пути из Омска к востоку. Все будки на железной дороге забиты так, что не протолкаться: всякое жилое помещение забито до отказа. Еще из Куломзина наши полки отрядили команды на ст. Омск, так как слышно было, что эвакуация не удается, а есть погруженная одежда. Действительно, удалось добыть небольшое количество валенок.

Ночь под Омском была кошмарной. Деревень близко нет, есть кое-где заимки. Сильный мороз. Только к полуночи мы добрались до деревни (кажется, Некрасове). Когда мы подъезжали, думали, что она горит, так было много костров на улице. Вся улица была загроможде­на повозками, усталые лошади лежали, а местами вместе с ними и лю­ди. В избу попасть невозможно — всё битком набито. Мы до утра про­дремали в санях, изредка греясь у костров.

Судьба Омска была предрешена на Тоболе; отходя, мы знали, что он не будет удержан, но всё же строили себе иллюзии, что там, в тылу, может, соберут какой-то кулак и ударят.

Когда же ожидаемое совершилось, когда все воочию увидели оставляемое, увидели ленту беспомощных эшелонов с людьми и вся­ким имуществом, настроение совершенно упало. Слышали, что боль­шинство людей, мобилизованных в районе Омска, остается; остава­лись даже офицеры.

Наш состав оставался в целости; но на что же надеяться дальше? Единственное — это держаться друг друга, и там будь что будет. Мне на второй день рассказывали комичный случай в 13-м полку. Полк но­чью остановился отдохнуть в заимке, в полку много татар. Ночью один из солдат-татар начал проверять, кто из офицеров где спит или лежит. Подходит со свечой к одному: «это ты спишь, господин полковник?»

—  Я, а тебе что?

—  Спи, спи; а где полковник N?

—  Спит в другом углу!

—  Ну спи, спи.

Оказывается, кто-то пустил слух, что офицеры остаются в Омске и оставляют солдат. Это была проверка, где старший командный со­став полка.

С отдачей Омска закончился большой период борьбы с советской властью, второй период после нашего весеннего наступления, в кото­рый, казалось, еще возможно было добиться перелома в борьбе в нашу пользу.

Трудно делать какие-нибудь определенные исчерпывающие выво­ды об этом периоде. Кто прав, кто виноват, что помешало создать луч­шие условия для борьбы, когда все знали, что от успеха зависит всё.

Однако, можно сказать, как и в первом периоде:

1) Фронт хотя и с осложнениями, но всё же дал целое лето для подготовки к осеннему наступлению.

2) В сентябрьские дни, в течение целого месяца боев, он выполнял почти собственными силами наступательные задачи. Противник разбит не был, но ему не удалось безнаказанно послать части на фронт Дени­кина, и он был сильно потрепан.

3) Тыл почти ничего не дал; на р. Тоболе так и остались на фрон­те всё те же части, что воевали с 1918 года.

Мы не знаем, конечно, всех условий тыловой работы; обстановка была там чрезвычайно сложная и вмешательство «союзников», и раз­ные проекты, и тыловые осложнения, и работа эсеров и большевиков, и собственные неурядицы, и бюрократизм, мечтавший о подготовке учреждений всероссийских. Но всё же и в этой обстановке мы надея­лись видеть какое-то осязаемое проявление воли, направляющей всё к благополучному разрешению единственно важной задачи — побе­де над большевиками. Но, увы, мы не чувствовали, что в тылу, во имя успеха дела, устраняются все препятствия. Мы видели часто обратное.

 

На главную страницу сайта