Впервые читателям сайта «Добровольческий корпус» представляется полный текст воспоминаний штабс-капитана, артиллериста Дмитрия Ионовича Решетникова. Весьма интересна его боевая автобиография периода Гражданской войны, подробно изложенная на небольших, плотно исписанных карандашом и чернилами, листочках.

Формирование небольшого партизанского отряда, действовавшего против большевиков в окраинах Иркутска, совместные действия с частями Чешско-Словацкого корпуса летом-осенью 1918 года, служба в Иркутском артиллерийском (позднее Красноуфимском) артиллерийском дивизионе в 1918 – 1919 годах, бои Сибирской армии на Вятском направлении (максимальный успех Восточного фронта) и отступление во время Великого Сибирского Ледяного похода, а затем – заключительные страницы истории Белого движения на Востоке России – Хабаровский поход и бои Земской Рати в 1921 – 1922 годах, переход в Маньчжурию и начало эмиграции в 1923-м. Все эти периоды нашли отражение в публикуемом источнике.

Примечательны также приводимые Решетниковым малоизвестные факты истории Гражданской войны на Дальнем Востоке, в частности подготовка и проведение антибольшевистского восстания во Владивостоке в мае 1921 года и формирование 1-го стрелкового артиллерийского дивизиона, событий т.н. «недоворота» в июне 1922-го, после которого Белое дело возглавил генерал М.К. Дитерихс (Решетников служил в это время в Глудкинской батарее Восточно-Сибирского артиллерийского дивизиона). В эмиграции Дмитрий Ионович проживал в США.

Особую ценность историческому источнику придают сделанные автором карты боевых операций и различных мест, связанных с его жизнью в период Гражданской войны.

На сайте уже публиковались воспоминания Решетникова, посвященные Великому Сибирскому Ледяному походу (впервые опубликованы в «Вестнике Общества русских ветеранов Великой войны (Сан-Франциско). 1985. Май. № 252)

http://www.dk1868.ru/history/reshetnikov.htm

Однако при сравнении текстов можно заметить, что приводимые страницы из дневника отличаются от опубликованных воспоминаний. Это позволяет утверждать, что публикуемый источник является действительно уникальным и может быть, в дальнейшем, использован в различных научных и научно-популярных публикациях.

…Канул в лету проклятый 1917-й год. Давно хотел заняться записями того, что происходит с нашей страной и вот только сейчас удалось сделать. Многое, конечно, забыто из прошлого, с тяжелым камнем на душе оглядываюсь назад и перед глазами стоит, как в тумане, прошедшее время войны и революции.

Да, кончилась война и вновь я дома. Приехал 2-го января, живу у себя, ничего не делаю. По совету жены поехал на станцию Байкал в село Листвяничное с целью поступить на службу. По прибытии в Листвяничное подал заявление и после опроса в профсоюзе (о том, где я был во время декабрьского восстания юнкеров в городе) я был принят на работу в качестве плотника, на жалование 395 рублей. И сейчас же приступил к работе. Ремонтируется ледокол «Ангара» и другие пароходы. Но работы идут очень плохо. Частые митинги. Все кажется странным. По наблюдению, на заводе большевиков очень немного. Не более 100 человек, что на 5000 – 6000 населения – пустяки.

В нашем уезде их совсем нет, а больше всего таких, которые называют себя эсеры-оборонцы. Я веду с ними беседы на разные темы, рассказываю, что видел и испытал на войне раньше и во время революции. И меня охотно слушают. Всем интересуются и вспоминают, когда я приезжал к ним в 1916 году после ранения. В 17-м году я был в отпуску уже, в октябре. То есть в разгар революции, перед приходом коммунистов. Вспоминают мои слова об анархии.

Март 1918 года.

Вот и еще месяц прошел. А сколько перемен даже здесь, в этом медвежьем углу. Попал я в самый водоворот разгоравшихся страстей. Запишу по порядку все, что произошло и происходит.

В последних числах февраля нам в Совете депутатов разрешили собрание фронтовиков. И на этом собрании я единогласно был избран председателем Союза фронтовиков. Союз насчитывал всего 274 члена, из них офицеров – только я, да прапорщик Рукавишников, не бывший, правда, на германском фронте.

Я лично надобности в Союзе не видел, но все-таки, не желая, чтобы Союз распался, принял в нем участие. Были выделены секции инвалидов и увечных. На заводе же, между тем, организовалась из большевиков Красная гвардия – 27 человек. В Союз были посланы делегаты для того, чтобы дали инструкторов для обучения их строю.

Мною было созвано общее собрание фронтовиков, на котором страсти разгорелись, и после горячих прений собрание постановило: фронтовики инструкторов не дадут. Это было 4 марта. А 9 марта из Иркутска прибыли представители Красной гвардии. Миронов, Трилиссер, Шумяцкий Борис, Трофимов, бывший прапорщик и другие.

Гудком были созваны администрация и все рабочие на митинг в завод. И, как всегда, приехавшие «товарищи» обратились к рабочим с призывом о поддержке революции, которая находится в опасности, так как из Манъчжурии наступает атаман Семенов. Предложенную резолюцию все приняли поднятием рук, что также сделал и я.

Но когда выскочил вперед один из наших большевиков товарищ Власов, с призывом записываться в Байкальскую боевую дружину, то записалось только всего 7 человек с Власовым. Тут то и произошел инцидент, который и отозвался на моей дальнейшей судьбе. Видя, что так мало записывается в отряд, на токарный станок вскочил помощник командира Красной гвардии Трилиссер, который закричал, что «ползучие гады» свили себе гнездо, но он этих гадов растопчет сапогами своей 30-ти тысячной гвардии.

Стоящие кругом меня плотники просили меня ответить что-нибудь оратору. Я прошу слова. В это время Власов подходит к председателю товарищу Миронову и что-то ему шепчет на ухо. Получаю разрешение говорить. Задаю вопрос. «Скажите товарищи, а кто здесь ползучие гады?» Товарищ Миронов отвечает на это: «а вот разные бывшие офицеры, инженеры, попы и лавочники». Тогда я говорю, что здесь на собрании, кроме разных попов и лавочников, есть разные Трилиссеры – жиды, Мироновы, Трофимовы. Поэтому это тоже ползучие гады, как и те. И если логично рассуждать, то их тоже надо раздавить сапогами народа.

Поднялся шум, меня хотели арестовать, но рабочие не дали, и поэтому меня за оскорбление Красной гвардии предали суду революционного трибунала, который должен скоро прибыть для разбора дела.

19 марта. Революционный трибунал прибыл, и меня вызывают в качестве обвиняемого туда. Жена в слезах, мама тоже, утешаю насколько могу, а в душе – нехорошо. В три часа явился в училище. Начинается допрос меня. Председатель – толстый, высокий бывший машинист Чередниченко. Товарищ председателя товарищ Лапин – конторщик службы движения Забайкальской железной дороги. Секретарь – конторщик службы тяги Видура.

Задают вопросы – кто я, сколько мне лет, чем занимался и занимаюсь. Отвечаю, что я офицер, сейчас работаю здесь плотником, из дворян. Прочитали мне, в чем я обвиняюсь, то есть в оскорблении Красной гвардии. Беру слово и говорю, что я не понимаю, за что меня судят, я ничего не украл, ничего не сделал такого, за что меня нужно судить, а если я что и говорил про Красную гвардию, так это все правда, раньше на военной службе для защиты Родины воров и святотатцев, и хулиганов не брали. Им было место в тюрьме, а не в армии или в гвардии, хотя бы и красной. Разве, говорю, это не воры в гвардии, если они грабили квартиры и хвастались серебряными ложками? Разве не святотатцы те, которые во время декабрьского восстания пакостили в церкви и ломали иконы? Разве это не хулиганы, останавливающие проходящих женщин и девушек и предлагающие гнусности?

Председатель говорит мне – докажите, укажите фамилии. Ну назвал им Ощепкова, Преображенского, Владимирова и еще, не помню кого.

Во время перерыва подходит ко мне бывший жандарм Шостак, уже старик и говорит, что меня вор судит. А вор, говорит, Лапин. Он был конторщик на станции Байкал и в 1916 году украл из цейхгауза станции ящик вина. Я, говорит, составлял протокол. Да потом пришла свобода, ну и дело застыло.

Нет ли, говорю, у тебя копии этого протокола.

Есть, говорит.

Принес он копию и только заседание возобновилось, обращаюсь я к председателю и говорю, что меня, честного человека, не может судить вор. Председатель закричал: докажите! Это оскорбление трибунала!

А вот, говорю, пожалуйста, - копия протокола на товарища Лапина. Сразу же сделали перерыв, ушли совещаться и уже обратно вышли без товарища Лапина. Заменили.

Начался допрос свидетелей. Мои показывают, что я ничего не говорил, а противная сторона ссылается один на другого, а сами они тоже ничего не слышали. В общем обвинение доказано не было, но я все-таки был приговорен к двум с половиной годам принудительных работ в Черемхово, но имею право подать апелляцию в высшую, то есть в губернскую инстанцию – Иркутский Совет рабочих депутатов. А для того, чтобы я не скрывался, меня арестовывают – мера пресечения.

Кошмарное время было. Что только не переносит человек у этих извергов человеческого рода.

В течение четырех с половиной суток я испытал все – до дула нагана у лица включительно. В течение этих кошмарных суток у меня не было крошки хлеба. Перетерпел всяческие издевательства, вплоть до бития прикладами.

На пятые сутки на мое счастье был арестован бурят, привозивший на продажу рыбу и самогонку, которую у него конфисковали. Караул устроил, поэтому выпивку – жарили рыбу и пили отборный самогон (состав караула – караульный начальник Куприянов, разводящий Антосян, на посту красногвардеец Преображенский, А. Рябич, Гр. Рябич, Гарей, Дукман и Ощепков).

Часов в 11 вечера у них все утихло. Подойдя к двери, я был удивлен стоящим на посту (вернее сидящим) Гареем – молодой, лет 19-ти парнишка, не умевший обращаться с винтовкой. Я тихонько подозвал его и, зная о нем как маслодельщика парохода «Лейтенант Малыгин», попросил у него напиться воды. Гарей сказал, что воды у него нет, а есть самогон и подал мне большую чашку самогонки. При этом добавил, что ему очень меня жалко. У меня, как молния, мелькнула мысль – бежать. Бежать во что бы то ни стало.

Поблагодарив его, я отошел от двери и лег в угол, думая, как бы удрать.

Прошел томительный час. Караульные окончательно затихли, должно быть уснули. Я снова подошел к двери и попросил Гарея приоткрыть немного дверь.

Я помещался в камере № 2, против поста внутри, против дверей моей камеры выходила дверь на улицу. Учтя все это, я решил сделать так. Воспользовавшись оплошностью, я брошусь на часового и отберу у него винтовку, и выброшу на улицу, а так как ночь темная, то я постараюсь уйти в тайгу, а там проберусь как-нибудь в город.

Окликнув Гарея еще раз, я заметил, что он дремлет на стуле около плиты.

Распахнув быстро дверь я одним прыжком был у Гарея, выхватил у него из рук винтовку и, выскочив на улицу, на бегу открыл затвор. Но винтовка была заряжена всего на два патрона. Поэтому я решил, что я сразу же должен сбить их со следа, поэтому я бросился на речку Крестовку. Сзади послышались беспорядочные выстрелы и крики. По наледи, без дороги я пробежал почти две версты и очень устал от пережитых волнений. Решил забраться в кустарник и дождаться утра. Лег плотнее в снег и не заметил как заснул.

Проснулся я после обеда, когда солнце уже закатывалось, долго не мог сообразить, где я и что со мной. Придя в себя, я радостно думал, что я на свободе. А что я буду делать в тайге без хлеба, без вообще ничего – об этом не думал. Думал только одно – уйти в станционное селение Голоустного и там попытаться перейти Байкал. За Байкалом же меня никто не знает. Притвориться солдатом с фронта, инвалидом и понемногу пробираться к атаману Семенову. Все это казалось легким после пережитых мучений.

Выйдя на дорогу и пройдя по направлению прииска Залмановича версты четыре, я неожиданно столкнулся с местным охотником Витязевым, у которого я забрал винтовку Бердана, 130 патронов, 1 ½ сумки пороха и фунта два свинца, котелок, краюху хлеба, соль и чай. На душе стало веселей. Теперь, думаю, не пропаду. Попросил Витязева никому, кроме матери, обо мне не говорить. Бодро двинулся к прииску Санникова, что в 22-х верстах от Лиственничного.

Мои скитания по тайге и организация партизанского отряда.

Таким образом, в день Благовещения, то есть 25-го марта по старому стилю, я был уже далеко от Лиственничного. Прибыл на прииск под вечер, на другой день после встречи с охотником. Облюбовал себе баню (на прииске никого не было), так как контора была большая и неуютная.

Дни были теплые. Я ходил по лесу вокруг прииска, забирался на горы, охотился и для пропитания собирал прошлогоднюю бруснику. Жить в бане было тепло, так как я аккуратно топил, благо, что дров было сколько угодно. На прииске среди брошенного инструмента были топоры, пилы, ломы, кайла и прочее. От нечего делать занялся промывкой золота. Очень угнетало меня одиночество и тоска по семье, но показаться куда-нибудь я даже боялся думать. Отсутствие хлеба и недостаток питания переносил легко и радовался как ребенок, когда в кладовой нашел банку слежавшейся муки. Так прожил пять дней.

Однажды, придя со сбора ягод к себе в баню, я сел на крыльце и вдруг заметил идущих по дороге людей (8-9 человек). Не зная, что это за люди, я схватил берданку, патроны и убежал в гору, на прииск. Лег за камни, наблюдая за незнакомцами, одетыми в полувоенные костюмы. Незнакомцы обошли вокруг конторы, подошли к бане, зашли в нее и, выйдя, о чем-то совещались. Потом я услышал голос, кричавший: «Господин капитан! Это мы!» И я узнал своих солдат-фронтовиков – Сересенко, Рукавишникова, Сенникова, Храброва, Черных, Сизова, Рыжева, Остапчука. Они пришли ко мне в тайгу тоже скрываясь от преследования большевиков. Рассказали, как меня искали, арестовывали маму, жену… Пришли они вооруженные, то есть 5 винтовок, 600 патронов, 4 берданки. Это для тайги – сила!

Отряд смолокуров (как мы учились гнать смолу).

Таким образом, 30 марта 1918 года было положено ядро партизанского отряда (смолокуров) в количестве 9 бойцов. На общей беседе я был выбран начальником будущего отряда. Казначеем – старший унтер-офицер Сенников. Моими помощниками – Рукавишников и Сересенко и потом Новицкий (бывший фельдфебель 25-го Сибирского стрелкового полка).

4 апреля решено было пробраться на другую стоянку в район Большой Речки, в теплые зимовья и там расположиться. Я, как начальник отряда, приказал выставлять на день один пост для окарауливания. 8 апреля, утром, пришел с 16-ю человеками фельдфебель Новицкий. Нас уже стало 25 бойцов. Принесли хлеба и мне – письмо из дома. Сказали, что еще в тайгу много собирается народа, так как большевики не дают прохода и все время угрожают расправой.

9 апреля часовой поднял тревогу, так как показалась большая группа людей. Моментально приготовились к обороне. Подходящая группа выслала вперед несколько человек. Оказалось – наши фронтовики с ефрейтором Орловым и с ним пришли 37 человек. Орлов рапортовал, что прибыл благополучно, с командой. Я поздоровался с ними и сказал, что очень рад и горжусь, что мне Бог посылает таких храбрых людей. Затем объяснил им наш дневной порядок: беспрекословное подчинение мне и поставленным мною старшим. Приказал сделать все необходимое для равномерного распределения старшему унтер-офицеру Сенникову. Затем со всеми перецеловался и сказал, чтобы они устраивали себе жилье и т.д.

Итак, партизанский отряд был сформирован, но что делать – я не знал. Куда идти, с кем начать? Поэтому я решил сделать небольшую пробу – произвести налет на большевицкую секцию топлива, расположенную от нас верстах в 12-ти, ниже по реке. А для этого, чтобы узнать, я выработал план.

Первый налет на секцию топлива иркутского городского самоуправления (все большевики).

План мой был такой. Большевики не знают, что мы за люди, так как они не местные жители. Я и еще несколько человек идем к ним (с целью разведки), предлагаем им поставку для нужд городского управления древесный уголь и смолу, в которых город Иркутск очень нуждался.

Задумано – сделано.

Утром, 12 апреля, взяв с собой пять человек, пошли. Пришли на станцию, спрятав в кустах винтовки и оставив одного наблюдателя. Спросили комиссара – нам его указали. Нужно добавить, что нам очень помогла наша наружность. Мы в тайге не брились, не стриглись и у нас, а особенно у меня, была борода. Костюмы, правда, были полувоенные, но это не беда.

Войдя в контору, я обратился к заведующему топливным отделом товарищу Мяздрикову и сказал, что мы организовали здесь смолокуренное дело. Но зная, что сбыт для нас отдельным лицом не выгоден, так как не имеем больших средств, то мы и просим секцию топлива принять от нас уголь и смолу, снабдив нас продуктами и инструментами. Мяздриков очень любезно согласился довести до сведения городского управления о нашем предложении и мы расстались очень довольные друг другом. Мои ребята под шумок выведали, что тут большевиков всего 8 человек с винтовкой и 300 рабочих-путейцев.

Возвратясь в лагерь, я выработал план нападения (см. план местности). 20 человек занимают ночью контору и никого не выпускают. Я с остальными людьми окружаю контору, где жили большевики. В случае сопротивления берем контору с боя, забираем, что нужно, уничтожаем документы и уходим.

Вечером выступил Новицкий с 20-ю людьми, занял бараки китайцев. Окружил дом и в половину двенадцатого ночи мы ворвались в дом. Большевики не оказали сопротивления и были так напуганы, что все оружие, то есть 10 винтовок, 2 нагана, 1200 патронов, сдали беспрекословно.

Переход в новую местность.

Возвратясь с налета и отдохнув после этого дня два, я решил переменить место стоянки, считая, что близость от секции нам будет опасна и нас, конечно, не оставят в покое. Поэтому я приказал готовиться к переходу в вершину горы по реке Каменке, где облюбовал себе очень хорошее место и защищенное лучше с тыла. Здесь нас всегда могли обойти с флангов, а у нас уже набралось много багажа. При налете мною было взято 30 топоров, 10 пил, 20 кулей муки, 4 куля сахара и 2 куля соли. Кроме того, стоянка моя обнаружена китайцами, которые все это принесли почти до лагеря.

План нового лагеря. Налет на Голоустинское и бой с десантом из Лиственничного. Ледокол «Ангара».

Устроившись в новом лагере, я приказал партизанам готовиться к походу в Голоустинское. Нужно было пройти 45-50 верст горными тропами. Оставив в лагере 8 человек, с остальными выступил в поход. Шли весело, погода хорошая. В первый день прошли около 30-ти верст. Стали на ночь лагерем у ручья. Созвал ребят на военный совет. Решили послать разведку, узнать, какие там силы. Пошли: Новицкий, Усов, Герасимов. Мною было приказано в Голоустинское идти им без винтовок – узнать и вернуться назад. Утром мы поднялись рано и, пройдя к обеду незаметно около 18-ти верст, встретили бегущего к нам навстречу Новицкого, всего в крови. Он доложил, что их всех арестовали красные и только ему удалось бежать. Вчера пришла «Ангара», высадила десант в 75 человек, которые занимают волостной маяк и школу. Считаю силы почти равными, то есть их было больше, но у нас было преимущество в том, что мы в лесу, на горах, а они – как на ладони.

Я разделил отряд на небольшие группы по 5-6 человек и таким образом охватил Голоустинское. Местность благоприятствовала скрыто занять исходное положение. Сам я находился на своем левом фланге, считая его особо важным. Подойдя таким образом на очень близкое расстояние, мы открыли огонь по красным и по шлюпкам. Крайнее правое отделение открыло огонь по «Ангаре», которая сразу задымила и стала уходить от берега. Отойдя версты три, «Ангара» повернулась кормой и открыла огонь из орудия. Ею было сделано 65 выстрелов. У красных около шлюпок творилось что-то невероятное, шлюпки битком набитые отваливали от берега и понесли жестокий урон. У нас убито было девять, взято было нами семь человек и 37 человек раненых.

Я собрал людей, приказал им разместиться в школе, в волостном правлении. Взял с собой пять человек, пошел к старосте, куда приказал привести пленных и собраться всем жителям. Когда все собрались, я вышел к ним, вывел двух моих избитых партизан, а также Новицкого. Обратившись к толпе, я сказал им следующее: «Старики! Вы видите этих людей. Они ничего дурного не сделали, а только пришли к вам с просьбой, ради Бога дать хлеба. Ведь мы защищаем интересы крестьян, так они вместо хлеба получили даже не отказ, не камень, а гораздо худшее. Некоторые из вас, по наущению агитаторов и коммунистов, арестовали их и пытали, мучили и били. Я спрашиваю вас, старики! Хорошо это или нет? Мало этого. Вы вызвали еще большевиков со станции Байкал и эти дураки влопались в результате. Вы видите – они налицо. Поступка вашего я без наказания не оставлю, но и не хочу, чтобы пострадали безвинные. Поэтому и прошу выдать тех, кто избивал и кто по телефону вызвал ледокол с десантом. В противном случае из вас я расстреляю каждого десятого и сожгу полсела. Выбор делайте сами, решайте!»

Обращаясь к пленным, я спросил, кто из них красногвардеец. Вышел матрос и сказал, что он служил в красной гвардии, но не коммунист. «Как имя?» – спрашиваю. «Александр Воропаев», – отвечает. «А кто из вас коммунист?» – спрашиваю. «Другой» - отвечает. «Ильин кем был?» «Взводным». «Новицкий», - говорю я. «Повесить взводного коммуниста». Увели.

Остальным говорю вот что: «Друзья, я не хочу вашей крови. Хотя по вам и веревка плачет, но сегодня и так много было крови пролито. Так что идите, откуда пришли и постарайтесь больше ко мне не попадаться. А то тогда без разговоров повешу. Поняли?» «Так точно, покорнейше благодарим Вас Ваше Высокоблагородие! Мы совсем служить у них не будем, а уйдем домой». «Хорошо сделаете» – отвечаю им. «С Богом!»

Ушли все очень довольные. Крестьяне же все время стояли толпой. «Ну как! Кто зачинщик», - спрашиваю. «Дак што и говорить, Ваше Высокоблагородие, все виноваты», – отвечают. «Так что же?» – спрашиваю. «Расстреливать что ли и жечь?» «Воля Ваша», - говорят. «Ну ладно, - говорю. Моя так моя. Вот что, любезные – расстреливать я вас не хочу, жечь тоже не хочу. Кто председатель волостного комитета?» «Я» – ответил один. «Кто секретарь?» «Я» – говорит другой. «Где комитет бедноты?» «Мы» – говорят трое. «Коммунисты кто?» «У нас нет» – отвечают. «Ячейка есть?» «Нету!» «Ладно», - говорю. «Теперь кто бил моих солдат?» «Да что уж тут, выходи! Пнев, ведь ты начал. Лысков, а ты тоже ведь бил», - сказал бледный Пнев. «Да и Терехов тоже бил». «Я не бил», – закричал Терехов. - Это все вот они, – указал он на четырех-пятерых. – Ведь они говорили, что от вас потом пощады не будет. Они и по телефону говорили». «Ну», - говорю. «Вот и все! Новицкий, всыпать Пневу 100 шомполов. Габаев, а ты дай столько же Лыскову».

Разложили и дали. «А теперь, говорю, - вы сами порите тех, которых указали. И это не все. Я просил раньше со двора по пять фунтов хлеба и только, а теперь я возьму хлеба по 20 фунтов, одну корову и, кроме того, заберу в кооперативе то, что мне нужно. Поняли?» «Воля Ваша» – отвечают. «Моя, моя – отвечаю. И это не все. Дома Пнева, Лыскова и тех, кто участвовали, – сожгу. Поэтому пусть сейчас же убираются вон. Командир Сенников – иди в кооператив и бери все, что найдешь нужным. Людей возьми столько, сколько надо. Лаптев и Габаев – идите и подожгите дома, которые вам укажут. Эту падаль – на свалку», - указал я на убитых и повешенного.

«Через два часа выступаем. Ну – действуйте, а вы можете расходиться». «Покорно благодарим», – говорят. Через час все было кончено и отряд начал собираться в поход. Люди были веселы и все обвешаны разными вещами. Многое было не нужно и я говорю им: «Все равно бросать потом придется, поэтому бросай лучше сейчас». «Может пригодиться» – отвечают.

Бой под Тарбеевой с отрядом Каландаришвили.

Покончив с красными в Голоуственном, мы отошли в тайгу, унося богатую добычу – 40 винтовок, 11 тысяч патронов, 1 пулемет. Пленных – одного приказал повесить, остальных отпустил.

Придя в лагерь, то есть на нашу штаб-квартиру, я по просьбе некоторых партизан решил связаться с Иркутском, восстановить связь, если это возможно с военными организациями. Для этой цели под видом рыболовов пошли Рукавишников и Польшаков. Мы же простояв, то есть отдохнув 3-4 дня, решили сходить за продуктами , а более за хлебом в деревню Тарбеевую и я уже заранее предвкушал свою прелесть ужина, как вдруг началась впереди стрельба и идущие в дозор ребята возвратились ко мне и доложили, что в Тарбеевой красные и стоят посты в нашу сторону.

Приказал прапорщику Солнцеву с 30 человек наступать возможно медленнее. Я с остальными зашел кустарником около гор и ударил красным в затылок. Сенников, оттеснив красных от реки, занял огороды и таким образом красным под перекрестным огнем наших пришлось уходить вдоль по улице на мост по дороге на Косо-Ордынское. Ими оставлено 5 убитых и 2 раненых. У меня потерь нет. Взято 9 винтовок и 1800 патронов.

Придя из Тарбеевой и отдохнув, я после разговоров с партизанами решил сделать налет на село Листвяничное, где у большинства из наших были семьи и каждому хотелось увидеться с ними. Зная прекрасно расположение села и завода, я разделил отряд на четыре группы по 15-18 человек и каждой группе дал определенную задачу группе № 1 занять таможню. Группе № 2 занять почту, группе № 3 занять собрание и мост, а также и пристань (коммерческую). Группа № 4, в которой находился и я, нападает на завод и контору, а также и на караул красной гвардии в школе. Подойдя вечером к Листвяничному, отряды к часу ночи заняли указанные мною места.

В 2 часа ночи по сигналу (зеленая ракета) без стрельбы двинулись почти бегом в указанные пункты и через 15 мин. отрядом №4 завод и контора были заняты. Взятые в плен красногвардейцы заперты в темной кладовой в селе.

Я уже думал, что не проспали ли остальные отряды. Но в это время прибегает из 2-го отряда партизан Петя К. и докладывает, что целиком захвачен весь совдеп и Ал. Сенников просит меня прибыть туда, захватив с собой 4 чел. Я бегом побежал туда, нужно было пройти почти 1 ½ версты.

Придя туда, я увидел следующую картину. За столом, покрытым красным сукном, сидели 11 человек комиссаров со связанными руками и бледные, как мел. Сенников доложил, что у него потерь нет, хотя «эта рвань» и начала стрелять, но он бросил в них гранату и они сдались. Двое из них ранены. Подойдя к ним, я спросил их: «Ну как, товарищи. Вас тоже пешком в Иркутск отправить? Что, говорю, товарищ Власов, молчишь? Видишь, говорю, насколько Бог справедлив. Ты меня пугал наганом в тюрьме, а выстрелить духа не хватило, а я руки о тебя пачкать не хочу. Найдутся другие, и, чтобы в рай не попал, повесят тебя на заводских воротах. И обращаясь к Молокову, я приказал начальника красной гвардии т. Власова повесить. Повесить с ним за компанию Жаркова, Реймера, Антосяка, Рябича, Куприянова и Калинина Владимира. Их тоже – на фонарях и столбах завода.

Начало светать. Я приказал партизанам собраться всем у завода и, реквизировав суммы завода, заплатил им жалования по 3 тысячи рублей. Из кооператива взял для нужд отряда сахар, муку и прочее. Населению роздано 7 тысяч пудов муки кооперативной. Почта конфискована. В своей семье я пробыл не более часа и к девяти часам утра мы, навьючив лошадей, ушли снова в тайгу. В отряд поступили добровольцами еще 21 человек. Итого нас 88.

Прибытие новых партизан и мы идем в город Иркутск.

Возвратились посланные в Иркутск. Принесли газет и письма от капитана Сушкова, капитана Прибыткова с просьбой помочь им сделать восстание в Иркутске. По их информации чехи где-то близко и у красных – паника.

До этого жизнь наша в лагере протекала нормально. Казармы и дальняя разведка доносили, что ничего подозрительного не замечается, поэтому все отдыхали, купались, устраивали разные состязания и т.д.

Когда я получил письма и газеты, я собрал ребят и прочитал им все нас интересующее, а также и просьбу Иркутской организации поддержать их. Поэтому, сказал я , я беру с собой половину отряда. Кто хочет идти – пусть знает, что там будет очень трудный бой. В городе – это не в лесу и т.д.

Отобрал с собой 42 человека. Приказал им приготовиться к походу, но без винтовок, а взять гранаты и револьверы. «Винтовки достанем в Иркутске» – сказал я. С заставы № 2 от реки Ангары донесли, что ждет группа людей человек 40-45. Приказал всем занять позицию. Я пошел к заставе, но оттуда с криками «ура» шли толпой партизаны и начальник заставы Шкильнюк доложил: «Начальник, пополнение прибыло». Подошли и вновь прибывшие, здоровые ребята и доложили, что они бывшие солдаты 6-го тяжелого артиллерийского сибирского дивизиона, который сейчас расформирован. Служить в красной гвардии они не хотели, а в городе слышали, что в лесу есть белые отряды, они и ушли искать. Из города выходили в одиночку и собрались только в стекольном заводе, где им указали, где нас искать. Не зная их, я решил их оставить в тайге и, отозвав своих заместителей Сотникова и Солнцева, я просил за ними последить и при малейшей попытке бунта – расстрелять на месте.

9 июня утром я с 42 чел. пошел в Иркутск.

Иркутское неудачное (11июня) восстание и уход из города.

10 июня в 4 часа дня я пришел в деревню Пивовариху, где нас должен был встретить провожатый. Проводник прапорщик Орлов уже дожидался нас. Он сказал, что по заданию я должен действовать совместно с капитаном Сулковым. Наша группа по заданию должна была брать тюрьму, в которой в то время сидело 437 человек офицеров и чиновников, арестованных большевиками . Проводник вечером привел нас к архиерейской роще. Там в чаще мы должны были дожидаться из города.

Пришли мы часов в 10 вечера, а в 1 час ночи должны брать тюрьму. Как передали – город разделен для действий на 18 участков, где и должны в 1 час ночи начать действия группы и отряды добровольцев. В 11 с половиной часов пришел капитан Сулков и с ним 5 человек. К 12 часам ночи еще подошло человек 15-16 и к часу ночи вместо 211 чел. с моими 40 чел. едва-едва набралось 70-72 чел. Точно не помню, да и не считал.

Брать открытой силой с 70-ю человеками тюрьму невозможно. В тюрьме рота охраны – 90 человек при 2 пулеметах. да надзирателей – 18 человек.

Поэтому капитан Сулков решил обмануть красных. Взяв с собой мою группу, толпой пошли к тюрьме мимо Казанской церкви и когда, поравнявшись со стеной тюрьмы, часовой-мадьяр окрикнул: «кто идет?», капитан Сулков ответил: «Чрезвычанная Следственная Комиссия!» Младший портупей-юнкер Логинов на вопрос часового («пропуск») ответил, что не будет говорить через улицу, а подойдет и скажет. Часовой подпустил довольно близко.

Тогда Логинов ударом бебута в грудь убил часового. Снял с него патронташ, взял винтовку и присоединился к остальным, доложив капитану Сулкову, что с часовым покончено.

Подошли толпой к воротам, постучали. Надзиратель открыл калитку и спросил, что за люди. Ответ старый – «Чрезвычайная Следственная Комиссия». Когда он отворил немного больше, я схватил его за горло и сказал, молчи! Отворяй скорей двери и показывай, где спит караул? От страха у бедняги отнялся язык, с трудом ответил, что караул спит в канцелярии тюрьмы (см. план тюрьмы). Я знал, где канцелярия, бегом повел своих. Пробежав коридор, мы вбежали в канцелярию. В первой комнате канцелярии в углу налево стоял пулемет «Максим» на колесах, покрытый брезентом. А спало на полу, на столах 36 человек красных. Я скомандовал, бей их! Во второй комнате спало 29 человек. Начали бить. Били чем попало сонных, полусонных, не успевших очнуться. Били прикладами винтовок, рукоятками револьверов и поленьями.

В третьей комнате спал начальник караула комиссар – мадьяр-офицер. Ему прикладом разбил голову старший унтер-офицер Сенников Алексей. В 5-6 минут все было кончено. Караул перебит, часовых внутри двора сняли выстрелами и тюрьма была взята. К 3-м часам все было кончено. Арестованные политические, то есть офицеры, чиновники, буржуазия – были освобождены. Уголовных всех перевели во внутренний корпус тюрьмы.

А в городе тихо. Кое-где слышны выстрелы, но видно, что восстания нет. Правда около 4 часов началась усиленная стрельба около казармы 28-го Сибирского стрелкового полка. Мне было приказано капитаном Сулковым произвести усиленную разведку в город. Я рассыпал своих и нескольких добровольцев в цепь и повел их через речку вброд, в город. Взошло солнце и я продвинулся до Ланинской улицы, где меня с трех сторон встретил ружейно-пулеметный огонь. Моментально построили баррикады из ворот, тротуара и вывесок.

Послал донесение в тюрьму капитану Сулкову, что мною заняты сад, дом Медведниковой и три квартала на Ланинской улице. Дальше двигаться не могу. Людей у меня всего 47 человек, поэтому прошу прислать еще 80-90 человек, тогда я поведу наступление на Большую улицу и постараюсь дойти до штаба красной гвардии, гостиницы Никитина и, если можно будет, то займу Управление Забайкальской железной дороги и двор воинского начальника. Через час получил ответ.

Людей в тюрьме 70 человек. Остальных увел приезжавший подполковник Эллерц-Усов для охраны винного склада. Поэтому капитан Сулков просил меня держаться. Из города в тюрьму понемногу собираются добровольцы. Казармы 28-го сибирского стрелкового полка атакуют казаки и отряд капитана Орлова. Стало припекать. Мои бойцы, утомленные переходом и ночным боем, в тюрьме лежали за баррикадами, дремали, а некоторые спали.

В 11 ч. 5 м. по Арсенальской улице с баррикады прибежал ко мне Шумков и доложил, что красные выкатили орудие. Не успел он закончить, как раздался выстрел и где-то впереди по крышам горохом ударила шрапнель. Я побежал туда, захватив с собой пулемет и 5 человек партизан. У красных стояло орудие. Я скомандовал «Прицел постоянный! Часто! По 10 патронов. Начинай!» Красные у орудия заметались и скрылись, бросив орудие. С другой баррикады тоже донесли, что там тоже ставят орудие. Приказав здесь Сенникову держать орудие под огнем, пошел туда. В 1 ч. 25 м. по Ланинской ул. от церкви затрещали выстрелы, а потом заговорил пулемет. Бегу туда. Там докладывают, что красные наступают и они боятся, как бы их не обошли дворами.

Из моих свободных людей послал 2-х человек к Кузнечной слободке, наблюдать. В 2 ч. 20 м. пулеметный огонь с Благовещенской церкви и с угла Большой улицы вели 2 пулемета. Ко мне прибыло пополнение: 3 казака, 2 реалиста, 1 гимназист и 1 семинарист. Все они мальчики 14-15-16 лет. Вооружил их и послал 5 человек к прапорщику Рукавишину. Кадета Никитина оставил у себя для связи. Где ты теперь?

В 3 часа посылал донесение, что красные наступают с трех сторон, но атаку их отбиваю, что люди у меня утомлены и что прошу смены хотя бы на ночь, дабы выспаться. Посылаю Никитина и в 4 ч. 15 м. из тюрьмы прибежал незнакомый доброволец и сообщил, что в тюрьме паника, восстание не удалось. Подполковник Эллерц-Усов отряд свой распустил. Капитан Сулков приказывает им отступать на тюрьму, взять своих и без шума быстро отходить к кадетскому корпусу. В 5 ч. вечера эти люди 54 человека были собраны. Пули густо летели со всех сторон. Двор кадетского корпуса выходил на реку Ушаковку.

У забора разложил цепь, приказал тихо отходить, имея в центре цепи пулемет. Я скомандовал по первому отделению: «Цепь за мной». Начали отходить, внезапно со стороны Кузнечной слободы красные открыли ружейный огонь. Многие выскакивали на мост, у меня упало двое, потом еще трое. Два человека ползут, остальных троих приказал подобрать. Вдруг со стороны Исторического сада открыт пулеметный огонь. Мои люди не выдержали, бросились бежать, бросили пулеметы. Командую «Цепь, стой! Ложись!». Легли. Некоторых послал ползком за брошенными пулеметами. Притащили. Командую: «Две очереди по Историческому саду. Прицел 6. Огонь. По 2 обоймы по мосту. В цепи часто. Начинай!»

У красных все стихло и мы без помехи отошли к тюрьме. Там уже мало осталось. Капитан Сулков в штатском и говорит, что он идет домой, а мне советует уходить скорей из города. Я моментально собрал желающих, всего набралось 127 человек, выслал дозор 18 человек. 70 человек – главные силы; 39 человек – прикрытие отступающих. Взял с собой 2 лошади, навьючив их мукой и солью из тюремной хлебопекарни.

Мы в тайге. Устройство лагеря. Офицеры.

Двинулись мы прямо через гору к востоку. Отойдя 3-4 версты мы все еще слышали ружейную и пулеметную стрельбу. Потом все утихло. Дав отдохнуть полдня, я поднял отряд и повел его Безымянным ключом в вершины гор. Было уже темно, но нам необходимо было уйти на 10-12 верст, и чтобы скрыть следы от противника, мы шли в беспорядке, кучами, без разговоров. Пройдя еще версты 3-4, я, пропуская около себя партизан, говорил им, что необходимо пройти еще 3-4 версты. Люди молча соглашались. Часов в 10 вечера перевалили гору. Я приказал остановиться на ночь, выбрал надежных ребят в сторожевое охранение и выставил секреты. Рано утром встали – ночь была холодная и спали очень мало. Собрал людей и сказал, что сейчас выступим в вершину Мыковский ключ, а там есть Митина падь. Там станем лагерем, на неделю или две. В речке есть рыба, можно рыбачить и охотиться.

К обеду пришли. Дорогой разыгрался инцидент, который неприятно на меня подействовал, но я все-таки его ликвидировал. А именно: два офицера, не к их чести, отказались нести пулемет, который по очереди несли двое человек и уже все это сделали. Узнав в чем дело, я приказал офицерам, как начальник отряда, взять пулемет и нести. И напомнил им, что здесь не полк и не митинг, а здесь слушаются распоряжений, отдаваемых мною или моими заместителями. А если им неудобно подчиняться моим приказаниям, то они могут убираться куда угодно. Это на них подействовало и они донесли пулемет до стоянки, то есть до лагеря.

Но вечером пришли ко мне объясняться, что с ними нельзя обращаться как с солдатами, что они офицеры. Я же им объяснил, что здесь офицеров нет, а есть все бойцы, и что мои приказания должны исполняться беспрекословно. И если им не угодно этому подчиниться, то они могут уйти куда угодно, что они потом и сделали. К стыду этих офицеров они украли у каптенармуса 4 буханки хлеба и тайком, ночью ушли. Фамилии офицеров – поручик Коняев и поручик Волковыцкий.

Слухи о чехах.

Дружно, без разговоров закипела работа по устройству лагеря. Лагерь решено укрепить рвом и окопами, сделать полуземлянки и через 5-6 дней мы уже сидели в чистых землянках. Людей было много. Устроили окопы с козырьками, несколько пулеметных гнезд. Моя землянка была в центре и ребята обшили ее изнутри березовой корой. Уютно и даже красиво и, во всяком случае, оригинально.

Постов выставлялось ежедневно по два на полторы-две версты от лагеря. Однажды вечером постовые заметили конных. Моментально, по тревоге все заняли места. Но тревога оказалась ложная. Из Иркутска приехал владелец кирпичного завода с полукровными лошадьми, некто Пискунов. Он сообщил, что у красных паника и что чехи уже в Иннокентьевской. В лагере стало весело и все рвутся идти в Иркутск, помогать чехам.

Чехи взяли Иркутск 14 июля 1918 года. Чехи под командой капитана Гайда (его начальник штаба капитан Кадлец) и русская Нижнеудинская дружина, переправившись на лодках ниже Иркутска через Ангару, ворвались утром в Иркутск с севера в предместье. Красные отступили без боя. А так как чехи и русские были очень утомлены, то решено было дать им отдых, дня на 2-3, но узнав, что красные бегут, командование решило бросить за отступающими хотя бы небольшую часть. Поэтому вечером в Листвяничное двинуты были: рота 6-го Тетеринского полка и 1 Яна Искры эскадрон. Всего человек 250, которые, отойдя от города 20 верст, стали на ночлег и утром выступили дальше, не встречая сопротивления.

Так как противника перед собой они не обнаружили, то дошли до Тальцинской фабрики, имея впереди конную разведку (все это я узнал после).

Бой в Тальцах с отрядом Каландаришвили, уничтожение 3-го Интернационального эскадрона коммунистов.

12-го июля вечером, получив сведения, как я уже писал, от господина Пискунова, я приказал готовиться своим к переходу ближе к городу. И утром 13-го мы, в количестве 172-х человек, имея впереди пешие дозоры, идя стороной от тракта (вернее, держась тайги), выступили по направлению к Иркутску. Шли не торопясь (таежным шагом), часто делали привалы, и, пройдя за день около 20-ти верст, остановились у ручья Тальцинского завода на ночь. Ночь теплая, поэтому я сказал ребятам, чтобы костров не разводили, так как поблизости должен был быть противник.

В Тальцы послал с целью разведки и доставки хлеба 12 человек под командой прапорщика Рукавишникова, который скоро вернулся обратно и доложил, что в Тальцах стоит красная кавалерия и кругом Тальцов посты пешие. Я вызвал охотников на разведку и приказал им добыть пленных или узнать, что за часть и сколько. Вызвались сходить трое. Новицкий, Никешин и Шаповалов ушли. Остальных я собрал ближе и просил их не разговаривать громко и быть готовыми.

Через час пришли с разведки и доложили, что пленного они не достали, а узнали, что стоит отряд Каландаришвили (70 человек при 2-х пулеметах). Можно свободно пройти в село. Поэтому я решил напасть на Каландаришвили ночью. Собрал ребят, объяснил им, что делать. 60 человек под командой прапорщиков Солнцева и Рукавишникова должны были наступать с фронта. Я же, с остальными 92-мя бойцами захожу справа, занимаю горку около церкви и начну обстреливать село вдоль по улице.

Так и сделали. В 2 часа ночи Солнцев и Рукавишников со своими, с криками «ура» бросились вперед. Красные в панике выскакивали из домов. Многие бежали в нашу сторону. Другие – на берег реки Ангара. Но везде их встречали огнем и они беспорядочной толпой хлынули обратно в сторону Иркутска. Захватили в результате 5400 патронов, 39 лошадей и 15 пленных. 31 был убит. У нас потерь нет. Счастливо.

Снова тайга. Нас много, 167 человек. Смерть подполковника Ткачева.

Выйдя из Иркутска, как я уже писал, вечером в 6-7 ч. 15 июля, мы отошли за ночь до деревни Худяково, в 23-х верстах от Иркутска. Вперед были высланы квартирьеры 15 человек с наказом, чтобы жители приготовили что-нибудь поесть и чтобы никто из жителей, под страхом быть убитым, не выходил из домов, это было сделано для того, чтобы жители не знали, сколько нас. Им было приказано в каждом доме приготовить на 12-15 человек, всех домов было 43.

Придя в деревню, я приказал всем разделиться на партии по 15-18 человек и переходить из дома в дом, так как нас всего было офицеров 12, солдат 115 = всего 127 человек. Мне лично пришлось ужинать в пяти домах, некоторые партии даже более, в 7-8 домах. Утром часов в 8, немного отдохнув, мы тронулись дальше в тайгу.

Я предложил старшему из нас подполковнику Ткачеву принять команду. Подполковник отказался, говоря, что он не знает местных условий, и предложил мне командовать, обещая исполнять все мои приказания. Пройдя 8-9 верст мы вышли на так называемые Казачьи покосы при впадении речки Талой в речку Ушаковку. У нас чувствовалась усталость, многие от переутомления не могли идти, поэтому я приказал отряду остановиться и выбрал место для лагеря на горе, в лесу за речками. Разбил людей на взводы и приказал выставить сторожевое охранение у караулки на поляне, место впереди чистое, как ладонь ровное. Этот день простояли тихо рядами, купались в речках, мыли белье и т.д. Ночь прошла спокойно, красные нас по пятам не преследовали, чего я боялся.

Еще день провели спокойно. 18 июля я вызвал охотника сходить на разведку в деревню Худяково - вызвалось 4 человека: юнкер Шишкин, прапорщик Солнцев, юнкер Черных, прапорщик Лютиков. Подполковник Ткачев попросил разрешения сходить с ними, часов в 9 они ушли. Все было тихо, день прекрасный. Вдруг я слышу около караулки шум. Бросился туда. Смотрю – стоят юнкер Шишкин и Солнцев. Бледные, не могут, что называется, дух перевести. Подбегаю, спрашиваю: «что случилось?» Наперебой начинают докладывать, что подполковника Ткачева убили в Худяково красные - разъезд человек 15-ть.

Я приказал им докладывать по очереди. Выяснилось следующее: придя в Худяково не заметили ничего подозрительного. Подполковник Ткачев почти в середине деревни зашел в дом и попросил у хозяйки старухи молока и хлеба, и начал ее выспрашивать, не проходили ли какие-нибудь солдаты, хозяйка ответила: «много разных бродяг шляется и 3-го дня тысячи полторы прошло, всех объели! Никого правда не тронули, но страху натерпелись». Дав им молока, хлеба старуха вышла в огород. Подполковник Ткачев с юнкерами сели за стол пить молоко, не выставив охранения. Не прошло и 20 минут, как хозяйка кому-то закричала: «Это не ваши здесь сидят?».

Выскочив из-за стола, юнкера увидели человек 15 конных, подъезжавших рысью к дому. Мы все бросились к винтовкам и в сени. Но двери долго не могли открыть. Когда же выбежали, то красные были уже у крыльца, приняли нас в шашки и подполковник Ткачев упал первый, изрубленный шашками. А остальные были изрублены на заборе. Им же двоим удалось убежать в лес и они бегом прибежали сюда. Я приказал Новицкому взять 25 человек и скорей идти в деревню Худяково на выручку тел убитых.

Остальным приказал быть наготове и делать завалы и окопы. Прошло томительных 2-3 часа, было около 4 часов, когда от Новицкого пришла связь сказать, что он отходит, так как в Худяково много красных конных и пеших, и, кажется, есть артиллерия. Приказал людям занять места. Я обошел участок и везде просил зря, без команд не стрелять, чтобы не обнаруживать себя. От караулки пост приказал убрать и если противник пойдет в наступление, то подпускать его до караулки без огня.

В это время показался Новицкий со своими людьми. Он вел людей бегом и в беспорядке, сзади в 1500 шагах приблизительно, маячили конные и слышался редкий ружейный огонь, но пуль не было слышно. Подбежав ко мне, Новицкий доложил, что до деревни Худяково он не дошел, был обстрелян. А так как заметил пехоту, то решил отходить на наши главные силы. Я приказал ему с его людьми быть в резерве у домика.

Соединение с чехами и взятие Листвяничного.

Разделавшись при свете горящих изб с Каландаришвили, я остаток ночи провел в селе Тальцах, а в 6 часов вечера 16-го июля решено двигаться к Иркутску. Не зная есть ли впереди противник и где остаток отряда Каландаришвили, я опять приказал идти стороной от тракта. Не прошли мы и 5 верст наш дозор по дороге доложил, что это вчерашние. Я занял позицию на берегу ручья, но огня приказал не открывать Дозоры пропустил без обстрела. Наша позиция очень удобная. Берег ручья возвышается сажени на две и обрывистый, обстреливаемый красными. Лежа в кустах шагах в 60-70-ти от дороги, я видел как проехал дозор из пяти всадников. Хотя они и говорили, но слов разобрать было нельзя. Кто они – так и не узнали.

Решил, что красные. Меня ввело в смущение только то, что фуражки у всадников с назатыльниками, а у тех, что мы вчера били, были шапки и фуражки обыкновенные.

Прошло минут десять. Показалась колонна. Впереди конные – человек 60-70, сзади пехота – 100-130 человек и небольшой обоз (5-6 телег и походные кухни). Когда они подошли шагов на 120-140 я рассмотрел значок. У конных был красный флажок по диагонали , а так как в начале 1917-го года мой участок позиции был рядом с чехами, то чешский флаг я изучил хорошо и, когда они подошли к нам на 60-70 шагов, я подал команду своим «встать». У чехов поднялась паника и они моментально рассыпались в цепь. Коноводы ушли в кусты, потом оттуда раздался крик: «что за люди?» Отвечаю, что партизанский отряд «смолокуров». «А вы, что за люди?» «Мы – чехи!» «Выходите быстрее на дорогу». Я узнал, что командир отряда ротмистр Билина (командир эскадрона) и идет с ним 4-я рота Тетеринского стрелкового полка. Идут они в Листвяничное.

Нашей радости не было границ. Нашли даже общих знакомых.

Бой на станции Байкал (у красных убито более 2500 человек).

Ротмистр Билина предложил мне присоединиться к нему и идти в Листвяничное вместе, так как мы хорошо знаем дорогу.

У деревни Большая речка сделали привал. Чехи угостили нас борщом из свинины и галетами, и мы пошли дальше вечером в Листвяничное, и заняли его без боя.

Красные бросив лошадей, два парохода на лодках и пароходах переправились через Ангару на станцию Байкал. Чехи выставили сторожевое охранение в сторону от Таможенной заставы. Я – от своего отряда караулы и патрули по селу Листвяничному с приказом задерживать всех подозрительных лиц. И только в 12 часов ночи я пошел домой.

Утром в красном Исполкоме занял комнату под канцелярию и общественное собрание – под караульное помещение для своих ребят. Чехи разместились по квартирам.

В 7 часов утра со стороны станции «Байкал» (7 верст) услышал сильный взрыв. Стекла в домах повылетали. Выбежав на улицу, я увидел громадное черное облако дыма над станцией «Байкал» и оттуда слышалась ружейная и пулеметная стрельба, правда, редкая. Оказалось, что Нижнеудинская дружина в 40 человек, горами прошла к Маяку, который выше уровня озера Байкал на 180 саженей, рассыпалась в цепь и начала обстреливать станцию, где стояло пять эшелонов с красными и несколько вагонов с динамитом. Пуля попала в один из вагонов. Получился взрыв от детонации. Взорвались все вагоны. Взрывом разрушены: станция, водокачка, депо. Разрушены все пути и оторвало часть деревянного мола.

55-ти саженные бревна, рельсы, шпалы и трупы, по словам очевидцев, летели на 2-3 версты. Дом-буфет, находящийся от станции в 200-тах саженях, разрушен до основания. У красных убито 2500 человек. Пострадали и частные лица, так как в одном из эшелонов раздавали муку. Уцелевших красных – около 200-т человек – нашли под пристанью. Все расстреляны.

Я – начальник охраны Байкальского побережья (построенного чехами). Отрицательное отношение офицеров к происходящих событиям.

18-го июля с бронепоездом приехал капитан Гайда и по его приказанию эскадрон уходил дальше на восток, а охрану должны были наладить сами русские. Я с ротмистром Билина пошел к нему и он сказал мне: «Хорошо, братче капитан, я Вас назначаю здесь комендантом и начальником охраны берега Байкал, формируйте охрану и т.д.»

По этому поводу мною было напечатано и расклеено объявление, что я назначен начальником охраны и прошу всех военнослужащих явиться для регистрации. Население просил соблюдать порядок и сдать все огнестрельное оружие. За неисполнение грозил арестом и отправкой в тюрьму.

На регистрацию явилось много солдат и офицеров. Я предложил господам офицерам помочь мне в налаживании охраны и т.д. Все говорили – «ах, как надоело».

Гвардии капитан Козин, которому я предложил, как старшему, принять мою должность, ответил отказом на том основании, что он не признает чехов и что они не вправе отдавать здесь приказы. На что я ему сказал: «Что же делать, когда русской власти нет?» «Ну – сидеть и не рыпаться» - ответил он.

Я все-таки вел регистрацию. Записал солдат разного звания до 600-т человек и около 15-ти офицеров. Потом я решил формировать Байкальский стрелковый отдельный батальон, который и влить потом в какой-нибудь полк, или, как говорили, «дружину».

Работы было много. Нужно было составить акты по похороненным красным на станции «Байкал», нужно ежедневно было отправлять арестованных неизвестных лиц из разбитых красных. В день подписывал более 100 пропусков. Допросы и т.д. отнимали массу времени. Судей не было, приходилось разбирать разные тяжбы. Каждый день жалобы. Арестовал инженера Нилова – помощника начальника красного гарнизона. Рабочие говорили, что он большевик. Отправил его в Иркутск, где он поступил добровольцем в войска Сибирской Областной Думы.

В общем, занимался до 2-3-х часов ночи и дело наладил, но надоело. И, главное, что раздражало – это нежелание мне помочь.

Роспуск дружины. Я отправляюсь в Иркутск для поступления в войска.

Видел отрицательное отношение офицеров и прочих к событиям, а главным образом сопротивление, за некоторым исключением, почти всех к формированию большой Байкальской дружины, вернее полка. Людей находилось много, до 600 человек. Но офицеры на мое приглашение – кто отказывался, под предлогом, что ему надоело, кто – говоря, что он не сочувствует формированию под протекторатом чехов, и .т.д. После нескольких совещаний я, видя, что толку из отряда не выйдет, сказал что я слагаю с себя звание Начальника охраны Байкальского побережья и еду в Иркутск, чтобы поступить добровольцем в войска Сибирской Областной Думы (правительство правоэсеровское).

23 июля 1918-го года в девять часов утра прапорщик Рукавишников построил моих людей (193 человека). Я вышел, поздоровался, и собрав их в круг, объяснил им абсолютно все и сказал, что хотя я и не эсер, но считаю долгом чести для себя идти служить. Это лучше, чем бездействовать здесь, и поэтому считаю, что отряд охраны очень большой. А охранять, особо, нечего и некого, что это – игра в солдатики.

Поэтому – отряд расформировываю. За себя оставляю прапорщика Рукавишникова и 24-х милиционеров, которым будет платить жалование завод (по триста рублей в месяц). А кто желает со мной пойти служить – буду очень рад их взять. Остальных – благодарю за службу и прошу считать себя уволенными до распоряжения правительства.

Со мной согласились ехать 63 человека, испытанных старых партизан. С остальными я попрощался за руку и даже с поцелуями. Не обошлось без слез. Многие говорили, что они меня не забудут до конца жизни.

Где они теперь, мои родные орлы? Да, многих нет в живых, помнят ли меня остальные?

28-го июля сели на поезд и поехали в Иркутск. 64 человека вместе со мной. В Иркутске я построил их и повел к воинскому начальнику полковнику Попову. Комендантом города был поручик Моисеев.

Поступление в Иркутский артиллерийский дивизион. 28-го июля 1918-го года.

В канцелярии воинского начальника толчея. Ничего нельзя узнать. Все суетятся, а толку нет. Кое-как добрался до него и спросил – куда я могу поступить с моими добровольцами. Полковник Попов сказал: «Куда хотите! Все делается помимо меня и я никуда никого не распределяю, а только занимаю место». Выйдя от него, я недоумевал: куда же мне идти. И выйдя к моим – объяснил им, что они могут записаться непосредственно в любой полк. Все они заявили: «Господин капитан. Куда Вы, туда и мы». Тогда я решил идти в Иркутский стрелковый полк.

Идя туда, встретил знакомого, капитана А.М. Прибыткова, которому объяснил наше положение. «Вот и хорошо», - сказал Прибытков. «Идем со мной, поступай в артиллерию. Туда и добровольцев тоже примут».

Направляюсь туда, в канцелярию артиллерийского дивизиона. Я явился к командиру дивизиона, полковнику Шмелеву и просил меня и 63-х добровольцев принять в дивизион. Конечно, приняли с распростертыми объятиями.

Поход за Байкал.

Я и 35 человек были назначены в 1-ю батарею, а остальные, с подпоручиком Алексеевым – во вторую батарею.

Дивизион вооружен винтовками. Пушек нет. Скоро должны идти за Байкал драться с красными. Мои люди очень пригодились, как знающие пехотное дело (до мая в 1-й батарее было 39 человек офицеров-артиллеристов и 54 солдата). Я был назначен командиром батареи в пешем строю.

На взводах, на первом – капитан Прибытков, на втором – поручик Окороков (Бандура), на третьем – прапорщик Ракеев. На четвертом – прапорщик Плозников. Как пехотный офицер – офицер артиллерии в строю – командир 1-го батальона капитан Вериго, тоже с винтовкой.

1-го августа погрузились в эшелон и вечером были на станции Слюдянка, откуда походным порядком (поезда дальше не ходили, красными был взорван туннель № 39) до станции Утулик. На станции Утулик стояли три дня и я усиленно занимался рассыпным строем. Выходило отвратительно, скверно. Резервный взвод в другой раз был шагах в 50-ти от цепи, а один раз даже и впереди. Комичного было много.

Десантные операции чехов в соединении с русскими отрядами. Ледокол «Байкал» и бой в Мысовой.

Наше и чешское командование с 1-го августа приступило к подготовке десанта, предвидя трудности боев по линии Кругобайкальской железной дороги (невозможность развернуть для боя части через горы и Байкал). Поэтому с фронта была снята Барнаульская дружина (800 штыков) и стянута на станцию Байкал, где было 3 парохода и 3 баржи, приспособленных для перевозки десанта. Дружина и рота чехов с тремя орудиями были посажены на баржи. На пароход «Бурят» установили одно орудие и рано утром пароходы тронулись.

Капитан одного из пароходов сбился в тумане с пути и пароходы шли близко к восточному берегу Байкала. Когда разошелся туман, то в одной версте показалась пристань у станции Мысовая. Быстро приготовились к бою и с парохода «Бурят» открыли огонь из орудия по ледоколу «Байкал», стоявшему в гавани. На ледоколе возникла паника и после третьего снаряда ледокол загорелся.

Десант в Мысовой наши побоялись спустить, так как в Мысовой в это время были главные силы красных и пароходы направились дальше в устье реки Селенга, где, пройдя около 60 верст вверх по реке, высадили десант в селе Брянское. Десант повел наступление к озеру Байкал. Чехи, действовавшие с фронта, также повели наступление на станцию Мысовая и далее на станцию Посольская. В Мысовой красные сопротивлялись слабо, но на станции Большеречинская вырыли окопы. Их мы атаковали в 11 часов дня. Они оказывали упорное сопротивление, но были сбиты и начали отходить к деревне Посольской. У них была заметна паника, потому что они уже узнали о десанте. Взято 56 составов и очень много, более 5000 пленных. 14 орудий, масса оружия.

Бой под разъездом Салзан Кругобайкальской железной дороги.

4 августа начальник дивизии генерал Гривин приказал дивизии выступить в семь часов утра. Построились и пошли. Прошли разъезд Монгутай. На восьмой версте от разъезда Монгутай закрепились на реке Салзан. Заняли и его без боя. Подошла рота чехов. Приказано наступать на разъезд Олгутай. Только вышли, как увидели в версте от нас бронепоезд красных, который открыл огонь из орудия. Я скомандовал батарее: «вправо в цепь 1-й и 2-й взводы бегом».

Третий, четвертый взводы в резерве вправо от линии держат связь с цепями и держатся не ближе 150-200 шагов от цепи.

Бой на станции Мурино Кругобайкальской железной дороги, взятие двух бронепоездов.

Кое-как с шумом рассыпались, пошли вперед. Бронепоезд начал отходить и скрылся за поворотом. Лес густой, прошли 2-3 версты. Красных нет. Справа – чехи вышли на линию. Лесом прошли еще. Справа скалы, слева – Байкал. Полковник Шмелев приказал идти четырьмя цепями. Кое-как перестроились. Идти можно только по линии и возле полотна. Не более 10-15-ти человек. Остальные – в резерве, «гусем». Дошли до другого поворота. Идущие впереди вдруг заметались. Я побежал туда и увидел в ½ версте от нас два бронепоезда красных и два состава бронепоездов. Двинулись на нас.

Я приказал лежащие около линии железной дороги шпалы набросать на полотно железной дороги и два взвода рассыпать по скалам выше и приказал как можно ближе подходить к поездам. Поезда красных отошли назад, а я продвинул цепь до железнодорожной будки, где столпилась группа музыкантов 2-го Советского стрелкового полка. Корнет Корнеев скомандовал им: «играй встречу!» И музыканты заиграли.

Я поднял цепь и повел ее в атаку на первый бронепоезд, который моментально захватили. Капитан Прибытков с двумя взводами тоже вышел на линию и мы атаковали второй бронепоезд. Команда бронепоезда – мадьяры. Заперлись и не выходили из вагонов. Тогда в один из вагонов бросили гранату. Новицкий взрывом выбил боковую дверь и наши ворвались в вагон и перекололи 37 человек мадьяр. Таким образом бронепоезда были взяты.

Пообедали и начали собираться дальше. С гор спустились томцы-барнаульцы и новониколаевцы. Поддержали. Уже три дня красные подходили к ним на 7-8 шагов, причем отбито было 18 атак красных. Все были веселы и довольны.

Ночевали в лесу и утром были у моста через реку Мурино. До станции – 400 саженей. Мост укреплен пулеметными гнездами с окопами. Река Мурино вброд непроходима. Очень быстрое течение и глубокая.

Приказано было Иркутскому полку и артиллерийскому дивизиону атаковать в лоб по мосту. Две чешские роты 4-го полка были посланы в обход, в горы, где есть брод (в восьми верстах выше моста). Они должны быть к вечеру в исходном положении за станцией Мурино. Три выстрела из орудия – начало наступления.

В семь часов 25 минут сигнальные выстрелы и Иркутский полк бегом пошел к мосту, но, не выдержав пулеметного огня, – залег. Я повел первую батарею скорым шагом со стрельбой на ходу (чтобы глушить своей стрельбой стрельбу противника). У моста собрались толпой. Я скомандовал: «За мной, бегом». И мы побежали. Пули как град стучали о железные части моста. Перебежали почти все. Только двое упали в воду и утонули.

С криком «ура» ворвались в окопы. Пулеметы замолчали, прислугу перекололи. За станцией вышли чехи и красные стали уходить, но ушло их мало!

Бой на станции Танхой и смерть капитана Вериго.

От станции Мурино до станции Танхой 41-у версту наши части шли без боя. Перед станцией Танхой течет река Осиновка третья. Сразу же за рекой, вправо от железнодорожной линии расположены каменноугольные копи князя Андронникова. Красные по правому берегу реки вырыли окопы для стрельбы стоя. Мы подошли вечером. Наши цепи залегли по левому берегу реки.

Наступление назначено было на завтра. Ночью была сильная стрельба с обеих сторон. Большевики и наши нервничали. Часов в десять вечера капитан Вериго, лежавший за пнем срубленного дерева, поднялся на ноги и стал в бинокль рассматривать расположение красных, то-есть линию винтовочного огня у них. Я лежал рядом с ним и сказал ему, чтобы он лег, а то шальная пуля попадет. На что он ответил: «Ничего». Но не прошло и пяти минут, как шальная пуля попала ему в горло и он упал. Пуля застряла в позвоночнике и он, не приходя в сознание, через час умер.

Утром 18-го августа 1918-го года, в четыре часа красные пустили по линии вагон и паровоз на наш бронепоезд. Вагон был загружен камнем и динамитом. Но наши успели разобрать путь на мосту и паровоз сошел с рельс. Раздался взрыв. Находящиеся поблизости бараки силой взрыва были разрушены. Пехота наша не пострадала.

В семь часов утра чехи на правом фланге повели наступление, и после короткой перестрелки перешли реку Осиновку и наши части. Красные стали отступать без боя. У наших потери небольшие. Пять убитых и 17 раненых. Прошли за день 16 верст. Завтра – в Мысовую.

Бой под станцией Посольской Забайкальской железной дороги и деревней Чернореченской. Смерть подполковника Ушакова. Военно-полевой суд и расстрел чехами мадьяр.

Приказано генералом Гривиным энергично преследовать красных, не давая им задерживаться на рубежах и утром в 11 часов части подошли к станции Посольской, где красными было брошено много поездов (56) и они начали разбегаться по тайге и болотам, так как десант в тылу у них разобрал путь и таким образом отрезал отступление. Десантной операцией руководил подполковник Генерального Штаба Ушаков – начальник штаба Чешских войск на востоке (командовал войсками капитан Гайда).

Части наступавших с фронта заняли станцию Посольскую и село Большеречинское. Бой прекратился. Иркутский артиллерийский дивизион забрал в плен 263 человека, Иркутская дивизия – около 3000 человек, чехи – 800 мадьяр и более 1000 человек русских. Взято у красных 14 орудий, более 100 пулеметов и около 1000 винтовок.

В 2 часа дня разнесся слух, что убит красными подполковник Ушаков, а в 4 часа вечера на дрезине привезен был его труп. Пошел и я отдать последнюю память покойному. Лицо подполковника Ушакова было обезображено массой колотых ран, глаза выколоты, зубы все выбиты, обрезан нос и уши, под ногти на руках загнаны деревянные спички. По приказанию генерала Гривина и капитана Гайды составлена была полевая комиссия и выделены офицеры в военно-полевой суд.

Из расспросов пленных выяснилось, что подполковник Ушаков, видя, что противник разбегается и бой прекратился, решил на дрезине ехать навстречу нашим, наступавшим с фронта частям. Взяв с собой 4-х солдат он на дрезине поехал; не доезжая до станции Посольской 8 верст, он увидел толпу красных – человек 350-400, остановил их и сказал, что все кончено и они окружены, поэтому лучше им бросить винтовки и сдаться в плен. Человек 200 бросили винтовки и пошли по направлению к станции Посольской, остальные же начали совещаться, и когда подполковник Ушаков слез с дрезины и подошел к ним, то человек 15 коммунистов бросились на него, а остальные напали на дрезину.

Солдаты, сопровождавшие подполковника Ушакова, побежали, его адъютант подпоручик (фамилию не помню) начал отстреливаться и был убит, но его не уродовали. Подполковника же Ушакова пытали и затем убили, бросив труп около дрезины, сами же скрылись в лесу, в горах.

Прибежавшие два солдата сообщили в штаб. Сразу же назначили часть преследовать мерзавцев. По приказанию капитана Гайды за смерть подполковника Ушакова было расстреляно 860 человек мадъяр и 1000 русских красногвардейцев расстреливали пулеметным огнем.

Убийц догнали на третий день в лесу. Они блудили и у них не было хлеба. По приказу Гайды эта группа была вся расстреляна. Всего их было 283 человека. Таким образом за смерть подполковника Ушакова было расстреляно 2143 человека.

Иркутский артиллерийский дивизион возвратился в Мысовую. Полки же пошли в Верхне-Удинск и на третий день вернулись. В Верхне-Удинске сформирован 4-й полк дивизии – Верхне-Удинский стрелковый полк.

Возвращение дивизии в Иркутск на формирование.

29 августа получено приказание вернуть Иркутскую дивизию в Иркутск на формирование. Было дано три состава. Посадили в вагоны и после обеда поезда тронулись лентой в Иркутск. По прибытии в Иркутск составы были остановлены в товарных пунктах около моста через Иркутск.

На другой день разнесся слух, что дивизия идет на Урал. Добровольцам приказано собраться и явиться в свои части на станцию. Я съездил в Листвянничное к семье и затем приехал в Иркутск с женой.

Явился к командиру 1-й батареи капитану Ал. Мих. Прибыткову и был назначен в первое орудие четвертым номером (правильным). Старший фейерверкер орудия поручик Окороков, номер первый – подпоручик Петкевич, второй – поручик Бессонов, третий – Литвинцев и я. Пятый – Дьячков, шестой – Мышловский, седьмой и восьмой номера – добровольцы (фамилии не помню).

Иркутская стрелковая дивизия идет на Уральский фронт (дорожные впечатления).

2-го сентября дивизия в 4 часа пополудни, в семи эшелонах выступила на Уральский фронт. Ехали весело, но, вместе с тем, вели занятия: материальная часть и обучение номеров-наводчиков. Большинство офицеров – артиллеристы, поэтому занятия велись очень хорошо и небольшими группами. Я – в группе с капитаном Прибытковым и поручиком Окороковым.

В Омске стояли день и дальше, по Тюменской железной дороге, отправились в город Екатеринбург. Стояли там два дня. Сходили в дом, где жил покойный Император, осмотрели комнату, где их убили. Тяжелое впечатление производит вид этой комнаты.

Дивизии приказано идти на Красноуфимское направление. Конечный пункт нашего следования в поездах – станция Дружинино.

От села Гробово дорога только строится, поэтому поезд идет медленно, все время по лесу. На станциях видны следы недавних боев. Недалеко от Дружинино я видел под откосом целый состав, сказали, что это состав с красными и что спустили его чехи.

Станция Дружинино. Екатеринбург-Казанской железной дороги.

Вот и станция Дружинино. Кругом лес и всюду масса строительных материалов, рельс и т.д. Нас поставили в тупике и назавтра приказали выгружаться и стать по квартирам на станции Грибово. Кроме нас – «сибиряков» стояло три эшелона 10-го Бугурусланского полка (войска Учредительного Собрания – «Комуча», как их сокращенно называли). Оказалось, что они не особенно надежные, то есть пытались митинговать, а на нас смотрели почти как на врагов. Народ молодой, но обмундирован плохо. Солдаты в лаптях, без шинелей, но все в фуражках, с нашитыми поперек георгиевскими ленточками вместо кокард.

Офицеров мало. Командир полка – подполковник Кононов с Георгиевским крестом и золотым оружием. Щегольской вид и молодой (потом выяснилось, что он только штабс-капитан и Георгиевского креста и золотого оружия не имеет – прохвост, ясно). Здесь интересно зовут красных – «красноперыми», за их красные банты и ленты. Очень метко.

Говорят здесь потешно. «По щё», «Ванчё», «колоколнича», «русья» вместо сучья. Но население добродушное и гостеприимное, и ужасно любопытное, и словоохотливое.

Походным порядком – на город Красноуфимск. Первый бой под селом Афанасьевским.

11 сентября 1918 года Иркутский артиллерийский дивизион в составе Иркутской стрелковой дивизии походным порядком выступил в поход, как артиллерийская часть, имея в двух батареях по три орудия. Ночевали на Бисерском заводе. Утром, в 12, выступили дальше и, пройдя 18 верст, встретили противника у села Афанасьевского.

Иркутский и Байкальский полки споро рассыпались в цепи. Наша 1-я батарея стала на позицию на сжатом поле, вблизи тракта. Я с капитаном Прибытковым пошел на наблюдательный пункт. Живо пристрелялись и начали бить по селу гранатами. У красных сразу же стала заметна паника и через час красные начали отступать.

Я вел дневник боевых действий и записал следующее: «День ясный, теплый, солнечный. Первая батарея в 2 часа 15 минут открыла огонь и приняла участие в первом бою, как артиллерийская часть».

В четыре часа вечера красные отступили. Мы заняли село и, выставив слабое сторожевое охранение (одну роту в 65 человек), стали на ночлег. Село совершенно пустое, жители все разбежались, поэтому мы расположились в пустом доме, целый день были голодные и поэтому я, капитан Окороков и другие офицеры (всего девять человек) решили изготовить себе ужин. Решили поймать поросенка и запереть. Я принес дров. Окороков пошел ловить, а так как было уже темно, то он штыком заколол кабана пуда на полтора. Решили зажарить его целиком. Выпотрошили и кое-как втолкнули его в печь.

Вдруг слева по селу началась ружейная стрельба. Суматоха поднялась ужасная, обозы помчались из села. 2-я батарея, также наша первая батарея тут же в селе стали на позицию и в темноте по вспышкам ружейных выстрелов открыли огонь три раза картечью, потом с прицелом 8-10 стали стрелять шрапнелью. Генерал Гривин все-таки приказал из села выехать. Выехали с полверсты, но красные уже ушли и мы вернулись доедать кабана. Потерь у нас нет.

Бой в деревне Ялым у моста.

13 сентября 1918 года, в пять часов утра выступили дальше, пройдя 16 верст наткнулись на красных у деревни Ялым. Позиция у красных очень сильная и в лоб атаковать генерал Гривин не решился, поэтому два полка послали в обход по болоту и лесу. Верхне-Удинский полк в цепи. Нижне-Удинский полк и артиллерия в резерве. Для артиллерии нет позиции .

Кругом лес. Стоим в лесу. Впереди идет довольно оживленная перестрелка. Верхнеудинцы рассыпаются по опушке леса, ведут ружейный огонь по красным, у которых по окраине села устроены окопы. От окопов по болоту насыпь. За деревней Ялым у красных стоит батарея шестидюймовая, которая стреляет по лесу. Большинство снарядов не рвутся, я ездил в цепи посмотреть, что делается, и нарвался на один снаряд, который к счастью не разорвался, но меня все-таки с лошади сбросило силой удара бомбы на землю.

Ночевали в лесу. Холодно. Хочется кушать, а нечего, так как обоз далеко. Кое-как почти без сна провели время до четырех часов утра. В 4 часа 20 минут утра 14-го в тылу у красных, верстах в 7-8 от нас, началась сильная ружейная, а затем пулеметная и орудийная стрельба. У нас суматоха. Нижне-Удинский полк бегом перешел к Верхне-Удинскому полку. Мы тоже построились, но не знали, что делать. Вдруг в 5 часов 5 минут утра – сильный ружейный огонь у нас. Затем – крик «ура», который был ясно слышан за три-четыре версты. И дальше – редкая ружейная стрельба. Командир батареи решил по собственному почину идти в отряд.

Тронулись и встретили ординарца, который передал приказания спешно идти в Ялым и огнем помочь пехоте. «Рысью марш» - была команда и мы поехали, но прибыли к шапочному разбору. Бой был уже кончен и у моста, который красные сожгли уже раньше, лежала масса трупов, не успевших уйти красных. 690 трупов, пленных нет.

Наши трофеи – два щестидюймовых орудия, восемьсот винтовок.

Село Ачит, город Красноуфимск, встреча нас и пьянство.

15 сентября 1918 года. В семь часов утра выступили дальше и пройдя 12 верст вышли в село Ачит. 1500 домов. Лучшая часть села сожжена красными. До нашего прихода в Ачите было восстание и красные выжгли большую и лучшую часть села. Приказано было сделать большой привал.

После привала вся дивизия тронулась в город Красноуфимск. 20 верст прошли довольно быстро, дорога была хорошая (Сибирский тракт). При въезде в город и на улицах расставлены столы. С хлебом и солью, с иконами жители радостно встретили нас. «Сибиряки пришли». «Вот они солдаты». То и дело слышалось в толпе народа. Стали по квартирам. Мне отвели комнату у начальницы женской гимназии.

Генерал Гривин решил простоять 3-4 дня, чтобы дать отдохнуть частям. 16, 17 и 18 сентября. 17 числа горожане даже сделали бал в пользу раненых Сибирской армии. Был, что называется, всеобщий «надир». Я так набрался, что, придя домой в грязных сапогах и шинели, уснул на чистой кровати. Утром мне было очень стыдно. Все белье на кровати испачкано.

Первый бой у Песчаной Горы и отступление за деревню Сырая Сарга.

Ну, Слава Богу, завтра идем дальше на Кунгур, а то все спились. Особенно Окороков.

19 сентября в 4 часа утра выступили. Прошли, не останавливаясь Ачит, Петуховку, Городянку. Стали на ночлег в лесу. Пройдя около 40 верст – село Горячие Ключи. 800 дворов. Занято противником. Завтра бой.

20 сентября 1918 года утром вышли. Подошли к селу Горячие Ключи (курорт), наша разведка противника не обнаружила. Поэтому части вошли в село. Кругом амфитеатром расположены холмы – до 100 саженей высоты.

Вперед выслали разведку, которая и обнаружила красных на песчаной горе. 21 сентября приказано наступать. Иркутский, Байкальский, Нижне-Удинский полки рассыпались. Мы стояли на позиции по указанию командира дивизиона полковника Шмелева. Было туманное утро. Командир не решился встать на позицию. Стали в огородах.

Маленькая деревушка вправо от тракта 60-70 саженей. Я кое-как коноплей замаскировал орудие. Вырыл ровок. Впереди сильная стрельба. В 11 часов утра туман разошелся. И – о ужас, мы стояли совершенно открыто на 600-700 саженей от Песчаной Горы. Около орудий нельзя было показаться. Все время обстреливали из пулемета.

Продолжение боя у Песчаной Горы. Бой у деревни Сырая Сарга. Мы наступаем. Второй бой у Песчаной Горы, прорыв фронта у села Медянка партизанами поручика Рычагова.

Командир батальона с наблюдательного пункта на крыше одной избы отдал приказание «К бою». Затем – «гранатой, прицел 30, уровень 30 градусов. Огонь». На Песчаной Горе я увидел разрыв нашего снаряда. Опять команда «хорошо». «Двумя патронами, беглый». «Огонь». Снаряды ложились хорошо. Но незамеченная нами ранее батарея красных (три орудия) внезапно открыла по нам огонь. «Номера в ровик», - скомандовал я и по телефону дал приказ «Отбой». Стало очень тихо. Так продолжалось около часа и поэтому прислуга орудийная благодушествовала.

Красная батарея в 1 час 35 минут командует «К бою», только что номера успели занять места, как красные открыли огонь из своих орудий.

Первый снаряд дал недолет саженей 100. Второй снаряд угодил под правое колесо орудия, перебил осколками две ступицы, компрессор, поворотный механизм в пяти местах. Были убиты: наводчик поручик Петкевич, прапорщик Бессонов (второй номер), прапорщик Литвинцев (номер третий), вольноопределяющийся Дьячков Николай (номер третий). Тяжело ранен прапорщик Мышковский (номер шестой). Убит вольнопределяющийся Владимир Тарасов. Штабс-капитан Решетников ранен легко, остался в строю. Когда разошлась пыль, я увидел следующее орудие на боку. Первый номер на лафете лежит мертвый. Дьячков – рядом с лафетом с оторванной головой. Литвинцев и Мышковский – в ровике для номеров вправо от орудия.

Подбежав к телефону, я приказал передать командиру батареи, что прислуга у орудия перебита и орудие испорчено, не действуют механизмы подъемный и поворотный. Поэтому я беру орудие на передок. «Хорошо», услышал я. «Сейчас приду». Кое-как на руках, при помощи ездовых, откатили орудие на тракт (красные ружейным огнем не давали подвезти передок).

Я увидел четвертую роту Иркутского полка, которая спешно шла назад. «Куда вы!» - кричу им. Командир роты ответил, что они отступают. Красные сильно укрепили Песчаную Гору двумя рядами окопов и в лоб Гору не взять. Поэтому приказано отступать. Подъехал командир батареи и подтвердил, что части полка понесли большие потери и генерал Гривин приказал отступать.

Ночью, отходя от села Горячие Ключи 10 верст, стали в поле. Идет дождь. Среди офицеров паника. У всех на виду покойники. Заболели «медвежьей болезнью». Капитан Прибытков, поручик Кострюнин, прапорщик Кригер, подпоручик Алексеев, прапорщик Школьников, прапорщик Ракеев, вольноопределяющийся Вартаховский подали рапорта о болезни и смотались в тыл. Мы, оставшиеся при орудии, кое-как исправили его. Батарею принял Окороков, но тоже хочет мотать в тыл.

Настроение тяжелое. Грязь, холод. Я вырыл яму, покрыл ее палаткой. Нашел соломы, забрался внутрь и заснул. Проснулся ночью. Лежу в воде. Утром отступаем дальше. Прошли Петуховку, прошли Ачит, Ялым. Пришли в деревню Сырая Сарга, сделав за день 58 верст. Стали на ночлег. День простояли благополучно. Приказано выбрать позицию в лесу и стать на позицию. Выбрали, встали. Приказано построить шалаши. Построили. Ночью холодно, хотя снега и нет.

28 сентября 1918 года подошли красные. Атаковали нас, но здорово нарвались и поэтому к вечеру стали отступать. Мы же перешли в наступление и опять по старой дороге попали в расположение красных до Песчаной Горы, где стали на зимние позиции.

Наша первая батарея с Иркутским стрелковым полком – в деревне Грязнуха (четыре версты вправо от Песчаной Горы). Байкальский, Нижне-Удинский и Верхне-Удинский полки – в селе Горячие Ключи. Туда же пришла партизанская бригада поручика Рычагова. Бригада большая – 5 батальонов (5800 человек), которые заняли село Воскресенское против села Медянка, занятого красными и укрепленного ими проволочными заграждениями. Бригада не обмундирована. Люди в штатском, в лаптях. Но вид – бодрый и дерутся отчаянно, но и пьянствуют во время отдыха.

Так мы стояли до 6 декабря 1918 года.

В праздник Святителя Николая Чудотворца было решено внезапно атаковать красных и задача эта дана была партизанам. Те ночью в сильный мороз, имея среди себя священника отца Георгия, ударили на красных в штыки. Те не выдержали удара, побежали и нарвались на свои же проволочные заграждения, где их много было перебито партизанами. Иркутская дивизия тоже атаковала Песчаную Гору и красные начали отступать на Кунгур.

Взятие Кунгура. Село Большое Петухово. Поход под г. Осу Пермской губернии.

Красные отходили не останавливаясь на рубежах и 15 декабря 1918 года наши части подходили к Кунгуру. Жители говорили, что город Кунгур укреплен окопами. Оказалось – ерунда. После небольшой перестрелки 16 декабря красные начали уходить из города и первыми вошли в город Иркутский полк и партизаны Рычагова со стороны села Медынского. На другой день пришла 4-я дивизия генерала Вержбицкого и прошла дальше на село Комарово и город Осу. Иркутская дивизия идет на село Большое Петухово на отдых, на один месяц. Артиллерия остается в городе. Началось веселое житье. Вечера, вечеринки, балы и т.д. Жители очень хорошо относятся, но всему бывает конец. Пришел в город штаб 7-го Уральского корпуса и нашим пришлось уходить, то есть попросту нас выставили. Потом по рукам пошло стихотворение:

«Мы в Кунгуре отдыхаем,

После тягостных боев

И спокойно посещаем

Ряд веселых вечеров» и т.п.

Февраль 1919 года. Бой в селе Комарово.

Взятие 12-ти орудий в деревне Подъельничной.

Моя очередь ехать в отпуск. Поэтому я на 4-е декабря по Рождеству Христову поехал домой. Возвратился я 14 февраля, прибыл в деревню Подъельничную, где Иркутская дивизия захватила 8-ю Приуральскую артиллерийскую бригаду красных. Всего 12 орудий и 23 солдата, и артиллерийский обоз. 4-й дивизии генерала Вержбицкого не повезло и в село Комарово на помощь ей пришла 3-я Иркутская дивизия.

Идем очень тихо. Причина – глубокие снега и узкая дорога. Приходится снег разгребать для орудий. Поэтому идем 8-10 верст в день, а в один день прошли только три версты. И к селу Комарово подошли 25-го февраля вечером. Стали на позицию, начали обстреливать село. Пехота пошла наступать и в сумерках были замечены колонны отходящих красных, и вечером село Комарово было занято.

Дивизия генерала Вержбицкого пошла преследовать красных и атаковать город Осу, до которого от села Комарово 27 верст.

3-я Иркутская дивизия по заданию через деревню Ново-Архангельскую, Гольяны должна перейти реку Каму выше Осы и отрезать отступление красных на Воткинский и Ижевский заводы.

Утром выступили. Прошли две небольшие деревни и к вечеру дивизия была в Ново-Архангельской. Стали на ночлег. В полках приказано сформировать команды лыжников, а артиллеристам приспособить для перевозки орудий сани. Работали всю ночь и к утру кое-как приспособили крестьянские сани под орудия.

Выступили в семь часов. Лыжники ушли в пять часов и в 11 часов подошли к реке Каме. Лыжники вышли из леса и начали переходить реку Каму. Кама в этом месте более версты шириной. На той стороне – молчание.

Мы начали по льду делать дорогу для орудий и к вечеру переправились на другой берег. Впереди – небольшая перестрелка. Это наши берут деревню.

4-я Сибирская дивизия атаковала на рассвете город Осу. 16-й Сибирский стрелковый полк ворвался на окраину города, но встреченный сильным ружейным и пулеметным огнем, понеся большие потери, был вынужден отойти. Город Оса расположен на возвышенном месте и с окраин прекрасно обстреливается на 900-1800 шагов, поэтому генерал Вержбицкий приказал отойти в исходное положение и строить окопы из снега. 3-я Иркутская дивизия должна занять села Богомягково, Боголюбово и выйти на дорогу в Воткинский и Ижевский заводы.

Бой в деревнях Боголюбово и Богомягково.

Утром Иркутская дивизия лихим ударом заняла село Богомягково и пошла было дальше на село Боголюбово. Оно укреплено красными – кольцевыми окопами и много пулеметных гнезд, поэтому дивизии приказано укрепить занятое село Богомягково окопами и подтянуть артиллерию ближе к селу Боголюбово от села Богомягково на 800 шагов. По приказанию командира батальона я одно орудие втянул в село. На руках вкатили его в сарай и, открыв ворота, проделали амбразуры в снегу. Таким образом, орудие оказалось в 800 шагах от противника, но огня, до особого приказания, я не открывал.

Три других орудия стоят в огородах на версту сзади.

Назавтра, в четыре утра приказано атаковать Боголюбово. В атаку идут Иркутский и Верхне-Удинский полки. Артиллерии приказано, насколько возможно энергичнее поддерживать пехоту. Поэтому к вечеру я пошел к командиру батальона. Он был на наблюдательном пункте и смотрел в стереотрубу. Вдруг красные открыли орудийный огонь и один из снарядов угодил в стену бани и ранил телефониста Тарасова. Меня перевернуло несколько раз. Командир, затем и я бросились бежать в дома. Я дорогой видел, что снаряд попал в часовенку, которая была разбита. Но образ Спасителя был цел, даже стекло уцелело. Чудо!

В 4 часа утра пехота вышла из окопов и пошла в атаку. Я открыл огонь с прицелом 15, трубка 13-14, угол 30 градусов. Верхнеудинцы лихо пошли вперед и 4-я рота прорвалась сквозь окопы и ворвалась на гумна и овины со стороны реки Камы. Иркутский же полк, неся жестокие потери, отошел в окопы к себе. Командир Верхне-Удинского полка, ради Бога, просит его выручить. Просит поддержать артиллерийским огнем.

Я повел ураганный огонь и в течение двух часов выпустил 534 снаряда. Крайние дома были разрушены в щепы. С наблюдательного пункта, по телефону в 11 часов утра сказали, что заметили отход красных. Я забрался на крышу и без бинокля увидел, как густые толпы красных отходят к Воткинскому заводу. Открыл по ним огонь и, постепенно увеличивая прицел, дошел до 140 и закончил. В Боголюбово поехала конная разведка Иркутского полка. Село было взято.

Пострадал Верхне-Удинский полк. Убитых – 74, раненых 131. Иркутский полк – 27 человек убитых.

Иркутская дивизия идет на новое направление, на город Сарапул. Красные бегут. 4 марта 1919 года приказано Иркутской стрелковой дивизии перебросить на новое направление (на город Сарапул) дивизия и дивизион походным порядком пошли по проселочным дорогам через село Зипуново, Амурку, село Дубовая Гора и далее на село и завод Михайловский.

Части идут хорошо, погода прекрасная и днями уже тепло. Тает снег.

В Михайловском заводе разведка обнаружила противника. Сразу же Иркутский и Байкальский полки были рассыпаны в цепи и командир батальона приказал поддержать огнем атаку пехоты. Два орудия на поляне в лесу стали на позицию и по карте (10 верст – 1 дюйм) выпустили, с прицелом 130, шесть гранат и село было взято. Красные в числе 500 сдались. Это были курсанты красной школы, старые дисциплинированные солдаты. Они охотно отвечают на вопросы и козыряют офицерам. Их приказано вести в Сарапул, куда они и пошли под командой своих взводных. Идут в порядке вздвоенными рядами и все – бравый народ.

4 марта мы были на другом берегу реки Кама в селе Ершово. Город Сарапул производит приятное впечатление. Дивизии приказано перейти в город и стать на квартирах. Батарея разместилась в районе кооперативных заводов. Мы, то-есть я, подпоручик Окороков и подпоручик Лесков, - в доме фабриканта Дедюлина. Я воспользовался свободным временем и заказал сшить себе походные сапоги.

15 марта был на панихиде, а затем пошел осматривать церковь, обезображенную коммунистами. Церковь старинная, на берегу реки Камы. Внутри все запакощено конским навозом, алтарь разломан, масса разбитых икон, видны следы костров и т.д. Артиллерийские дивизионы, по случаю распутицы, стоят в резерве, полки же ушли. На станции Аргыз - Казань - Екатеринбургской железной дороги был бой и взято несколько составов и 1 бронепоезд.

Бой в селе Дубовая Гора и убийство командира 3-й батареи начальником штаба 4-й Сибирской дивизии генерала Вержбицкого капитаном Фоминым.

При нашем подходе к селу Дубовая Гора и к станции этого же имени на новостроящейся линии железной дороги Казань - Екатеринбург произошел печальный эпизод. Бронепоезд красных по линии железной дороги оказывал упорное сопротивление с фронта, поэтому артиллерийскому дивизиону приказано было дать одну батарею 4-й Сибирской дивизии, которая заходила в тыл красным. Ей была придана 3-я батарея. Командир батареи явился к начальнику штаба 4-й Сибирской дивизии капитану Фомину и получил от него приказание стать на линии железной дороги и бить по бронепоезду. Командир 3-й батареи поставил два орудия на линию, начал обстреливать первый красный бронепоезд. В это время второй бронепоезд красных появился в тылу и начал на расстоянии 500 саженей прямой наводкой бить по нашим орудиям.

Командир батареи решил орудия с линии снять, стать вблизи и вести огонь по обоим бронепоездам. Это увидел начальник штаба 4-й Сибирской дивизии. Произошел крупный разговор. Капитан Фомин выхватил наган и застрелил командира батареи. А батарея самовольно снялась с позиции и солдаты с винтовками бросились на начальника штаба 4-й Сибирской дивизии. Он ускакал.

На место инцидента приехал генерал Гривин и приказал Иркутский полк и 1-ю батарею быстро доставить сюда. Через полчаса батарея наша подошла на рысях, Иркутский полк атаковал тыловой обоз красных и разобрал пути в 2-х верстах от нас. Мы же, выехав на линию, одним орудием стали за линейной будкой, начали бить по поезду. Пятым или шестым снарядом попали в паровоз, он окутался облаком пара, последовал взрыв и все замолкло. Паровоз наши взяли, в нем было много пробоин от огня 3-й батареи, а также и от огня нашей батареи.

10 апреля 1919 года меня вызвал в штаб дивизии полковник Шмелев. Сказал, что очень рад иметь меня у себя и т. д., но лучше для меня, если я согласен, перевестись в другую артиллерийскую часть. «Вы там скорее командную должность займете».

Я перевожусь в Отдельную, горных стрелков, батарею. 12 апреля 1919 года я получил документы, аттестаты и так далее. У коменданта города получил подводы и утром отправился в расположение Добровольческой бригады полковника Рычагова в село Архангельское, где стояла Отдельная, горных стрелков, Уральская батарея. Ехать нужно было около 60 верст, подвода попалась плохая, хотя возница очень добродушный мужик. Едем шагом, разговор все вертится около происходящих событий.

К вечеру едва сделали половину пути, ночевали в селе. Названия не помню. Жители предупредили, что в лесу скрывается много разбежавшихся красных и советовали ехать осторожно. Я осмотрел свой наган, протер винтовку и положил их, на всякий случай, ближе.

Проехали верст 8-10, вправо от нас шагах в 200 лес сосновый, влево – поля и видна колокольня какой-то церкви. Возница не знает названия села. Впереди нас из леса показалась кучка людей, человек 10-12. Сердце екнуло, приказал вознице ехать скорей, он погнал лошадей, а я за винтовку, зарядил ее. Люди не успели выйти на дорогу, когда мы поравнялись и закричали «стой!». Вижу, с винтовками люди и говорю вознице «гони, что есть духу», он погнал быстрей. Вдогонку нам раздалась стрельба, пули засвистали над головой. Я из саней, лежа, также открыл стрельбу.

Выпустив 15-20 патронов бросил стрелять, бесполезно, да и отъехали далеко, а затем спустились в овраг и оврагом проехали верст пять, въехали в деревушку, покормил лошадей, а так как там были солдаты Добровольческой бригады со сбором хлеба, то они меня проводили до штаба бригады.

Прибытие в Добровольческую бригаду полковника Рычагова.

14 апреля 1919 года я на обывательских прибыл в Красноуфимскую стрелковую Добровольческую бригаду, явился в штаб к полковнику Рычагову. Приняли очень хорошо, как родного, угостили чаем, потом обедом. К обеду вызвали в штаб командира батареи поручика Алымова и представили ему меня. Полковник Рычагов сказал – вот вам старший офицер. После обеда за мной и моими вещами прислана была подвода и я к вечеру уже был в батарее. Батарея была маленькая: два орудия, 24 лошади и 49 солдат. Люди были очень разнообразно одеты, многие в своем крестьянском платье, но выправка чувствовалась отличная, люди глядели весело и на расспросы отвечали толково, забитости в людях не видно. Обошел все кругом, поговорил с солдатами-фейерверкерами.

Я назначен старшим офицером батареи.

На другое утро поднялся рано, выйдя в столовую я увидел поручика Алымова, поздоровался, начали пить чай, разговаривая о всякой всячине, а больше, конечно, о будущих занятиях с солдатами. Командир батареи предложил мне самостоятельно заниматься с солдатами и больше с ними знакомиться, так как он чувствует себя очень скверно и он думает уехать лечиться от грыжи.

В 9 часов я вызвал фейерверкера, приказал построить батарею, батарея была скоро построена. Выйдя к батарее, поздоровался, развел шеренги и каждого солдата по списку осмотрел, отметив, в чем они более нуждаются. С разрешения командира бригады я на другой день съездил к генералу Гривину и выпросил у него немного обмундирования и обуви. Привез с собой 25 пар сапог, 20 шин, 50 штук фуражек, 30 комплектов гимнастерок и шаровар.

15 апреля. Пасха. С вечера было выдано обмундирование. Каптенармусу приказал купить 1000 яиц для солдат, а также и других закусок. Достал 1 ведро спирта через интендантство Иркутского дивизиона.

В полночь построили всех людей. Я скомандовал вышедшему командиру батареи Б.., он их поздравил с праздником, затем я подал команду: «на молитву». Спели «Христос Воскресе» и распустил людей разговляться. Позднее сходил к ним в школу, выпил чарку водки за их здоровье, кричали «ура» и качали меня и командира. Рано утром приехал из штаба ординарец с приказанием немедленно выступать за бригадой. Быстро собрались и догнали бригаду уже на походе за с. Пьяный Бор. Пройдя еще 12 верст бригада начала развертывать цепи.

Продолжение боя под Гулюшермай. Я временно принимаю батарею. Бой на реке Тойма.

Стали на позицию, пристрелялись, я был на наблюдательном пункте, а командир при батарее. В 1 час телефонист доложил, что командиру плохо, и он просит меня принять батарею. Я ответил ему, что батарею принимаю, пусть не беспокоится и едет, а рапорт напишет потом. Красные, в большой массе скопившиеся в низине завода, неся большие потери от артиллерии и ружейного огня, начали отходить и к вечеру Гулюшерма была занята. 16 апреля рано утром получили приказание идти по тракту на Елабугу, не давая противнику остановиться и преследовать его до города Елабуга, и, если возможно, взять город.

Но путь преграждала размывшаяся река Тойма – было половодье. На другом берегу красные построили окопы. Правый фланг упирался в реку Каму. Единственная переправа через мост затруднялась тем, что на нем был сожженный настил. Так что мне с орудиями переправиться не было возможности, хотя и было приступлено к постройке настила.

Работать приходилось под ружейным и пулеметным огнем, работающие несли урон (до 15 выбывших из строя). Наша пехота все же под прикрытием огня моей батареи перебралась по другую сторону и атаковала красных в штыки. Красные, бросив окопы, отошли своим левым флангом к селу и заводу Тихая гора, побросав много оружия и раненых. У нас за весь бой убито 19 солдат и офицеров, 70 раненых. Мы взяли в плен около 100 человек. Все мобилизованные – крестьяне Вятской губернии.

Бой у завода Тихая гора.

17 апреля утром в 4 часа мне удалось переправить в двух лодках одно орудие, лошадей переправляли вплавь. Я перебрался с орудием и, став на открытую позицию за нашим правым флангом с прицелом 45-50, начал обстреливать завод и село Тихие Горы. Через час удалось переправить второе орудие. Прекрасно перестрелявшись, я в 10 с половиной часов заметил густые колонны против нашего левого фланга, то есть на берегу Камы, которые в порядке отходили. Бросив Тихие Горы, немедленно перенес огонь по отступающим. Я по телефону сообщил в штаб бригады об этом. Там сразу же учли обстановку и Кыштымскому стрелковому полку было приказано атаковать и преследовать отступающих.

Мои снаряды ложились очень хорошо. Было прекрасно видно, как колонны стали разбегаться. Наша пехота с криками «ура» пошла вперед. Батарея красных, стоявшая далеко за Тихими Горами, открыла огонь по моей батарее, но огонь был беспорядочный и вреда не принес. За деревьями мною были замечены вспышки и я сразу же перенес туда огонь одного орудия с прицелом 180. В бинокль были видны попадания и батарея перестала стрелять. Пехота противника после этого в беспорядке начала отходить к городу Елабуга.

Взяв одно орудие, я на рысях выехал в наши цепи и с близкой дистанции начал поражать противника шрапнелью. Противник побежал, укрываясь в складках местности. Наша пехота энергично его преследовала и в 1 час Тихие Горы были взяты. Войдя с пехотой в Тихие Горы, я выехал вперед, вслед за конным дивизионом, в конном строю преследовавшем противника и в полуверсте за Тихими Горами. На дороге было брошено подбитое мной трехдюймовое полевое орудие, у которого было разбито колесо. Спешив своих разведчиков, я взял орудие, оттянул его в Тихие Горы и через час, починив колесо, я имел в батареях 3 орудия.

Вечером получил приказание послать одно орудие вперед к конным, но я решил ехать сам, что и сделал. Но взял с собой 2 орудия.

Взятие города Елабуга.

Нашу конницу я догнал только в 8 часов утра, в 8 верстах от Елабуги. Город стоит на берегу Камы, в низине, кругом полуамфитеатром невысокие холмы, с которых прекрасный вид на город и на Трехсвятский монастырь перед нами.

Посоветовавшись с командиром конного дивизиона, мы решили артиллерийского огня не открывать, а зайти вправо, версты на две. Атаковать прямо город.

В бинокль видно, как из Елабуги по дорогам на село Павловское движутся массы обозов и пеших людей, поэтому и было мною решено дать несколько выстрелов по городу с позиции № 1, а затем галопом перейти вправо и ближе к городу. Конницу же разделили на 3 части и атаковали город. Одному эскадрону приказали направиться на монастырь, а двум другим зайти справа и отрезать дорогу отходящим частям. Что и было сделано очень быстро.

Открыв огонь со второй позиции (прицел 55), я увидел, что из города пошла масса пехоты, поэтому приказал командиру одного эскадрона поручику Тупышканову атаковать ее, что было выполнено блестяще, и поручик Тупышканов ворвался в город. Чтобы более его поддержать, я, разделив орудия, рысью передвинулся еще ближе к городу и стал на его окраине на позиции № 3, и вел редкий огонь по Музяково и Павловскому. Из города донесли, что в городе после переговоров сдалось 728 человек красных мобилизованных солдат.

Бой на выход на берег реки Вятки.

Бой под селом Архангельское. К 12 часам подошла пехота и через час Красноуфимская стрелковая бригада с артиллерийским дивизионом двинулась дальше к реке Вятке, чтобы не дать красным переправиться беспрепятственно и спокойно, но утомленная боями пехота шла тихо.

Отойдя от города Елабуги, командир бригады подполковник Рычагов решил встать на ночлег в селе Инга. Утром выступили дальше и, поднявшись на холмы, мы увидели реку Вятку, но далеко в бинокль было видно как из села Архангельское отошли 2 парохода с баржами и один пароход остался стоять у берега. Я быстро встал на позицию, приказал подкопать сошники у лафета и с прицелом 195-198 почти 8 верст дал несколько очередей по селу Архангельское и пароходам. До Архангельского снаряды долетали а до пароходов нет.

Подполковник Рычагов приказал кавалерийскому дивизиону идти рысью с моей батареей. Быстро снялись и галопом догнал кавалерию.

Не доходя ½ верст до Архангельское, прошли еще полверсты, вдруг впереди застукали выстрелы и пули с пением летели над нами. Эскадроны сразу по команде рассыпались в лаву и в конном строю, но шагом начали продвигаться вперед.

Я, выбрав небольшую ложбинку, поставил туда орудия. Сам выехал кустами на горку, без телефона, через цепочку открыл огонь по пристани с. Архангельское и по самому селу. Стрельба скоро смолкла и наша конница рысью пошла в атаку. Я не вытерпел, сказав старшему офицеру, чтобы он вел батарею. Я же взял с собой разведчиков 8 человек и галопом догнал конницу, и вместе с ней въехал в село. На улицах ни души, только много брошенных лошадей. Какой-то красный кавалерийский полк бросил всех лошадей и на последнем пароходе переправился на другой берег реки Вятки. Я приказал разведке ловить лошадей и сгонять их в какой-нибудь двор. В результате мы собрали 139 отличных выездных лошадей. Так им образом в батарее сразу стал полный конский состав (вписать о развертывании батареи в дивизион. Командир дивизиона – капитан Зеленной, адъютант полка 1-й батареи – Отепенко и 2-й батареи капитан Кистерман.

Начало неудач.

Ночной бой под Соколками и начало отступления. Итак, батарее приказано развертываться в дивизион. Прибыл в бригаду артиллерийский офицер. Капитан Зеленной. Принял батарею и начали формировать дивизион 2-х батарейного состава, а орудий всего 3! 2 в 1-й батарее и одно во 2-й батарее. Название дивизиона – Красноуфимский артиллерийский дивизион. Я назначен командиром 1-й батареи, подпоручик Степанов – командиром 2-й батареи. Я с батареей стою в маленькой деревушке, не помню названия, в одной версте от реки Вятки, с Красноуфимским полком. 2-я батарея – в резерве.

В ночь на 18 мая 1919 года – первая попытка красных переправиться на нашу сторону была неудачна. Потеряв много людей, красные ушли обратно на пристань села Соколки. 20 мая были получены сведения, что наши части на левом берегу Камы. Отходят. Красноуфимский стрелковый полк отошел в резерв, а также Кыштымовский. Ночью на 23 мая красные, при поддержке канонерок, высадили громадный десант (до 6000 человек) и внезапно атаковали. Кыштымцы же, имея очень большой участок (около 6 верст), начали отходить, дав возможность красным укрепиться. А подошедший Красноуфимский стрелковый полк ничего сделать не мог и тоже начал отходить. К тому же были получены сведения, что оставлен Чистополь.

И это было начало наших неудач и отступления в Сибирь.

2 июня я принял дивизион от капитана З, который заболел.

Переправа через Каму в деревню Музяковую и Петропавловское.

5 июня наши части под натиском превосходящих сил противника на нашем левом фланге отошли к селу Ниж. Березовскому, но еще находились на правом берегу реки Камы. Связь с действующими частями поддерживалась слабо, части отходили как в потемках, места переправ не были указаны, а если и были указаны, то были забиты другими отходящими частями.

Части перепутались, поэтому дивизиону было приказано с утра встать на позиции, а через час приказано грузиться на баржу. Только что успели погрузиться, как баржа была взята на буксир. Мы переправились на другой берег и, так как подошли части красных, приняли бой в Ниж. Березовском, а затем в деревне Музяковой, которая два раза переходила из рук в руки и под конец была подожжена нашими и противника снарядами. Вечером она была нами оставлена и мы начали отходить к селу Петропавловское, где утром опять был бой, и мы, по приказанию генерала Волкова начали отход к Красноуфимску.

Оставление Красноуфимска, Екатеринбурга, бой под Шадринском, отход на линию реки Тобол.

Вот и Красноуфимск, в который так доблестно ворвались наши части в прошлом 1918 году, в октябре. Город представляет из себя лагерь и потревоженный улей. Масса обозов и жителей проходит через город не останавливаясь. Мой дивизион по приказанию Командующего конной группой отходит через Сараминский завод, не заходя в город.

Согласно приказанию, я прошел в Бисерский Завод, простоял сутки и отошел на станцию Пружаны и далее на Екатеринбург, который был оставлен на левом берегу реки. На станции Екатеринбург 1 был сожжен состав с английским обмундированием для армии, а армия была раздета, вот она – халатность или преступность интендантства. Я кое-что успел взять: 125 пар ботинок и 75 комплектов обмундирования. Части продолжают отходить на линию реки Тобол.

После частичной перегруппировки было приказано принять бой на реке Исеть, около города Шадринска разыгрался довольно сильный бой с перевесом в нашу сторону, но так как наш левый фланг опять не выдержал, то части начали отход к Тоболу. Дивизион участвовал в бою около Шадринска и села Окунево, позиция очень сильная, возвышенности, занятые нами, не давали развернуться противнику. Но, ввиду обхода с левой стороны, бригаде пришлось отходить. Моя 1-я батарея попала в довольно критическое положение и только моя настойчивость, и энергия отдельных номеров спасли 2 орудия батареи.

Эти орудия пришлось частью откатывать на руках, частью только на корнях, так как лошади были перебиты. Батарея потеряла 11 лошадей убитыми и 2-х раненых. 2 солдата были убиты, ранено 5. Орудие удалось взять на передки только через 2 версты. К вечеру мы отошли к деревне Шашмурино, которая расположена среди болот и лесного кустарника, и в смысле обороны очень плоха. Пробовали наступать еще раз у села Армизонское и у озера Куртан. Но начатое наступление прекратили, получен был приказ отступать.

5 сентября приехал Верховный Главнокомандующий адмирал Колчак. Я получил на дивизион 5 Георгиевских крестов и 15 медалей. Отходим к селу Дубинину и Красному Яру.

Наша часть, т.е. Красноуфимская стрелковая бригада, ночевала в Шашмурино. В семь часов утра подошедшие красные атаковали село Шашмурино. Командир бригады, понимая невыгодность позиции перед Шашмурино, имея в тылу 2 озера, с вечера приказал, на случай боя, частям и артиллерии, оставив село, отойти за озера. А перешеек между озерами укрепить окопами, что и было сделано.

При первых выстрелах я отошел с дивизионом за озеро, выбрал наблюдательный пункт и разделил батареи. 2-я батарея при Красноуфимском полку, 1-я при Кыштымском.

Красные упорно атаковали перешеек между озерами, но, встреченные ружейным и пулеметным огнем, отошли к Шашмурино и начали окапываться. До двух часов дня положение было довольно хорошее. Но в два с половиной часа Конная группа генерала Волкова, (Сибирские казачьи полки) не предупредив нашу бригаду, снялась с фронта и ушла в тыл. Красные, действовавшие против казаков, внезапно вышли с левого фланга почти в тыл 1-й батарее, стоявшей на сжатом поле. Со стрельбой и криками «ура» красные атаковали батарею.

Но командир батареи и номера не растерялись, а повернув орудия, встретили красных картечью. Красные в 200 шагах залегли и этим дали возможность подать передки, которые были за копнами хлеба, но огнем ружейным и пулеметным много лошадей было убито и ранено. Я с наблюдательного пункта верхом подъехал туда, спешил конных разведчиков и одного из номеров и офицера, и мы откатывали на руках, перекатами орудие. Откатили его на 100-200 шагов и потом открыли огонь. Так продолжалось до темноты. Мы отошли, красные не преследовали.

Наше осеннее наступление. Бои у села Армизонское и озера Куртан.

10 или 11 сентября получили приказ Верховного: частям Сибирской армии перейти в наступление. В приказе подробно указывались рубежи наступления, участки наступающих частей. Одним словом, все, что можно было предвидеть в Главном штабе. Одного не предвидели наши генштабисты – это общая усталость, большое количество боевых единиц (полков) до смешного малых людьми. Были полки по 70 штыков (пехотные) и по 20-25 сабель (кавалерийские). А задание давалось под полный комплект в 2000 – 2500 человек.

Наша бригада перешла в наступление. Справа – генерал Красильников («Царь Берендей») со штурмовой бригадой в 700 человек. Слева – Конная группа Волкова (Сибирские казачьи полки №№ 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12). Полки в Конной группе были очень маленькие: 1-2 сотни. К тому же среди казаков было брожение, которое вылилось в то, что полки 6, 8, 9, 10, 11 и 12 бросили позицию и ушли по домам на линии железной дороги.

В средних числах сентября было приказано частям 2-й Сибирской армии перейти в наступление. В исполнение этого приказа наша Красноуфимская Добровольческая стрелковая бригада, стоявшая в резерве, перешла в наступление и, сбив заставы красных между озерами, заняла перешеек между озерами разделив таким образом Красных. Красные ушли за озеро Куртан, укрепив окопами и пулеметными Гнездами (позицию за озером около моста Кыштымцы 3 раза атаковали мост, но безрезультатно). Командир бригады приказал дать Красноуфимцам 1-ю батарею, что и было исполнено. Дорога ужасная. Грязь, вода. Лошади едва тянут орудия.

Красноуфимцы, выбив противника из села Армизонское, повели наступление дальше по берегу озера к селу Куртан. Командир бригады приказал дать Красноуфимскому 1 батальону, что и было исполнено. Дорога ужасная, грязь, вода, лошади едва тащат орудия. На другой день к вечеру подошли к селу Куртан, атаковали его. Красные отошли, мы стояли в селе Куртан до 1 часа ночи.

В час ночи выступили и к рассвету подошли с тыла к деревне Петухово. Без выстрела солдаты бросились в атаку, в штыки, не ожидавшие нас красные были захвачены сонными и многие из них так и не проснулись. Наши били их прикладами, кололи штыками и в 7 часов все было кончено, красные, защищавшие мосты (гать), начали разбегаться по лесу и много сдалось в плен (пленных взято 670 человек). Этим все закончилось и наступление, хорошо начатое, пришлось прекратить ввиду неуспеха на линии железной дороги (на Челябинск).

Наши части, встреченные красными, прекратили наступление, пройдя вперед всего 18-20 верст. Части 1-й армии генерала Пепеляева совсем не наступали, а если и наступали – то вяло. И наступление прекратилось. Бригада же наша повела наступление довольно успешно и у Армизрнского, а также у деревни Петухово нанесла жестокое поражение красным. Таким образом, путь к дальнейшему наступлению был свободен. Но был получен приказ отходить и бригада начала отходить к реке Тобол через села Дубинино, Еленитское и т.д.

Все время бригада отходила без боя, в силу того, что то справа, то слева отступали части и обнажали фланги бригады. Чувствовалась моральная и физическая усталость солдат и офицеров и не было надежды на будущее. И это было начало конца сибирской эпопеи. Дальше уже были не солдаты и офицеры, а огромная толпа в 400 тысяч человек, потерявшая голову.

Масса самых разных слухов появилась, «правда окопная».

Бригада получила приказание отходить далее к г. Омску и это был предпоследний бой бригады. Последний бой в Омске.

Бригада вся погибла в г. Красноярске. Выжил я, да 27 человек штаба бригады.

Омск перед падением. Оставление Омска. Начало Сибирского Ледяного похода.

22 октября я получил от Инспектора артиллерии корпуса полковника Розова предписание идти в Омск на перевооружение, сдав дивизион под командование поручика Лаврова. Я с 12-ю человек фейерверкеров поехал вперед, дабы приготовить квартиры и т.д., но мое желание выйти вперед отходящих обозов не удавалось. Обозов громадное количество, и я ждал дивизион.

8 ноября 1919 года вечером пришли на станцию Куломзино, которая вся забита обозами и беженцами. Переправы через Иртыш нет, только по железнодорожному мосту. Комендант моста поручик Ким установил очередь, но очередь не соблюдалась и я простоял на морозе целый день. Вечером по раскатанным бревнам рысью въехал в колонну обозов и, остановив ее угрозой открыть огонь по обозам, втянул дивизион на мост, пройдя по мосту повел дивизион в город.

В городе полная растерянность, едва нашел коменданта города в кадетском корпусе и на просьбу отвести квартиру получил ответ: «занимайте, где хотите». Поэтому я решил стать ближе к реке Иртышу и занял Симоновскую улицу в 60 домов. В городе суматоха, все собираются уезжать, и масса едет на восток. Явился Инарверхов (инспектор артиллерии Верховного Главнокомандующего – прим. ред.) с просьбой дать вагоны для дивизиона до города Красноярск. Но от генерала Прибыловича получил ответ: «идите походным порядком, вагонов не достать».

Решил что-нибудь добыть из обмундирования и т. д. - ничего нет. Удалось достать 60 пар валенок, и то хорошо. 10 ноября в городе за подписью начальника гарнизона расклеены объявления, что город ни в коем случае не будет сдан, и жители призывались к обороне города. Ночь прошла спокойно. Утром в 10 часов 15 ноября началась ружейная, а затем пулеметная стрельба в Куломзино и на том берегу Иртыша показались цепи красных, которые на моих глазах захватили несколько отставших повозок. Я стал на позицию в двух переулках, выход на Иртыш. Простоял до 2-х часов дня. Вдруг в тылу, в городе началась ружейная стрельба, прискакал ординарец с приказанием: отходить из города на ново-Николаевск. В 4 часа вечера по Пушкинской улице дивизион вышел из города.

Так начался поход.

Города Мариинск, Ново-Нниколаевск, Ачинск. Покушение на Главнокомандующего генерала Войцеховского и Каппеля.

Иду походным порядком. Первую ночь ночевали в 15-ти верстах от Омска, идет снег и ветер (буран сибирский). Утром рано пошли дальше до станции Колония, где я под чековое требование получил 40 бочек масла. 17 ноября станция Черноречинская. На станции оказался штаб 3-й армии. Нашел генерала Зольнера и спросил, что же делать дальше? И от него получил написанное на клочке бумаги предписание выводить кадры дивизиона в Читу к атаману Семенову. Так как в Красноярске не благополучно, удалось на станции погрузить 1 негодное орудие.

Не доходя до города Мариинска, был обстрелян партизанами, но, сделав 3-4 очереди из пулеметов, прошел в Мариинск. Дал дневку и пошел дальше. Не дойдя до Ачинска 7-ми верст стал на ночлег. Утром в 4 часа – сильный взрыв и пламя. Все-таки поехал на станцию. Станция все разбита, вагоны горят и из расспросов узнал, что это было покушение на генералов Войцеховского и Каппеля, но они были в городе. Погибших от взрыва около 1500 человек, главным образом беженцы. Утром дальше.

Станция Тайга. Красноярская трагедия (Зеледеево и обход Красноярска с Севера). Капитан Зеленый уехал в Красноярск.

В Ново-Николаевске, когда мы его проходили, только что было ликвидировано восстание 2-го Барабинского стрелкового полка 1-й генерала Пепеляева армии. Как говорили – генерал Пепеляев хотел сместить Главнокомандующего генерала Войцеховского и самому взять власть. Я провел дивизион 12 верст дальше до села Красный Яр, где остановился на ночлег и чтобы разобрать орудия, уничтожить свои 46 фургонов, заменить их санями. Из Ново-Николаевска привезли 40 пудов сыра, 50 пудов колбас, 2 мешка какао, сахар и т. д.

Утром двинулись дальше и 4 декабря были на станции Тайга, прошли ее утром. На станции очень много эшелонов с беженцами и учреждений, а также чешские и польские легионеры. В пути я видел массу оставленных с замороженными паровозами, составов и около одного состава целую поленницу трупов замерших солдат. Стал на ночлег в селе Боровское, 12 верст не доходя до Анжерских копей. Утром чуть свет прошли копи и пошли дальше. В Зеледеево узнал, что в городе Красноярске генерал Зиневич перешел к эсерам и сделал переворот, поэтому задерживает все части, разоружает, а офицеров арестовывает и т. д.

Голопуповская история. Спасители армии и их работа. Я заболеваю тифом.

Поэтому в Зеледеево 25 декабря собралось много частей, которые не знали что делать. Я стал на ночлег в деревне Тарасовка, в 14 верстах от красных. Ночью собрал дивизион и, объяснив им положение, приказал запрягать и идти к северу в обход Красноярска с севера. Шли целый день, путались в оврагах и т. д. Но к вечеру 24 декабря 1919 года пришли в село Чистоостровное, в 18 верстах ниже Красноярска по Енисею. Вызвав Артель, фуражира и Каптенармуса я приказал за все продукты платить столько, сколько запросят, а не казенную цену. Утром рано тронулись в путь, перешли Енисей, догнали какие-то обозы, они стали в Есаульком кормить лошадей.

Я же пошел дальше до станции Сорокино. Дорогой посадил 2 дам: Барыкову и княгиню Кантакузен, жену начальника 1-й кавалерийской дивизии, которые были в вагонах штаба 3-й армии. Вагоны бросили и они шли пешком. Княгиня обморозила себе ноги и едва шла. В Сорокино я сдал их в чешскую санитарную часть.

Сделали мы не помню точно 4 или 5 переходов, узнали, что у города Канск идет бой с большевиками из Иркутска и Черемховских копей, и что Иркутск в руках у большевиков. Все таки я решил идти дальше. К тому же дивизион все время пополнялся отставшими от других частей добровольцами и у меня числилось 387 человек солдат, 3 офицера и 318 лошадей, из них 147 собственных солдат и офицеров. Были уже в дивизионе больные тифом, около 40 человек, 2 орудия, 3 стереотрубы, 8 пулеметов и разное батарейное имущество. Поэтому обоз был громадный – более 150 подвод. Почти все люди ехали в санях, только подпрапорщик Могильников и 60 человек конных было выделено мной для обязанностей квартирьеров и доставки фуража. В деревне Голопупово собралось очень много частей.

Выяснилось, что деревня Амонаш впереди по тракту занята красными. Сколько их никто не знает. Вечером провели совещание начальников частей. Трагикомическая история, речи, речи. Подполковник Бекмамедов взывал к чувству и долгу и т. д. а когда спросили сколько он дать может бойцов, то выяснилось 7 солдат и 4 офицера, спросили другого, назвал 1300 едоков и 135 бойцов, третий еще хуже.

Я веду дивизион без начальника, солдаты идут по моему приказанию.

У него видите ли обоз, а не солдаты, я сказал, что могу дать 65 конных и 200 пеших, произвело некоторое впечатление - дивизии даст 265 человек, а уральский отряд генерала Круглевского 132 человек. Глубокой ночью решили в бой не вступать, а обойти Амонаш с юга. Выходит часть в село Бережные челны по реке Кан. Как потом я узнал, в Амонаше было 70 человек красных, которые ушли вечером, когда мы блудили по тайге, вся история была прозвана «Голопупиада».

Станция Зима. Бой с красными.

При нашем подходе к станции Зима, красные, стянув туда до 15 тысяч человек, решили заградить путь остаткам Сибирских армий и, договорясь с чехами, заняли станцию Зима и село, которое расположилось по Сибирскому тракту на 7 верст. Шедшая вперед 4-я сибирская дивизия генерала Вержбицкого была обстреляна. Генерал Вержбицкий приказал наступать. Подошла 3-я Иркутская дивизия, Ижевцы, Воткинцы, Оренбургская казачья бригада, Енисейская казачья бригада и я с конными посланы в обход с юга (см. кроки и план).

Красные не выдержали стали отходить к центру села и к станции железной дороги, чехи открыли по ним огонь, желая отогнать их от линии, так как перелетными пулями среди чехов было несколько убитых и раненых. Красные начали в панике отступать и потом толпами побежали из Зимы. Енисейцы, затем Оренбуржцы, я с эскадроном ударили в шашки. Пленных, конечно, не брали, почти всех рубили. Порублено и набито было ужасно. По улицам города Зима нельзя было проехать верхом.

Ночевали в Зиме, утром пошли дальше. Я простыл. Чувствую слабость, головокружение и болит голова.

Обозы, обозы и «понужай». Иркутск в тумане. Бой под станцией Оёк.

Еду в санях, привязан, все кажется туманно, голова болит, дивизион идет по инерции, орудия пока еще не бросили. Больных в дивизионе – 237 человек. Никаких распоряжений не отдаю, остался из офицеров только я один. Все бросили меня и солдат, и когда приду в себя то одно слово звенит в ушах «понужай». Дивизион идет в составе Уральской группы генерала Круглевского. Могильников командует конными, а остальными кто – не знаю. Как в тумане промелькнули Черемхово, Суховская и вот мы на берегу реки Ангары, которая уже встала. Уральской группе приказано обходить город Иркутск с севера, почему мы и едем на ту сторону, к селам Оёк и Урик, которые приказано занять. И после выхода на тракт ожидать распоряжение.

Я участия в бою по болезни участия не принимал и дивизион в бой вели подпрапорщик Могильников и подполковник Бекмамедов. Перерубив несколько человек, Урик был занят нами.

В домах ни души, мне солдаты принесли катанки. Я все время ехал в сапогах. Мимо Иркутска. Прощай дом, мечты. Село Листвяничное, переход через Байкал.

Остался пор. Лавреин. Приказано 2-му Уральскому конному полку (так теперь называются мои конные артиллеристы и остаток людей Бекмамедова) перейти в Иннокентьевскую. Причина – чехи не дают нам брать город с боя. Поэтому будем обходить город с юго-запада (см. план). Простояли еще день. Днем я кое-как обошел своих больных, а их очень много. Спросил их – кто желает остаться в госпитале? Попросилось 93 человека тяжело больных. В том числе мой любимец, вестовой Василий Канин из города Вольска Саратовской губернии. 5 лет он был у меня и награжден мною Георгиевским Крестом 4-й степени. Жив ли он? (мой Канин).

Пошел в санитарный поезд № 3, упросил доктора С. Сов. Одинцова записать тифозных старым числом как прибывших с поездом, а то красные после ухода могут их расстрелять. Поезд оставался в Иннокентьевской, потому что поездов чехи и красные на восток не пропускали. Я пришел обратно на квартиру по 3-ей улице Иннокентьевской, как из Штаба отряда пришли и арестовали меня по приказанию генерала Круглевского.

Привели в штаб Уральского отряда в 4 часа вечера Начальник штаба отрядного полка Залескин спрашивает: «Вы командир Красноуфимского стрелкового артиллерийского дивизиона?», «Да, я!» «Вас арестовали за то, что вы уговаривали солдат дивизиона остаться здесь». Отвечаю ему «генерал полковник, не знаю с какого времени деретесь Вы с красными, я же дерусь с ними с сентября месяца прошлого года, когда я был начальником Партизанского отряда, и как раз в этом районе, и поэтому меня здесь все красные знают, и если я останусь, то мне не миновать расстрела. Не знаю, кто вам доложил об этом вздоре, и я считаю, что это провокация со стороны вашей контрразведки».

Подошел к генералу Круглевскому, вызвали и меня, там после разговора меня освободили. Ночью в 11 час тронулись в обход, шли остаток ночи и день, к вечеру был в Михалево.

Село Лиственичное, дом, прощание с женой, матерью и сестрой. Переход через Байкал.

В Михалевой ночевали, утром 8 февраля переехали Ангару и к вечеру были в Лиственичном. Дивизион прошел дальше, а я приказал моей подводе завернуть к нам, меня сейчас везет старший фейерверкер Мусизый писарь 2-й батареи. Мой дом оказался занят генералом Мельниковым и меня туда не хотели пускать, говоря, что это не Ваш район. Я же вышедшему генералу Мельникову сказал, что «это дом мой!». Услышали жена и мать, выбежали и не узнали, худой, обросший бородой, рваный и т. д. Мама сказала генералу, что ведь это сын мой приехал. Тогда генерал Мельников распорядился очистить для меня комнату.

Вымыли меня, побрили, надели нижнее белье, я немного поспал, а там – время выступать, и за мной приехали. Жена плачет, мама тоже, очень тяжело. В 3 часа утра выступили Байкалом на Галаустное. 47 верст там под лошадей и в 4 часа вечера пришли на Мысовую 65 верст.

Станция Мысовая. Первая встреча с японцами, чехи торгуют сахаром и папиросами «Аничка».

В 11 часов утра 14 февраля 1920 года наша группа въезжала в Мысовую мимо мола и пристани, проехали в центр города. Стали по квартирам, я очень болен, все время лежу. Рядом со мной лежит без памяти и в бреду молоденькая жена полковника кавалерии Константина Николаевича, фамилию не помню, Анастасия Степановна.

На другой день мне стало легче, и я пошел пройтись по городу и в первый раз увидел японских солдат. Маленькие, очень аккуратные, чисто одетые, вежливые, в больших меховых шапках с затыльниками и в полушубках, мило козыряют русским офицерам. Иду на станцию, станция полна чешскими эшелонами, но людей мало, в вагонах масса вещей: я заметил пианино, громадное трюмо в одном вагоне, в другом мягкая мебель, гардеробы, зеркальные комоды и т. д. И около вагонов шла усиленная торговля сахаром - фунт 50 рублей, папиросами «Аничка». Соблазнился и купил 2 коробки папирос по 25 рублей коробка. Проклятые торгаши! Предали адмирала и армию.

Дальше на Восток. Бой в Кабанске и город Верхнеудинск. Отдых после похода и дальше в Читу к Атаману.

Простояли в Мысовой три дня, отдохнули, сдали часть больных в санитарный поезд (японский), чехи не принимают. Утром в 4 часа 14 февраля тронулись дальше. Впереди строевые части, сзади обозы и больные. Строевые части прошли Кабанск без боя, мы же (обозы и больные) отстали верст на 8, поэтому группа красных 700 человек при 1 орудии решила нас задержать и выставила пулеметы, рассыпала цепь, загородив нам дорогу по тракту. Передние повозки нарвались, были обстреляны, получилась паника, начали повертывать обратно, но на счастье сзади шла казачья бригада Енисейцев. Они моментально рассыпались в лаву и выставив пулеметы, скоро сбили красных, ворвались в Кабанск много изрубили, к вечеру проехали и мы до станции Брянской заброшенной железной дороги.

Там ночевали, утром дальше пошли в Верхнеудинск прибыли и стали в казачьей слободе. Нам объявляют, что будем стоять 4-5 часов. Приехал дядя атамана, привез с собой полушубки, катанки и т. д..

Бой под Петровским Заводом. Санитарный поезд № 145, встречи в поезде. Чита.

Я лежу больной, (четвертый приступ возвратного тифа) на душе тяжело. Приказано представить списки для производств, я представил подпрапорщика Могильникова в прапорщика, фейерверкеров всех в подправорщики и т. д. Меня же полковник Б.М. представил в капитаны за бой, но не за Великий Сибирский поход.

21 февраля 1920 года. Части двинуты были походным порядком в Читу. Новые формирования: части сведены в два корпуса: 2-й и 3-й (второй корпус – генерал Смолин, третий корпус – генерал Молчанов). Идем двумя дорогами, то есть по правую и левую сторону железной дороги.

Наш первый ночлег в лесу у древорубов, второй – на станции Старая Брянская. Жителей никого нет. Много кругом красных партизан, в Старой Брянской наших квартирантов обстреляли, те пошли в атаку и убили 5 человек красных. Третий ночлег должен быть в Петровском Заводе. Идем бурятскими улусами. В 18-20 верстах в основной линии не дойдя до Петровского Завода нашу…. (рукопись обрывается)

Переворот 26 мая 1921 года. Владивосток-Спасск.

Пасху встречали в Раздольном. За общим офицерским столом отдельного дивизиона собралась дружная офицерская семья. Воспоминания, смех, шутки и т. д. Первый день Пасхи не обошелся конечно без инцидента. В полковника Глудкина бросили бомбу из окна казармы Волжского полка. Бомба взорвалась далеко и вреда никому не принесла. Егерский полк, которым раньше командовал Глудкин, рассыпался цепью и офицерам с большим трудом удалось отговорить солдат от кровопролития.

У нас также произошел небольшой скандал: пришел с визитом адъютант полковника Бек-Мамедова штабс-капитан Лютц и начал скандалить. Старший за столом полковник Беттирер приказал его вывести в коридор. Штабс-капитан Лютц порывался кого-то ударить, но капитан Суханов схватил его и вытолкнул на крыльцо.

Лютц выхватил револьвер и два раза выстрелил в окно. Дело кончилось тем, что на другой день он и капитан Тимофеев приходили извиняться. Я тоже здорово накачался и что-то натворил во вдовьем дому, что не знаю. Потом собрал ребятишек, оделил их конфектами и повел в атаку на один дом с криком «ура», забрался в квартиру подполковника Ильина и забыл там свою фуражку. Тоже пришлось извиняться. Так прошло время до 22-го мая.

Вечером меня вызвал полковник Романовский и, когда я пришел, собрались уже все офицеры, и полковник Романовский меня спросил: «Вы поедете, капитан?», «Так точно!» - отвечаю - «поеду». «Почему вы не спрашиваете, куда поедете?», «Все равно» - отвечаю – «куда угодно!». «Так вот, приготовьтесь. Завтра вечером вы поедете за старшего, с группой 93 человек во Владивосток. А инструкции таковы: садитесь на любой поезд на тормоза и так далее, если не будет пускать прислуга поездная, кричите, скандальте и т. д.»

На утро нас снабдили удостоверениями. 25 мая приезжал адъютант Лепехина с предложением: идущих в город снабжать увольнительными записками, спрашивал, кто у нас старший. Мы отвечали, что старших у нас нет. Уехал ни с чем. Ночью Глудкин на 4-х автомобилях ездили на вторую речку, обезоружили милицию. Назавтра, 26 мая, назначено выступление.

26 мая в 10 часов утра раздалась команда: «строиться». Быстро построились и по шоссе тронулись во Владивосток, прошли первую речку, вышли к тюрьме. Видим на горке стоят 2 японских орудия, направленные на город. От Уральского полка отделились 50 человек и быстро заняли тюрьму.

Волжане через сопку пошли на Полтавскую улицу занимать Г.П.Ч. Мы, егеря и уральцы, колонной идем по Китайской улице. На улице – масса народа. Перед колонной бежит высокий, полный господин с Национальным флагом в руках и кричит: «Спасители Родины! Герои! Русский народ не забудет Вас!» и т. д. Это был Спиридон Меркулов. Будущий правитель Приморья.

Хабаровский поход, бой и его герои.

Бригаду подполковника Глудкина назначили в поход на Хабаровск и она выступила 2 ноября 1921 года. Отдельная наша батарея осталась в гарнизоне города Спасска. Но в первых числах декабря батарею потребовали на фронт. Быстро собрались и выступили до станции Иман на поезде. А – дальше походным порядком идем около линии железной дороги. Первый ночлег – деревня Пушкино, на третий день догнали бригаду в селе Васильевка. Приказано командующим группой ночью занять станцию Дормидонтовку в 6-ти верстах. Пошли ночью егеря в цепи. Мы и Уральский полк – в резерве. Идем быстро, ночь холодная.

Подходя к станции, мы были обстреляны пулеметным и ружейным огнем, но огонь скоро прекратился и наши заняли станцию, взяли двух пленных.

Бригада выделена в особую группу (Уссурийскую) и наступать будем вниз по реке Уссури. Поэтому вернулись обратно на реку и утром пошли дальше. Идем, имея сторожевые охранения, впереди дорога все время идет по реке Уссури. Прошли поселки Кедровый, Видный, Трехсвятительский. На реке Хор ожидали, что противник укрепится, но прошли без боя. Ночевки в поселках очень тесные, но жители, казаки уссурийцы, очень приветливы и рады нашему приходу, кормят бесплатно.

В Трехсвятительском 23-24 декабря получено приказание - Уссурийской группе перейти на другую сторону рек Уссури и Амур и отрезать путь отступления красным из Хабаровска.

Наш Командующий группой генерал Вишневский глухой и разговаривать с ним истинное мучение. Начальник штаба группы Генерального штаба полковник Бодров – дубина и трус (он Омского выпуска, ускоренного), недоносок. Вообще, в штабе группы подобралась такая компания кретинов и психопатов, что страшно за честь группы. Другая колоритная фигура – это молодой Сахаров. Он воображает себя то Скобелевым, то Наполеончиком. В общем, любит форму и помпу, молодой. Всеми войсками руководит генерал Молчанов, тоже довольно подозрительная фигура с розоватым душком (редиска), мнит себя народным вождем, но тут его прозвали Колчанов.

Ночью в 12 часов тронулись. Впереди уральцы и егеря. Мы в резерве и изображаем знаменную роту, так как с нами знамя бригады (старое знамя 43-го Сибирского стрелкового полка). Перешли реку Уссури, пошли островами, дороги нет, темно. Часа через 3-4 вышли на берег реки Амур. Уральцы рассыпались в цепь, Егерский полк также, и пошли через реку. Перешли, стало светать. Мы идем рядами по дороге. Подъехал генерал Сахаров и сказал, что противника не обнаружено и можно идти свободно по дороге. Отдано приказание собрать цепи Уральцев и Егерей.

В одной версте от нас, впереди показалась деревушка. Командующий бригадой полковник Доможиров (Генерального Штаба) отдал приказание послать квартирьеров от батареи и полков. Комендант бригады капитан Гебель, наш адъютант поручик Прокофьев поехали к деревне, от которой мы были в 400-500 шагах. Вдруг наш адъютант и капитан Гебель быстро возвратились обратно. Привели одного красного пленного и доложили, что деревня занята противником, Особой Амурской группой красных, и что есть орудия.

Так как уральцы и егеря еще не успели подойти, приказано было мне батарею рассыпать в цепь. Я подал команду: «влево, в цепь! Бегом», Быстро рассыпались и я приказал батарее быстрее наступать на деревню. Офицерский взвод под командой подполковника Раевского – на правом фланге. Направление офицерского взвода на улицу впереди, остальная батарея – влево от улицы до крайних домов. Солдаты идут быстро без стрельбы. Со стороны деревни ничего сперва не было заметно, а затем поднялась суматоха и сильная ружейная стрельба. Я тогда скомандовал своим: «со стрельбой, на ходу, вперед!».

Солдаты идут хорошо, быстро вошли в огороды, разломами заборы. Перебежали площадь, опять заборы, во дворах масса красных. В обалдении наши бьют их в упор, они бросают винтовки и сдаются толпами. Полковник Романовский взял в плен 15 человек, поручик Прокофьев 9 человек, штабс-капитан Пызин – 5. С левого фланга прибежал солдат и доложил, что взято два орудия без замков, семь подвод снарядов.

Бой в деревне Владимировка начался в 5 с половиной часов утра, кончился в 11 час. Красные понесли жестокий урон.

Взято нами 2 орудия. Снарядов 7 подвод. Пленных 283 человека. У нас потерь нет.

Станция Покровская взята в 2 с половиной часов дня. Красные сопротивлялись слабо. Бежали, бросив поезда и орудия. Взяли 14 орудий. Поездов 8. Много обмундирования и патронов.

Я съездил на станцию и привез 53 шинели и артиллерийскую амуницию, несколько мешков сахара и риса.

Я побежал туда. Побежал туда и поручик Соколов. Один замок нашли в огороде, быстро. Поручик Соколов заамуничил лошадей и на корнях оттянул орудие к нашему штабу. Нашли второй замок и таким образом батарея в пешем строю достала себе орудия.

Через 15 минут поручик Соколов, штабс-капитан Дмитриев, поручик Филимонов, поручик Легитьев, поручик Лесневский и номера поехали вперед к станции Покровской, Амурской железной дороги, куда вели наступление Уральский и Егерский полки. Мы, ведя пленных, тронулись за ними.

Результат боя во Владимировке: 285 человек пленных в том числе и командующий Особым Амурским отрядом, старый кадровый офицер, капитан, однокашник подполковника Борисова, 2 орудия, 8 пулеметов и много винтовок и патронов. У нас потерь нет. Красных убито много. Под вечер пришли на заход солнца в село к станции Покровской. Стали по квартирам. Красными брошено много поездов, 16 орудий и много имущества.

Наступление на станцию Ин. Неудача, возвращение на станцию Покровскую, галоши и катанки. Второе наступление на Ин. Бой на станции Волочаевка (наступление красных).

В Покровском приказано дать отдых (напрасно теряют время). Стоим. Получено приказание наступать дальше по линии Амурской железной дороги на станцию Волочаевка. Выступили под вечер. Назначили командиром 2-го орудия. Солдатами (номерами): 1-й номер – штабс-капитан Дмитриев, 2-й номер – поручик Соколов, 3-й номер – поручик Филимонов, 4-й – поручик Лесневский, 5-й номер – прапорщик Филатов, 6-й номер.

Второе орудие. Командир орудия поручик Окороков. Номера – солдаты. Батарею приказано развернуть в дивизион. Название – Отдельный стрелковый артиллерийский дивизион. Командир дивизиона – полковник Романовский, командир 1-й батареи – капитан Суханов, 2-й батареи – подполковник Борисов, а затем я. Ночевали в деревне (не помню название).

Утром пошли дальше и под вечер, не доходя до станции, мы были внезапно обстреляны орудийным огнем с бронепоезда красных. Первое орудие, шедшее впереди, быстро на руках выкатили на линию и открыли огонь по бронепоезду. Я со своим орудием хотел поехать немного вперед, так как мешала линейная казарма, но снаряд красных разорвался между лошадьми, лошади испугались и опрокинули орудие в дорожную канаву. Ездовые растерялись, номера тоже, я соскочил с лошади и разрывом второго снаряда был ранен в палец левой руки. Кое-как распутали лошадей, вытянули орудие на дорогу, но стрельба уже прекратилась. Было удачное попадание и бронепоезд отошел за станцию.

Мы вечером заняли станцию, поселок и деревню, где и ночевали. Утром выступили дальше до станции Ин. 4 с половиной версты дорога отвратительная, около линии по канаве (другой дороги нет). К вечеру дошли до разъезда Ольгохта 24 версты. Ночевали все в одной избушке, спали буквально друг на друге. Я спал на плите, положив 2 полена, чтобы не обжечься.

После обеда выступили дальше. Я с орудием иду впереди и все время наготове. Командующий группы приказал стрелять и я 2 раза снимался с передков, стрелял прицелом 100-120 (это для придания бодрости нашим). Шли всю ночь и рано утром мы были в 3-4-х верстах от станции Ин. Пехота стала рассыпаться в цепи, нам приказано стать на позицию в темноте. Стали и едва рассвело открыли огонь по бронепоезду красных, стоявшему впереди станции. Бронепоезд отошел, подошла еще одна батарея добровольцев.

Егеря и Уральцы рассыпаны вправо от линии, впереди нас. Добровольцы пошли наступать, я переменил позицию, т. е. подъехал ближе. Добровольческая бригада, не дойдя до станции шагов 500, залегла (сказывалось утомление переходом). Уральцы и Егеря справа обошли станцию, но встреченные пулеметным и ружейным огнем, неся ужасные потери, тоже залегли.

Так продолжалось до 1-2-х часов дня, а затем влево от нас верстах в 4-х на поляне показались три толпы людей. Это были отступавшие в беспорядке волжане.

На станции Ин в 1921 году.

Бой начался в 4 часа утра, кончился в 2 часа дня общим нашим отступлением.

Генерал Сахаров прислал ординарца с приказанием расстрелять эти толпы, я повернул орудие и с прицелом 93 шрапнелью покрыл третью толпу. Оттуда выделилась кучка конных, один поскакал к нам с криком «не стреляйте, это наши». Противник находится дальше за лесом и обходит Волжан слева. Получил приказание сняться с позиции и следовать за 1-й батареей. Переехали линию, немного постояли и стали отступать до разъезда Ольгохты. Шли всю ночь. У Уральцев и Егерей много раненых и более 100 человек обмороженных (проклятая Меркуловская выдумка снабдить солдат и офицеров резиновыми калошами). Наши потеряли 500 человек. Красные нас не преследуют, они тоже утомлены: утром пришли на разъезд Ольгохту и покормили лошадей, стали отступать далее до станции.

Красные рассыпались в цепи. Два полка, 5-й и 6-й Амурские Красной армии (всего до 6000 человек) и при поддержке двух танков атаковали наши позиции. Особенно энергично было на участке Камцев и Воткинцев, где они подходили к самой проводке (и, не выдержав огня, повернули обратно). Особенно критичное положение было, когда батальон Камцев не выдержал и бросил окопы. Начальник артиллерии полковник Романовский, находившейся на наблюдательном пункте, лично руководил огнем всех батарей, всего 21 орудие. Он отдал приказание сосредоточить огонь всех батарей, на угрожающем участке. Был открыт беглый огонь и красные, неся жестокий урон, отступили. Бронепоезд заметил движение танков, открыл по ним огонь, а также открыла огонь наша батарея. Было видно попадание в первый танк, он накренился, прислуга выскочила из него и он загорелся. Второй танк повернул обратно.

Таким образом, наступление красных было отбито с большими для них потерями, много трупов было в лесу влево от линии железной дороги на участке Камцев и Воткинцев. Наши потери небольшие: 43 убитых и 89 человек раненых, бой кончился в 4 часа вечера общим отступлением красных, мы остались стоять на прежних позициях

Отступающие части заняли деревню Новогордеевка в субботу 8-го марта 1922-го года. Отходили мы без боя и без сторожевого охранения. Я был квартирьер от артиллерийского дивизиона и по прибытию частей доложил, что в деревне много подозрительного элемента. В деревне 43 дома, а почти у каждого дома пильщики в полувоенных костюмах. Но ночевали спокойно. Утром в воскресенье 9-го марта пильщики исчезли, и на мои слова не обратили внимания (у страха глаза велики).

Решено было простоять 2-3 дня, поэтому люди отдыхали, мылись в банях и так далее. Около 2-х часов дня началась сильная ружейная стрельба, стреляли кругом, оказалось, что на нас напали красные партизаны отрядов Шевченко, Корфа и другие (до 400 человек). Поднялась суматоха. Я выбежал на двор с винтовкой и увидел недалеко от себя цепь красных. Солдаты наспех заамуничивали лошадей, выскочили другие офицеры и мы быстро вывезли орудия из деревни. Проезжая около района Уральского полка я видел полковника Климовских, который, рассыпав полк, лично руководил боем (бой происходил на дистанции 100 шагов). В районе Егерского полка бой скоро затих.

Красные, необнаруженные, подошли к самым домам и начали бросать гранаты, были убиты командир полка подполковник Зултан, командир 1-го батальона и 52 человека солдат и офицеров. Деревню бросили и отошли до другой деревни – Старогордеевки. Решено было Новогордеевку отбить, поэтому мы возвратились и стали на позицию в одной версте от деревни. Открыли огонь. Всего выпустили 60-70 снарядов и деревня была занята без боя. Красные ушли в тайгу, бросив 16 человек тяжелораненых.

Со станции Раздольное наш Отдельный стрелковый артиллерийской дивизион выступил к китайской границе, в 3 часа вечера подошел к переправе через реку Суйфун. Но переправляться на лодке, которая давала течь, было опасно, и поэтому полковник Романовский пошел в другое место, где был брод. Я и заведующий хозяйством капитан Мяздриков переправились раньше и дожидались дивизион. Я ушел из госпиталя вечером и на станции Никольск-Уссурийский, с поездом дивизиона доехал до Раздольного, где я дождался капитана Мяздрикова и погрузил из брошенных вагонов хлеба и овса.

Бой в селе Казакевичи и бой в деревне Васильевка.

Поход в Анучино и третий бой в селе Ивановка. Нас выставляют: «крестоносцы», «дружины» и «воеводы» (братья во Христе). После трагедии в Никольск-Уссурийске нашу бригаду перевели на стоянку в Владивосток, наш же дивизион придали к Оренбургскому казачьему корпусу, стоявшему на станции Мучная и на станции Ипполитовка. Часть корпуса стояла в селе Ивановка, куда послали и нас. Нас всего 55 человек офицеров и солдат.

В последних числах августа воевода генерал Дитерихс отдал приказ занять село Анучино и для этой цели назначался Оренбургский казачий корпус. Мы выступили в 5 часов утра по дороге из Ивановки на Анучино через деревни Тарасовка, Мещанка, Известка. Состав наших частей: 8 сотен Оренбургских казаков, 2 сотни Сибирских и 2 сотни Енисейских казаков, 55 человек артиллеристов, всего до 700 человек. До деревни Тарасовка дошли без боя, в 1-й Мещанке легкая перестрелка, во 2-й Мещанке орудия стали на позицию и открыли огонь, красные начали отходить к перевалу у деревни Известка, наши быстро продвигаются вперед, прошли 4-5 верст, впереди сильная стрельба, командир корпуса генерал Бородин приказал орудия выдвинуть вперед.

Впереди шло 1-е орудие под командой капитана Суханова, выехав вперед сажень на 100, орудие стало на позицию около избушки. Я со 2-м орудием стал в резерв на дороге около изгороди. 1-е орудие сделало всего 2-3 выстрела, как молчавшая батарея красных открыла по нему огонь, и сделавшие перелет 2 снаряда угодили между корней моего орудия, убили 2-х лошадей, сломали дышло орудия. Испугавшиеся остальные лошади перевернули передок, рядовые в панике бросились в сторону от орудия. Остались я и четвертый номер орудия.

Капитан Покровский созвал людей, я кое-как поставил передок на колеса, и, не имея запасного дышла, вытащил из изгороди жердь, обрубил ее саблей и кое-как вставил в гнездо, забил шт. вместо шкворня и на 3-х лошадях начал отводить орудие назад. Остальные снаряды красных начали ложиться по штабу генерала Бородина. Штаб в панике бросился назад. В тылу началась в 4 часа вечера стрельба, это появилась обходная колонна красных, и генерал Бородин отдал приказ отступать. Стрельба в тылу прекратилась, мы отошли в Мещанку и стали на ночлег, орудия на позицию поставили на улицу. Я сплю с номерами около орудия.

В 5 утра поднялись все и приказано было отступать в Ивановку. К вечеру части возвратились и стали по квартирам. Оренбургская бригада ушла в Иполлитовку и гарнизон в Ивановке составили таким образом Сибирские казаки, Енисейские казаки и мы (Отдельный артиллерийский стрелковый дивизион в 55 человек при 2-х орудиях). Казаки усиленно роют окопы и тянут колючую проволоку, наше 2-е орудие тоже построило окоп орудийный, мое орудие стало открыто около окопа.

Сибирский казачий наблюдательный пункт был расположен на крыше дома, так как церковь сгорела во время 2-го Ивановского боя от снаряда красных, но тогда красные наступали нерешительно и к вечеру ушли, получили в 2 часа сведения, что деревни Тарасовка и Ширяевка заняты противником (полком особого назначения до 900 штыков). Было ясно и понятно, что красные хотят занять Ивановку, и Иполлитовку, а вернее всего они пойдут на город Никольск-Уссурийск.

Я выехал на позицию и с прицелом 14, смешанным огнем, то есть шрапнелью и гранатами, выгнал красных из района больницы. 3-я атака была отбита. Возвратясь, стали на старое место, появилась цепь красных, дали несколько выстрелов прицелом 10. Цепь исчезла. Командующий отрядом генерал приказал одному орудию помочь сибирякам, так как со стороны деревни Николаевка, то есть в тылу, у нас показалась цепь красных (2 роты). Не желая подвергать опасности лошадей, я орудие на руках перекатил туда и открыл огонь. Красные залегли под яром, дал туда несколько гранат и красные стали кучками отбегать к деревне Николаевка.

По Николаевке было выпущено до 10 снарядов с прицелом 20 и красные, укрываясь в складках местности, отошли и из Николаевки. И так отбиты были 4-я и 5-я атаки. У нас появилась уверенность, что отобьемся, хотя связь с тылом перерезана.

Третий бой в Ивановке начался в 4 часа утра, красные подошли с вечера в деревню Тарасовку (6 верст). Туда пришел полк Особого назначения (900 штыков, 8 рот, 12 пулеметов). С ними пришли партизанские отряды коммунистов Корфа, Шевченко и другие – до 480 человек. Всего красных было до 1500 человек, 2 орудия и 20 пулеметов. Наши силы состояли: 3 сотни сибирских казаков (180 сабель, т.е. штыков (казаки были тоже)), 2 сотни енисейских казаков (142 человека) и 55 человек – артиллеристов Отдельного стрелкового артиллерийского дивизиона. При двух орудиях. Одно орудие – прислуга – офицеры (орудие N 1). Орудие N 2 – прислуга – солдаты.

Подошедшие на рассвете красные стремительно атаковали Енисейцев (занимаемое волостное правление они обнесли проволочным заграждением в 2 кола), но были отбиты и залегли за домами и в огородах. 2-я атака была против школы, которую занимали Сибирцы, но также были отбиты. 2 роты красных, то есть до 200 человек, зашли с тыла, перерезали телефон со станцией Иполлитовкой и атаковали нас с тыла, там был караул в 10 человек при старшем уряднике, который отбил атаку. Красные залегли в 40-50 шагах. По приказу начальника гарнизона туда на руках подкатили орудие N 1 офицеры, и красные отступили.

3-я атака красных была против участка Енисейцев со стороны больницы. Енисейцы встретили их огнем 2-х пулеметов, красные залегли в овраг по другую сторону улицы и стали накапливаться с фронта. С фронта атака следовала за атакой, красные были у проволоки в 80-ти шагах от окопов. Все атаки их отбивались картечным перекрестным огнем.

Поход по Китаю. Гирин, лагери, я иду в город Шанхай.

И так кончилась последняя глава наших мытарств на родной земле. Из Чи-да-жей-гоу нас эшелонами по 400-500 человек решено перевезти с города Гирин. Начали поход 1-го ноября 1922 года. Через неделю пришли в город Ян-ден-ган, стояли там неделю. Среди солдат и офицеров пьянство, картеж и драки. Я хожу с солдатами пилить дрова, поручик Филимонов ходит к японцам, пишет портреты покойных родителей. Ничего, кормимся понемногу. 9-го или 10-го декабря утром выступили дальше.

Наши орудия, командир дивизиона полковник Романовский, часть офицеров и 25 солдат идут походным порядком на станцию Эхо Восточно-китайский железной дороги. Там будут погружены в вагоны и тоже перевезены в район станции Куан чеи-дзы или Мукден. Мы же в количестве 236 человек солдат и офицеров идем походным порядком через горы в Гирин. Переходы большие 100-120 верст, дорога ужасная, устаешь страшно.

Первая дневка в городе Омо-со, куда мы пришли на 5-й день. Простояли в Омо-со 3 дня, дальше дорога хуже, три перевала: 1-й Шао-са-мин, 2-й Ту-ляи-чен и 3-й – не помню названия. Город Омо-со небольшой, грозный. Узкая, кривая улица, центр города выжжен хунхузами. На четвертый день рано утром тронулись дальше, идем по-прежнему, то есть переходы большие, холод порядочный, снега правда мало. Через 5 дней пришли в небольшой городок Туличен, где была назначена дневка. До Гирина осталось 5-6 дней пути, дорога лучше, ровнее, перевалов всего один и небольшой, ночуем на постоялых дворах, дворы большие на 200 и больше человек.

Жители к нам относятся прекрасно, очень добродушны и любопытны, про все расспрашивают, интересуются всем, даже нашей кожей на теле и так далее. Вот и Гирин, пришли мы 22-го декабря 1922-го года, вечером разместились в отведенных китайцами домах. Наша батарея на постоялом дворе в центре города размещена временно, всех нас потом разбили по лагерям.

Наша артиллерийская группа назначена в нижний лагерь Чии-си-гу-чан, где мы разместились в бараках по 70-100 человек, всего лагерей 4. Южный, Север, Восток, Запад. Воевода в городе. В нашем лагере 15 генералов, 107 штаб-офицеров и 297 обер-офицеров. Всего 3 лагеря с семьями 763 человека. Я по общему желанию принял должность старшего адъютанта лагеря, ношусь как угорелый, составляю списки генералов, штаб- и обер-офицеров. Семейных, одиноких, семей без глав семьи («безголовья»), и так далее. Ужасно хочется вырваться из лагеря.

На Пасхе воевода был с визитом. Я надел все мои регалии, ордена, нашивки и погоны, и так с ним христосовался. Его приказ N 4 о снятии погон и называть себя «братьями во Христе» вызвал насмешку всех. 27-го апреля 1923-го года я и другие получили документы на выезд в Шанхай. Я в Ханькоу, сели в поезд и прощай, Гирин.

5 мая 1923 года, Шанхай.

В субботу вечером наша группа: 37 мужчин, 3 женщины, 2-е детей прибыла в Шанхай, и я, как старший группы, с войсковым старшиной Гришковским отправился к российскому консулу В Ф. Гроссе с просьбой о прибывших и о покрывательстве. Громадный город, идем на набережную реки Вампу, на мне черная рубаха и сапоги, офицерские ордена, но без погон. Первое впечатление оставило неприятный осадок на душе, очень сухо и по казенному нас встретили. Консул сказал, что сейчас все канцелярии закрыты и он не знает, чем нам помочь. Поселили нас на Зинавей, где есть - сл. в Р. адм. и флот. Не солоно хлебавши возвратились обратно на пароход, где наш капитан разрешил остаться до утра. 6-го мая утром, наняв извозчиков, тронулись в общежитие и, проблудив 2-3 часа, наконец-то пришли в общежитие, и моя миссия, как старшего, кончилась, я начал жить частным человеком.

Дивизион походным порядком шел в район станции Борзя Забайкальской железной дороги. Дивизионное хозяйство ликвидировал, и теперь я заведующий хозяйством 1-й батареи, так лучше. В 5 вагонов погрузил имущество, послал с ним каптернамуса моего старого Красноуфимского дивизиона. Генерал Круглевский женился на дочери местного директора Русско-Азиатского банка. Ничего, не дурна.

9 июля выступили походным порядком, идем по территории красных. В станицы входил с музыкой, жителям за все платил. В одной деревне состоялась встреча с красным командованием Амурского полка. Товарищ Рюмкин бывший фельдфебель, мужик пожилой и степенный, просит не обижать жителей. По просьбе генерала он распорядился дать 10 голов скота для солдат.

Прибыли на станцию Борзя, где собрался весь 3-й корпус, приехал генерал Вержбицкий, сделал смотр, мы, то есть вся дивизия, стали в станции Чиндантской, в 8-ми верстах от станции Борзя. На станции – штаб корпус и Волжский полк, и 1 рота японцев с лавкой. В дивизионе занятия, в полках дивизий пьянство вовсю, денег много, но купить на них – ничего не купишь. Мой оклад за июль 1.240.000 руб. (коробка спичек – 12 тысяч), да и денег не берут. Перемирие кончено…