Материал подготовлен и передан на сайт Игорем Вячеславовичем Коваленко. Редакция сайта приносит ему самую искреннюю благодарность за подборку и обработку материалов, посвященных истории Алексеевского полка.

 

 

Александр СУДОПЛАТОВ

 

ДНЕВНИК

 

ПОД ГЕНИЧЕСКОМ 3-го апреля 1920 г.

Из дневника Александра Судоплатова.

 

   Александр Судоплатов в прошлом вольноопределяющийся Первого Партизанского ген. Алексеева полка пех. полка. Семнадцати лет от роду, осенью 1919 г., под Харьковом поступил в Алексеевский полк и с ним прошел весь дальнейший путь полка до оставления Крыма. В главном служил в команде связи телефонистом. В Галлиполи был в 1-й роте вновь сформированного Алексеевского полка.

   Дневник Судоплатова, а также его зарисовки публикуются впервые. Зарисовки делались, когда писался дневник. Многие из них рисовались с натуры.

 

   "Ну и был денек! - пишет Судоплатов. - Этот день останется у меня в памяти на всю жизнь. Сейчас, когда я пишу эти строки, я сижу уже в Катерлесе (под Керчью). Красные далеко за Перекопом и Сивашом, и до нас им не добраться. Мы здесь будем формироватьсяпосле "Геническской бани". Да, там была форменная баня, где нас сперва выпороли "свинцовыми вениками", а затем заставили купаться в Сиваше, где многие остались "купаться" навеки."

 

                                                             ***

   3-го апреля.   Мы уже не более, как в версте от Геническа. Уже хорошо видны постройки и маяк. Красные залегли и отчаянно отбиваются от наступающих Алексеевцев. Сзади из Юшкуя движутся на нас густые цепи большевиков. Самурцы (идущие в арьергарде) от них отбиваются. Пули летят и сзади и спереди. Справа на горизонте показалась красная конница. Положение наше отчаянное: спереди красные не пускают нас к Геническу, слева - море, справа - лава красной конницы, сзади напирает пехота красных. Цепи Алексеевцев, пробивающихся к Геническу, и цепи Самурцев, отбивающихся от наседающих сзади красных, очень сблизились: мы наступаем медленно, они отступают быстро. Между цепями отходило наше единственное орудие. Оно работало отчаянно. Быстро отойдет, запряжку отведут в сторону, и сразу, беглым огнем, снарядов пять назад, затем повернет направо - и снарядов пять по коннице, потом поворачивает вперед и снарядов пять по Геническу. Затем быстро подводят лошадей, орудие опять отойдет, опять беглым огнем назад, направо, вперед - и опять отойдет, и опять отчаянная стрельба. Оно больше всего, вероятно, и пугало красную конницу. Хотя и у нас всех настроение такое, что "не подходи!"

   "Спокойствие и хладнокровие, господа ротные командиры!" - крикнул какой-то капитан Самурец.

   "Алексеевцы, не подкачать имени нашего доблестного шефа. Ура!" - кричит кто-то из наших.

   Мы бросились на "Ура!". Мы уже на улицах Геническа. Стреляют из окон. Наша офицерская рота почти вся переранена. Пробиваемся к вокзалу. Вдруг из одного дома затрещали выстрелы. Несколько человек сразу упало. Тут я никогда не забуду вольноопределяющегося пулеметчика Крыжановского. Он положил Люис на тумбу у тротуара и со зверским лицом осыпал дом градом пуль. С дома посыпались стекла и штукатурка.

   Наконец, приблизились к вокзалу. Город уже занят нами. Было жарко и пыльно. Наши разошлись по домам: кто напиться, кто перехватить чего-нибудь поесть. выйдя из какого-то дома, я оказался на улице один. боясь отстать от своих, пошел к маяку, надеясь там найти наших. По полю к Геническу приближается красная конница. Встретил нашего офицера. Началась отчаянная стрекотня. Мы с ним стали к стенке какой-то хаты. Пули с визгом пролетают через крышу. Баба с визгом и причитаниями выскочила из хаты с подушкой в руке.

   Вдруг близко грянуло "Ура!". Мимо нас, через огород, пробежали отступающие Самурцы. Мы выскочили из-за хаты. Вокруг маяка, рысью, сверкая шашками, объезжала красная конница.

   Мчится повозка с патронами. Поручик на ходу вскочил на нее, я тоже прицепился. Винтовка скользила и стучала по спицам колеса. Повозка с грохотом скачет по ужасной мостовой. Сзади на подводе бренчит, высоко подлетая на воздух, никелевый чайник. "Как бы не выпал!" - думал я и хотел было его придержать, но боюсь пошевелиться, чтобы самому не выпасть. Вдруг чайник с грохотом покатился по мостовой. Ничего не соображая, я соскочил с подводы и поднял его. Для чего?! Подвода ускакала, а я, как дурак, бегу по улице с чайником в руках. Несколько пуль свистнуло в воздухе. Меня нагоняет арба. Сидит мужик и два наших Алексеевца. Я бросил чайник и вскочил на арбу.

   Мчимся вниз. Уперлись в какую-то улицу. На доме надпись золотыми буквами: "Государственная Сберегательная Касса". У ворот стоит группа евреев - в Геническе их много. "Где дорога на пристань?" - спросили мы их. Они замахали направо. Мы помчались. Из одного дома по нас кто-то стрелял. Заскочили в какой-то переулок. На углу стоит какой-то сапожник (почему мне показалось, и сейчас кажется, что он сапожник, - не знаю). Спрашиваем его. Он замахал руками в обратную сторону. Летим вверх обратно. Встречаем трех офицеров-Алексеевцев. "Моста нет, все лодки потоплены. Будем отбиваться до последнего патрона. Все равно - смерть!" - закричали они нам, повернули назад и начали стрелять...

   Подъехали, наконец, к пристани. Здесь уже толпились наши. Здесь же стояли пленные, которых мы взяли утром. Они кричали нам, чтобы мы оставались и ничего не боялись. На берегу стояло наше орудие. Замок с него уже сняли.

   Моста не было. Лодки попорчены красными. Ходила одна большая лодка, которой управлял какой-то старик.

   Джжжь! Джжжь! визгнул снаряд, и два водяных столба поднялись среди пролива. Один снаряд разорвался на пристани. Некоторые раздеваются, бросая оружие и одежду в воду, и бросаются сами туда же. До того берега, думаю, было саженей сто. Если бы я мог плавать, я бы поплыл... Ординарец С. Сахоцкий ведет в воду лошадь, он хочет спасти и лошадь. Лошадь храпит и боится воды - пришлось ее бросить. Его брат, поручик Сахоцкий, отличный пловец, раздевшись, прыгнул в воду. Его приятель армянин, корнет, в бурке и черкеске, вместе со своим вестовым прыгнули ему на шею. "Поручик, крикнул он, - мы с тобой!". Все трое потонули, а поручик, хороший пловец, никогда бы не погиб, если бы не армянин.

   Полковник Звягин распоряжается погрузкой. Переполненная лодка уже отошла. - "Скорее верните лодку!" - кричит Звягин.

   Из окон домов уже стреляют по пристани. Снаряды с визгом падают в пролив.

   Я решил: будь, что будет, силою вскочу в лодку. Я не умею плавать и ни за что из лодки не уйду.

   Лодка идет обратно. - "Садись, штаб бригады!" - распоряжается Звягин.

   Когда лодка была нагружена уже наполовину, я спокойно прыгнул в нее и пробрался к носу. Думаю, что сейчас выбросят обратно. Но ничего - оставили.

   Борты лодки на вершок от воды - вот, вот качнет, и она погрузится на дно. В это время один капитан Самурец подскочил к полковнику Звягину:

   - Господин полковник, я плавать не умею. Разрешите сесть в лодку?

   - К сожалению, лодка перегружена, - ответил Звягин.

   Капитан спокойно вынул наган и застрелился.

   - Быстрее назад лодку! - опять кричит Звягин отходящей лодке. Пули засвистали над лодкой. Она идет медленно, переполненная людьми. В воде мелькают головы плывущих, некоторые кричат и тонут, не умея хорошо плавать и выбиваясь из сил, в некоторых попадают пули.

   Но вот лодка стукнулась о берег. Мы на Арбатской стрелке.

   - Наза-ад лодку! - кричит с того берега полк. Звягин. Все выскакивают на песок. Никому не хотелось возвращаться в это страшное "назад". Когда через минуту я оглянулся назад, лодка шла обратно и управлял ею старик рыбак...

   Я горячо возблагодарил Бога. После Новороссийска это мое второе чудесное спасение от явной смерти.

   На берегу разбитые хаты, около них вырыты окопы. В окопах застава Сводно-Стрелкового полка, с ними телефон и сестра милосердия. Наши раненые, голые, подходят для перевязки и никто не стесняется, не такой момент.

   Наконец, прибыл и полк. Звягин, бросился к телефону.

   - Передайте по радио, - кричит он. - "Севастополь, мы голые бежим вплавь из Геническа. Звягин".

   Саша Сохацкий плачет о своем погибшем брате и ругает армянина. Он прямо сошел с ума. "Почему вы не стреляете по тому берегу?" - кричит он на начальника заставы, забывая про свое звание: все равно голый, и, схватив Люис, стал сам стрелять по Геническу. Полк. Звягин вышел из хаты и тоже начал стрелять из винтовки по тому берегу.

   Здесь узнаем друг от друга о погибших товарищах. Подпрапорщик С..., из моего села, говорят, уже почти доплыл до этого берега, но пуля попала ему в голову и он скрылся под водой. Только красное пятно несколько секунд обозначало место его смерти. Один офицер тоже доплыл почти до берега, но потом, очевидно, выбившись из сил, вскрикнул, перекрестился и утонул. Другой попал под доски пристани, разбил голову, чуть не захлебнулся, но выплыл. Сестра его перевязывает, а он, бледный, сидит голый и не верит, что он жив.

   - А где наш командир полка? - спросил кто-то.

   - Он остался на том берегу, - ответил один ординарец. - Я ему кричу: "Г-н полковник, раздевайтесь!" - а он говорит мне: "Я не могу бросить полк".

   Всех торопят идти в тыл. Пули и здесь визжали над головой, мимо ушей, впиваясь в песок у самых ног. Красные бьют по косе, ведь коса внизу и вся, как на ладони.

   Со мной рядом шагает артиллерист в форменной фуражке, голый.

   - Осталось орудие? - спросил я его.

   - Да, но оно для нас сейчас безвредно, замок в воде.

   - Жаль, хорошее было орудие!

   - Такое г.... мы всегда найдем, - вздохнул он, - а вот людей жаль, ведь какие были люди!

   - Вам холодно? - спросил я его, - разрешите предложить вам мою шинель?

   - Очень благодарен, - сказал он, надевая шинель, - когда придем к жилью, я вам ее возвращу.

   Прошли проволочное заграждение. За заграждением сидят на траве спасшиеся Алексеевцы, поджидая других. Почти все голые. Корнев, Васильев, Гильдовский, Павлов, поруч. Лебедев тоже здесь. Они обрадовались мне и считали, что я погиб. Алексеевцы все подходили и подходили. Все сидели молча, лишь кое-кто тихо переговаривался, делясь впечатлениями пережитого дня.

   Незаметно наступил вечер. Стрельба утихла. Кричала какая-то птица, зажглась вечерняя звезда. Где-то далеко, далеко ухали орудия, Говорят, наши прорвали фронт на Сиваше и взяли Ново-Алексеевку. Это, кажется, один пролет от Геническа.

   От заставы приближалась к нам тачанка. На ней сидел наш командир полка (полк. Бузун). Он переплыл Сиваш последним. Ему где-то раздобыли шубу, и он, голый, закутался в нее, подняв воротник.

   - Полк, смирно! - раздалась команда.

   "Полк" - человек сорок голяков - встал смирно. Тачанка поравнялась с нами.

   - Здравствуйте, дорогие... - как-то вскрикнул полковник и, недоговорив, заплакал. Тачанка умчалась. Мы почти не ответили... Капитан Логвинов горько плакал. Старику жаль было своего батальона.

   Ночевали в селе Счастливцево. Обещали выдать обмундирование, но, говорят, командир Сводно-Стрелкового полка полк. Гравицкий пока не дает.

 

   4-го апреля.   Вечером грузимся на пароход, уезжаем обратно в Керчь. Красные, вероятно, догадываются, что мы грузимся. Только ночь скрывает нас от их взоров. А ночь хорошая, теплая апрельская. Офицеры, усевшись на носу, поют:

                      В ногу, ребята, идите,

                      Полно, не вешать ружья!

                      Трубка со мной. Проводите

                      В отпуск бессрочный меня, -

 - вытягивает высокий тенор, а хор подхватывает:

                      Был я отцом вам, ребята;

                      Вся в сединах голова.

                      Вот она служба солдата.

                      В ногу, ребята, раз, два!

   - Раз, два! - отрезают басы, а тенор опять выводит:

                      Я оскорбил офицера,

                      Молод и он оскорблять!

                      ............................................

   Их слушает тихая весенняя ночь, яркие звезды, вся команда пароходика, капитан с женой и, наверное, большевики, ибо они близко и не стреляют. А тенор грустно продолжает:

                      Трубка никак догорела.               

                      Дай, затянусь еще раз.                 

                      Смело, ребята, за дело!

                      Прочь! Не завязывать глаз!

                      Целься вернее, не гнуться!

                      Слушай команды слова.

                      Дай Бог домой нам вернуться!

                      В ногу ребята, раз, два!

   Певцы уже давно замолкли, а на палубе никто не расходился. Все стояли молча, а в голове у каждого роились думы. Думы о прошлом, далеком, милом доме... А звезды ласково мигали с темного небосклона и радовались тишине и красоте природы. И казалось, что вчерашнего кошмара совсем не было.

   Под утро тронулись.

 

   7-го апреля.   Сегодня на площади села (Катерлеса) была отслужена панихида по погибшим в десанте. Почти все плакали. Жалко товарищей. Ведь вернулась едва третья часть.

   А день теплый, настоящая весна...

 

   Перед Кубанским десантом наш полк вошел в Сводно-пехотную дивизию. Командиром этой дивизии был назначен ген. Казанович - старый Алексеевец, командовавший нашим полком в 1-м Кубанском походе.

   23 июля был парад. После него генерал, обходя строй, здоровался и разговаривал со старыми Алексеевцами.

   29 июля под вечер на набережной Керченской крепости полк выстроился в каре. Был отслужен молебен, после чего началась погрузка. Ночью полк поплыл в десант.

 

  

      ДЕСАНТ НА КУБАНЬ.

      Из дневника Александра Судоплатова.

 

   1-августа.   Высадка десанта.

   Утро ясное, море спокойное. Весь флот идет вместе. В тумане видна полоска земли - это Кубань. Там большевики.

   Мы идем медленно вдоль берега. Рядом с нами другой пароходик тоже тащит баржу, на ней казаки-Бабиевцы, с лошадьми. Наша и их баржы высаживаются первыми и поэтому отделяются от остальной флотилии и приближаются к берегу. Уже видна Бородинская коса и на ней хуторок Бородин.

   Наш катер подошел версты на полторы к берегу и остановился.

   - Мель, не могу идти! - кричит с катера капитан. Приходится искать другое место. Казачья баржа уже близко к берегу.

   Та-та-та-та, - раздалось с берега. Казаки не выдерживают. Их человек 15-20 выводят лошадей на палубу и толкают их в воду. Сами, голые, с винтовкой и шашкой, бросаются за ними в воду. Рвутся на свою Кубань.

   - Ну, что вы там? - нетерпеливо кричит наш командир полка, волнуясь, что катер наш медлит.

   - Не можем идти дальше! - кричат нам с катера.

   - Какая глубина?

   - Восемь футов.

   - Господа! - кричит командир полка. - Кто умеет плавать, прыгай в воду и тяни за канат на буксире баржу!

   Через 10 минут человек 200 пловцов тянули баржу к берегу. От баржи идут два каната, за каждый из них уцепилось человек сто и тащат с криком "Ура!". Из воды торчат головы, да взмахивают сотни рук, как будто в воде копошится огромное чудовище. Баржа медленно движется к берегу, наконец, стукнулась о песок.

   - Все раздевайся! - крикнул нам командир полка. - Бери только винтовки, пулеметы, патронники и диски. Сноси все на берег. Затем обратно за одеждой. Не суетясь, но быстро! - добавил он.

   Оделись быстро и, взяв каждый по аппарату, винтовке, всей выкладке и по 2 катушке, пошли к хутору. Идем через бахчи, рвем дыни и арбузы.

   - Та-та-та-та, - затрещало из кукурузы.

   - Ура! - вспыхнуло где-то в роте. Пулемет умолк. Он уже наш, красные удрали. Мы уже отошли верст 5 от берега. Моря уже не видно. Рассыпались в цепь.

   - Та-та-та-та, - опять затрещал впереди пулемет.

   - Трах-тах-тах-тах, - затрещали ружейные выстрелы. Очевидно, тут дело более серьезное. Цепи легли. Правый фланг пошел в обход.

   Поручик Лебедев, начальник команды связи, подозвал меня:

   - Здесь будет промежуточная телефонная станция. Немедленно отсюда ведите линию на хутор Бородин и оставайтесь там до моего приказания.

   Взяв аппарат, винтовку и 2 катушки, я понесся напрямик через бахчи и кукурузу. Прихожу в Бородин, включил в линию аппарат. Тут уже находился только что высадившийся штаб дивизии. Подошел ген. Казанович, наш начальник дивизии.

   - А вы что, с позиций? - спросил он меня.

   - Так точно, Ваше Превосходительство!

   - Алексеевец?

   - Так точно, Ваш-дитство!

   - Молодец! - похлопал он меня по плечу. - Алексеевцы всегда были молодцами!

   Он взял трубку и начал говорить по телефону с командиром полка.

   - Ахтарская наша! - воскликнул он, бросая трубку. - Передать немедленно генералу Улагаю на миноносец! - приказал он дежурному офицеру.

 

                                   *****

 

   Отрывок из воспоминаний Бориса Пылина *) "Первые четырнадцать лет":

 

   *) Борис Пылин (Павлов) мальчиком кадетом осенью 1919 года попал под Ливнами в Алексеевский полк и участвовал во всех дальнейших походах полка до осени 1920 года.

  

  

      Гибель ГРЕНАДЕРСКОГО БАТАЛЬОНА. 2-ое августа.

 

   Наш полк занял позиции верстах в 20-ти от Приморско-Ахтарской ночью, действуя на ощупь, не зная, что впереди и вокруг него. Два батальона заняли позицию левее железной дороги. Правее, довольно далеко от железной дороги, у Свободных хуторов, занял позицию 3-й Гренадерский батальон.

   Наступала на нас кавалерийская дивизия, имеющая в своем распоряжении артиллерию, которая начала нас усиленно обстреливать. Наша артиллерия еще не успела подойти и не могла ответить там же.

   Большевики, наверное, узнав, что в железнодорожной будке находится штаб полка, взяли ее по-серьезному под обстрел. Снаряды, все сотрясая, рвались совсем рядом. Такого обстрела я еще не переживал.

   При такой обстановке наш штаб на какой-то промежуток времени оказался отрезанным от остальных частей полка. Позднее обнаружилось, что большевики бросили свои главные силы на наш правый фланг, занимаемый Гренадерским батальоном, с целью его окружить. Бой так продолжался несколько часов без перерыва. Патроны были на исходе. Около полудня батальон не выдержал и начал отступать. Но в своем тылу он наткнулся на красных и оказался отрезанным от своих.

   Мало кто пробился из окружения. Большинство или были порублены красной конницей или взяты в плен. В этот день батальон потерял убитыми или взятыми в плен около 200 человек, среди них 4 сестры милосердия.

   В этом, казалось бы, безнадежном положении нашлись командиры, которые не растерялись и сохранили присутствие духа.

   Прорываться пришлось через хутора. Каждые 40-50 шагов был забор, через который нужно было перелезать. Как рассказывали, у одного такого перелазатостановился начальник пулеметной команды пор. Слободянюк с пулеметом; его огнем он прикрывал отступление. У него уже кончались пулеметные диски. Увидев среди бегущих своего брата, он закричал ему:

   - А диски взял? - На обязанности брата было носить пулеметные диски.  

   - Нет, не взял, - ответил тот смущенно.

   - Тогда иди обратно и принеси их сюда! - отдал поручик брату довольно жестокое приказание. Младший брат точно исполнил приказание старшего брата: побежал обратно, пробрался на оставленную ими позицию, на глазах у подходивших красных забрал диски и принес их брату. Эти диски спасли людей, прорывавшихся с этими двумя братьями из большевистского окружения.

   К вечеру Свободные Хутора, где произошла трагедия Гренадерского батальона, были взяты обратно и были подобраны убитые. Убитых было найдено около ста человек и, наверное, еще много ненайденных осталось лежать в зарослях кукурузы, в камышах плавней.

   В степи была вырыта большая братская могила, и все трупы свезены к ней. Все они были до-гола раздеты: кто-то позарился на синие бриджи, на хорошие сапоги. Среди убитых были и такие, которые, видно, были сначала ранены, а позже кем-то добиты. Но и этого мало: кто-то издевался над ними, кто-то мучил раненых перед тем, как убить. У многих были выколоты глаза, на плечах вырезаны погоны, на груди - звезды, отрезаны половые органы.

   И ведь это проделали над русскими свои же русские и только потому, что они правду и добро понимали по -другому, чем те, кто надругался над ними. А казалось, еще недавно и те и другие вместе сражались на Германском фронте и в трудную минуту, рискуя жизнью, выручали друг друга. Кто разбудил в них зверя? Кто натравил этих людей друг на друга?

   Я не хочу сказать, что в этом виноваты были всегда только красные, а белые всегда были правы. Конечно, много жестокого делали и белые. Нет ничего ужаснее, кровопролитнее и и беспощаднее гражданской войны. И не дай Бог, чтобы русскому народу пришлось еще раз пережить что-нибудь подобное...

   В день панихиды было получено еще одно печальное известие - в Приморско-Ахтарской при разгрузке пароходов от случайной бомбы налетевшего большевистского самолета погиб помощник командира полка по хозяйственной части полк. Вертоградский.

   Он был женат на первопоходнице, прапорщике Зинаиде Николаевне Реформатской. В 17-м году, при Керенском, она поступила на курсы в Алексеевское пехотное училище, по окончании которого была произведена в прапорщики. Всего женщин на этих курсах было 25, потом 15 из них пробрались на Дон к ген. Алексееву и пошли в 1-й Кубанский поход. Зинаида Николаевна была среди них.

   В мое время в Белой Армии чина прапорщика уже не было и первым офицерским чином был чин подпоручика. Не было и женщин в армии, кроме сестер милосердия.  З.Н. не была произведена в подпоручики, так и осталась прапорщиком, как живое напоминание о Женском батальоне - безрассудной, но героической попытке русских женщин, во время развала "керенщины", спасти Россию и своим примером образумить мужчин и заставить их выполнить свой долг перед родиной.

                             ***

   Гибелью Гренадерского батальона и смертью помощника командира полка начался для нашего полка Кубанский десант. Под вечер в день похорон погибших гренадеров из камышей, близко подходивших к железнодорожной будке, где находился штаб нашего полка, выполз странного вида человек. Он был в изодранной черкеске, заросший и измученный. представился есаулом, назвав свою фамилию (не помню ее). Сказал, что он послан к нам штабом Кубанского повстанческого отряда для связи с командованием десанта. Он рассказывал, что в плавнях находится много казаков, бежавших от красных и жаждущих опять начать борьбу с большевиками. Это сообщение ободрило и подняло у нас дух, упавший после событий последних дней.

   Правда, как показало будущее, не все было таким радужным, как это описывал этот повстанец, и не так много оказалось казаков, готовых опять начать борьбу за освобождение Кубани от большевиков.

   Если не ошибаюсь, на следующий день была с боем занята ст. Ольгинская (ее другое название, насколько помню, было Ново-Джералиевка) и взяты пленные. Кубанцы отбили у большевиков большой броневик с громким названием "Товарищ Ленин". Этот броневик я увидел при входе в станицу. Имя Ленина уже было перечеркнуто мелом и сверху тем же мелом было каллиграфически выведено: "Генерал Бабиев". Казаки уже перекрестили броневик, дав ему имя своего любимого командира. Бабиев был лихой командир, еще молодой, но за время мировой и гражданской войны уже много раз раненый, собственно говоря, инвалид: одна рука у него была сухая и не действовала. И тем не менее, он был всегда там, где опасность, всегда впереди своих казаков. Казаки его обожали, ему верили и были готовы идти за ним куда угодно.

   Вечером в ст. Ольгинской неожиданно в штаб нашего полка явились два офицера  из нашего Гренадерского батальона, которые уже были нами причислены к погибшим. Спаслись они чудом. Как они рассказывали, батальон был окружен, попытка пробиться кончилась неудачей. Патроны все вышли. На спасение не было никакой надежды, и они сдались, другого выхода не было. Офицеров сразу же отделили от нижних чинов и начали издеваться над ними и избивать. На ночь их поместили в какой-то сарай. Их было больше 50 человек. Из разговоров конвоиров они поняли, что утром их ожидает расстрел. И вот эти два офицера сговорились, что, когда их поведут на расстрел, они попытаются бежать. Терять было нечего, а, может быть, посчастливится и удастся бежать.

   На рассвете их вывели и повели за станицу по дороге, идущей кукурузными полями. Эти два офицера шопотом пробовали уговорить шедших с ними рядом тоже рискнуть и броситься всем одновременно в разные стороны, но их предложение не встретило сочувствия - для этого нужна была какая-то решимость, а ее у большинства уже не осталось.

   Тогда один из них сильно толкнул ближайшего конвоира, так, что тот упал. Настало замешательство, воспользовавшись которым они бросились в чащу растущей рядом кукурузы. Конвоиры открыли огонь, но преследовать их не решились, видимо, боясь растерять остальных пленных. В этих зарослях кукурузы они и скрывались, питаясь початками зеленой кукурузы.

   Остальные же пленные были расстреляны.

 

                                     *****

 

                            Из поэмы "ПЕРЕКОП".

 

                      Нас было мало, слишком мало,

                      От вражьих толп темнела даль;

                      Но твердым блеском засверкала

                      Из ножен вынутая сталь.

 

                      Последних пламенных порывов

                      Была исполнена душа.

                      В железном грохоте разрывов

                      Вскипали воды Сиваша,

 

                      И ждали все, внимая знаку, 

                      И подан был знакомый знак...

                      Полк шел в последнюю атаку,

                      Венчая путь своих атак.

 

                                        Николай Туроверов

 

      Из дневника Александра Судоплатова (продолжение)

 

   3-ье августа.   Отдан приказ в 6 час. утра перейти в наступление.

   ..... Прошли уже верст 15, видна ст. Ново-Джералиевка. Уже перевалило за полдень. Раздались выстрелы. 1-й батальон рассыпан у железной дороги, 2-й пошел далеко в обход. Подъехал с ординарцами командир полка. Он влез на скамью дрезины, чтобы лучше наблюдать. На вокзале станицы показался дымок и начал приближаться к нам.

   - Очевидно, бронепоезд, - с некоторой тревогой произнес командир полка, - а наших орудий все еще нет, все еще выгружаются. Дайте Ахтари! - обратился он ко мне.

   Грянуло орудие. Снаряды начали ложиться около цепей. Нам приходится туговато. С винтовками нам с бронепоездом не потягаться. Бронепоезд уже виден, он выходит из станицы. Цепи наши, то, было ретиво двинувшиеся вперед, залегли и не поднимаются. Около нас страшным грохотом разорвался снаряд. 1-й батальон не выдержал и стал отходить.

   Вдруг командир полка встрепенулся.

   - У вас, кажется, есть ключ для гаек? - спросил он нас. Мы ответили утвердительно.

   - Садитесь на дрезину и езжайте вперед, пока возможно, и постарайтесь развинтить рельсы!

   Дьяков вскочил на дрезину, я вскочил за ним. Мы нажали на передачу и быстро помчались под уклон, навстречу бронепоезду. Красные сосредоточили по нас огонь, пули визжат. Жду - вот сейчас стукнет в лоб! Мы уже обгоняем наши цепи. Они уже далеко позади.

   Мы уже вблизи станицы. Дьяков соскочил с дрезины.

   - Тормози! И где ключ? - кричит он, догоняя дрезину.

   Принялись отвинчивать гайку. Но это оказалось не так просто: гайка вертится вместе с болтом. Одним ключем ничего не сделаешь, а второго у нас нет. В это время два снаряда разорвались с визгом около нас. У меня самого развинтилась "гайка". А Дьяков кричит:

   - Надо что-то сделать!

   - Давай перевернем дрезину, - кричу я ему. Может, это все-таки немного задержит бронепоезд!

   Мы сняли дрезину с рельс, поставили ее поперек путей и, пригнувшись, быстро побежали обратно. Командир полка поблагодарил нас за находчивость.

   ... Наши цепи отошли шагов на сто и залегли. Бронепоезд стрелял, но не двигался дальше. Может, предполагали, что мы подложили под рельсы шашки.

   Уже солнце садилось, когда по дороге поднялось облако пыли, которое быстро приближалось.

   - Батарея! Алексеевская батарея! - раздались радостные крики. Батарея неслась карьером. Быстро снялись с передков. Уже наводят орудие.

   - Ай да молодцы! - раздаются похвалы.

   Первый снаряд разорвался около самого бронепоезда. Наверное, задел его. Ура, бронепоезд удирает. Наша батарея начала бить по вокзалу. Цепи наши начали делать перебежки. Правый фланг уже вошел в станицу. Мы опять поставили дрезину на рельсы и двинулись вперед.

   Влево от нас по дороге движется конница. Она несется рысью с черными знаменами, с красно-черными значками и волчьими хвостами. Это конница Бабиева, которая только сегодня полностью выгрузилась. Конница превосходная. Ну, теперь красные уже не страшны нам!

 

   4-ое августа.   Часов в 7 утра двинулись по жел. дороге. При выходе из станицы, гляжу, наши бегут на курган. Я понесся туда тоже. Оказывается, на кургане зарыты наши взятые в плен гренадеры, которых, рассказывают местные жители, здесь ночью красные рубили. Жители говорят, что они видели, как командира батальона и одну сестру милосердия красные погнали дальше, на станицу Роговскую.

   ... Идем уже около часу. Солнце отчаянно печет, пить хочется. Вправо маячит хуторок. Несколько человек помчалось туда напиться воды. Я тоже понесся туда. Подбегаю к крайней хате. Здесь несколько человек наших окружило какую-то бабу.

   - Да ты говори толком! - кричал ей один офицер. - Белый он или красный?

   - А Господь его знает! - говорила перепуганная баба.

   - Да где он? Веди нас к нему!

   Баба повела нас за собой в амбар, указала на закром.

   - Братцы, товарищи! - раздалось из закрома. - Я ранен...

   - А ну-ка, вылазь! - крикнул тот же офицер, заглядывая в закром. - Да это же наш! - воскликнул он. - Это же капитан Соловьев.

   - А вы... наши... свои... - залепетало в закроме. - Господи, благодарю, благодарю Тебя!

   Из закрома, едва не падая от слабости, вылез капитан Соловьев, 3-го Гренадерского батальона. Лицо у него было все в крови, он был почти голый.

   - Свои, свои! - крестился он и плакал.

   Он кратко рассказал, как красные взяли в плен их батальон, раздели всех и начали рубить. Ему разрубили ухо и часть черепа, он все-таки был жив и притворился мертвым. Ночью его подобрали крестьяне и спрятали в закром.

   Ну и пережил же он! Я забыл про воду и понесся к своим сообщить эту новость.

   ... Уже вечерело, когда мы подошли к ст. Роговской. Красные оказывают сильное сопротивление, их бронепоезд отчаянно бьет по цепям.

   ... В конце концов ворвались в станицу. Красные бежали.

 

   5-ое августа.   Подходим к Тимашевке. Красные открыли огонь, они сосредоточили огонь по нашим обозам, которые не выдержали и убегают. С вокзала бьет их бронепоезд тяжелыми снарядами. Орудия наши бегло бьют по вокзалу. Наши батальоны наступают на станцию. Красные вышли из станицы и наступают на нашем правом фланге. Они пытаются нас обойти. Наш 2-й батальон отходит. Наши орудия перенесли огонь на правый фланг.

   Командир полка наблюдает за боем. Он стоит на дрезине и смотрит в бинокль. С тылу откуда-то летит аэроплан и бьет из пулемета по нас. Бронепоезд начал бить тяжелыми снарядами по нашей дрезине. Вот, вот угодит. У меня душа ушла в пятки. Но командир полка не шелохнется, твердо держит в руках бинокль и медленно диктует адьютанту донесение для ген. Шифнер-Маркевича.

   Бой затягивается. Уже закрадывается сомнение, возьмем ли мы Тимашевку.

   Вдруг в тылу поднялись облака пыли. Приближается какая-то колонна. Не то конница, не то пехота. Что такое? Откуда?

   - Не может быть, чтобы это были красные! - говорит немного взволнованно командир полка своему адъютанту, направляя туда бинокль. - Не могут они так быстро и незаметно нас обойти! - Все-таки он приказывает немедленно снять с передовой линии два пулемета и направить против приближающейся колонны.

   "Вот будет сейчас жара!" - подумал я. - Ведь у нас только 2 батальона и одна батарея, да и люди все устали страшно.

   Вдруг видим - по железнодорожной насыпи бежит к нам какой-то солдат. Запыленный, потный, весь черный. Это юнкер-Константиновец.

   - Где командир Алексеевского полка? - кричит он.

   - Здесь! Здесь!

   - Г-н полковник! - прикладывая руку к козырьку и запыхавшись, докладывает он. - Константиновское Военное училище прибыло к вам на подкрепление. Начальник училища просит у вас инструкций.

   Слава Богу! Наши просияли, вздохнули спокойней.

   - Пожалуйста, передайте начальнику, - говорит успокоившийся полковник Бузун, - рассыпать училище правее нас и охватить станицу с правого фланга!

   Через 20 минут повсему полю правее нас шли юнкера. Они рассыпались стройными рядами. Идут, как на ученье. Молодцы!

   ... Наши уже врываются в станицу... Мы уже на вокзале... вбегаем в контору. Перепуганная барышня выглядывает из-за шкапа.  

   - Вы кто такая? - кричит на барышню Дьяков.

   - Я... Я... телеграфистка.

   - Здесь есть красные?

   - Не знаю... они бежали... я ничего не знаю... - лепечет она, плача.

   - Успокойтесь! Успокойтесь! - говорит ей Дьяков, усаживая на стул. - Мы не звери... мы не красные!

   В контору входит прибывший сюда начальник дивизии, ген. Казанович.

   - Аппараты целы? - спрашивает генерал.

   - Целы! Целы! - говорит успокоившаяся барышня.

   - Дайте мне Екатеринодар!

   Барышня стучит.

   - Передайте, - говорит генерал барышне, - "Белые обошли нас. Что делать с бронепоездом?"

   Телеграфистка стучит, потом слышен стук ответа:

   - Приказываю отойти!

   - Прошу приготовить мне хорошую квартиру в Екатеринодаре! - диктует дальше ген. Казанович.

   - Кто говорит? - читает барышня.

   - Говорит генерал Казанович, - диктует начальник дивизии.

   - Готова хорошая квартира, - медленно читает ленту барышня, - между двумя столбами с перекладиной.

   Аппарат дает какие-то перебои.

   - Что такое? - нетерпеливо спрашивает генерал.

   - Ваше превосходительство... Ваше превосходительство... Я полковник Скакун. У меня тысяча шашек. Сейчас вышел из камышей, включился в провод и слыхал случайно ваш разговор. Куда прикажете идти? - читает барышня.

   - Идите в Тимашевку! - диктует генерал.

   Аппарат перестал работать.

   - Линия обрезана! - говорит барышня.

   .... В станицу входили обозы, батареи, команды, скорым шагом входило Алексеевское военное училище, оно опоздало к бою. Настроение у всех повышенное.

   В группе обозов две клячи везут испорченный автомобиль. В нем, откинувшись на спинку сидения, развалился толстый господин во френче и без погон, но по всему видно, что он бывший офицер. Рядом с ним молодая красивая сестра милосердия в белой косынке. Оказывается, это захваченный Бабиевцами командир красной дивизии с женой. Оба они сидели с закрытыми глазами, может быть, боясь взглянуть, ожидая, что вот, вот их убьют или зарубят. "Этот господин, - говорил какой-то офицер-Алексеевец, идя рядом с автомобилем, - говорят люди, приказал порубить наших гренадер". - "Ничего я не приказывал!" - процедил тот сквозь зубы и не открывая глаз. (После я слыхал, что его в конце концов не расстреляли).

 

   6-ое августа.   Сегодня большой праздник - Преображение Господне. Вся станица празднует. У нас должен быть хороший обед, баба двух уток понесла из сарая. День солнечный, хороший. Нашему полку объявлен отдых. Слава Богу, хоть один день отдохнем. С утра я лежал под амбаром, написал все до настоящих слов, начиная с Ахтарей.

   ...   По улице степенно гуляют старые бородатые казаки в черкесках с кинжалами. В станице мужчин средних лет нет: или молодые парни, или бородачи. И это во всех станицах на Кубани. Говорят, призывного возраста все мобилизованы и посланы на Польский фронт.

   Иду на вокзал. Большую добычу захватили наши в Тимашевке. Много нагруженных составов. Целый состав - мастерские с полным оборудованием. Сегодня пригнали сюда тысяч пять пленных. Всё уральцы Особой Уральской бригады - пермские, Уфимские. Они страшно боялись: когда их построили на площади, думали, что их будут расстреливать. В наш полк зачислено тысячи полторы, в нашу команду попало человек 50. Им по станице собрали пищу, и пока охраняют.

 

   7-ое августа.   Сегодня рано утром разбудил нас орудийный выстрел. Подошедший красный бронепоезд начал обстреливать вокзал. Снаряды с воем несутся через нашу хату. Встаем. Стрельба прекратилась. Пошел в штаб полка. На площадь влетает на лошади казак и кричит: "В тылу красная конница!". Поднялась суматоха. По телефону запросили 2-й батальон, он стоял в конце станицы. Оттуда ответили, что на соседнем хуторе заметно какое-то движение. Один броневик покатил туда. Через час все выяснилось: наши брали на хуторе подводы; в это время откуда-то появились красные кавалеристы и погнали наших.

   Вот так война! Прошли 80 верст, а в тылу противник бродит! Нет, видно, нам со своими силами не сделать дела.

   ...   Вчера ген. Улагай созывал здесь станичный сбор, разъяснил казакам положение. Казаки-станичники кричали "Ура!". Да толку, как видно, для нас от этого мало будет...

   ...   Сегодня у нас в 12 час. дня парад. Принимать парад будет ген. Бабиев; на площади в ожидании парада стоит его конница. Она только что пришла из Брюховецкой, разбив бригаду красных. Она имеет грозный вид со своими значками, черными знаменами и волчьими хвостами. Пришел наш полк. Пришли батареи, броневики, подошли Алексеевское и Константиновское училища. Все с нетерпением ждут Бабиева. Интересно его посмотреть.

   - Смирно! - раздалась команда.

   Не успели все сообразить, в чем дело, как вдруг из-за угла, как пуля, вылетел всадник и птицей пролетел по фронту.

   - Здра-а-а! - закричал он.

   - Здрав-гав-гав! - загалдели казаки.

   Я не успел рассмотреть его. Видел только мелькнувшую фигуру и руку в воздухе, другой руки, говорят, у него нет, и повод он держит в зубах.

   Жду - сейчас пойдем церемониальным маршем, но почему-то тишина. Никакой команды... Заминка...

   - Разойтись! - раздалась команда.

   Удивительно. Почему же не было парада? Иду в штаб полка. Меня ловит пор. Яновский:

   - Идите в команду, сейчас выступаем!

   Куда? Что?

   - Неизвестно!

   Быстро грузим на повозки аппараты, катушки, а в саду кипит борщ, неужели бросим его?!

   Выезжаем на площадь. Бабиевцы уже выходят из станицы. Значки и конские хвосты грозно веют над колонной. Полк наш едет на подводах.

   Но почему в такое время? Под вечер. И почему едем не вперед, а назад? Это уже совсем что-то непонятное! *)

   Ночевали в станице Роговской. Там были красные, но ушли.

   *) Как потом оказалось, пока отряд ген. Улагая отдыхал в Тимашевке, красные обошли ее и отрезали белых от моря и от Ахтарской станицы, где находилась база отряда. К тому же в самой Ахтарской военные корабли, пришедшие из Крыма, почему-то все ушли обратно в Крым, не оставив никакой охраны базы с моря, чем воспользовались большевики, высадили десант и заняли Ахтарскую. Восстановить положение была послана конница Бабиева и приданный ей Алексеевский полк. Несмотря на проявленный героизм, огромные потери и даже одержанные победы, очистить тыл от красных белым не удалось. Они не были побеждены, но и разбить красных окончательно у них не хватило сил. Красных было много, а белых (несмотря на взятых в плен) по сравнению с красными было чересчур мало. В течение недели шли непрерывные бои, белые брали пленных, трофеи, выбивали большевиков из станиц, шли дальше, а красные шли за ними по пятам, опять занимали только что взятые станицы, и нужно было возвращаться назад и опять выбивать красных. (Б.П.)

 

   8-ое августа.   Выступили до рассвета. Бабиев, узнав, что где-то близко бригада красных, пошел ей в тыл. У нас был сильный бой в Гарбузовой Балке. Наши пленные, Сибиряки и Уральцы, дерутся хорошо. Наконец, красные побежали. Мы взяли в плен целый полк; пленных ведем больше, чем нас. Среди пленных наш Башлаев нашел соседа по квартире в Ростове.

   Ночевали в Джерелиевке. А Роговская и Гарбузовая Балка опять занята красными. С Тимашевкой связи нет. Если завтра возьмем опять Роговскую, в Джерелиевке будут красные...

   Ну и война! С нами движутся повозки с ранеными. Их некуда деть и негде оставить!

 

   9-ое августа.   Сегодня опять прошли Гарбузовую Балку. Красные за нами следом заняли Джерелиевку. В общем, мы окружены кольцом красных. Связи ни с кем не имеем. Мы ли выбиваем красных из нашего "котла", или они нас выкуривают - не разберешь. Бабиев посылает нас в одну сторону, сам мчится в другую. Нам жарко с ним работать. Конница на лошадях мчится, а мы пешком да на подводах не успеваем за ними. Лошади наши выбились из сил.

   Бабиев нас послал на ст. Брыньковскую. По дороге подошли к какому-то хуторку. У хутора вырыты окопы, там красные. С нами батарея, она бьет по их окопам. Черти красные тоже здорово бьют. Мы лежим в траве. Стебли осота и будяка подлетают на воздух и шелестят от пуль. А у нас, как на подбор, у всех фуражки с белым верхом. Перебегаем ближе и ближе. Оглянешься назад, много наших осталось лежать неподвижно навеки. Сестры милосердия ходят по цепи и делают перевязки. Одну убило (фамилии не знаю). Тяжело ранен командир офицерской роты полк. Непенин.

   Мы бросились на ура. Пробегаем окопы, там никого, только лежат убитые.

   Вдруг сзади, из камышей, бьют по нас. Красные отошли влево в камыши и пропустили нас. мы отхлынули назад, расстреливаемые в упор. Много упало со стоном на землю. Полковник Логвинов бежит вдоль цепи. Его лицо перекошено гневом, борода растрепана.

   - Батальон стой! - кричит он, испуская миллион матов.

   - Ура! - опять вспыхнуло на левом фланге.

   - Ура-а-а! - подхватили все и повернули обратно.

   Перед хутором произошла короткая штыковая схватка. Красные удрали. Мы ворвались в горящий хутор.

   Хаты, амбары, скирды хлеба объяты пламенем. Ружейная стрельба, треск горящего дерева, вой баб, бегающих по дворам, рев коров и телят, блеяние овец - все смешалось вместе. Вокруг хутора валяются трупы красных. Два красноармейца лежали как бы обнявшись; у одного оторвало левую ногу, у другого - правую.

   Батальон остановился, пройдя хутор. Решили ночевать здесь. В темноте наступающей ночи виднеется зарево горящего хутора. Спим в поле. Вверху над нами ласково мерцают небесные лампочки. Природа неизменная, как всегда. Изменились только люди. Они спят, чтобы утром с новыми силами кинуться друг на друга в новую кровавую, может быть, для них последнюю схватку.

 

   10-ое августа.   Сегодня будем брать станицу Брыньковскую. По очереди бегаем на соседний баштан за арбузами. Арбузы здесь громадные, сочные. Уже третий день по выходе из Тимашевки мы живем одними арбузами, почти без хлеба и воды.

   .....   Перед Брыньковской поле ровное, как стол. Ясно видны хаты и колокольня. Из станицы затрещали пулеметы, но мы идем вперед. С нами в цепи идет много пленных. Они почти не ложатся. Даже командир полка один раз крикнул им: - Ложитесь!

   - Чаво там, г-н полковник! - хладнокровно ответили они и шли вперед. Удивительные эти кацапы! Они и там дерутся отчаянно, и здесь молодцами.

   Идет страшно жаркая перестрелка. Около меня ранило пленного. Он хватает руками траву и страшно стонет. Ползет фельдшер, рвет у него рубаху и хочет его перевязать. Фельдшер кричит мне:

   - Приподымите его и помогите пропустить бинт!

   - Ой, бросьте, бросьте, - кричал раненый, царапая землю, - оставьте меня... - У него была рана в живот.

   - Держите, держите! - говорит мне фельдшер. - И с вами может то же самое быть!

   .....   Брыньковская уже взята нами. Наша команда едет на подводах. По дороге лежат убитые красные. Стоят воткнутые штыками в землю винтовки. Это красные сдавались нашей коннице.

   Один молодой парень, раненый, очевидно, в грудь, - гимнастерка вся была в крови - протягивал руку и что-то кричал. Один из наших соскочил с подводы и подбежал к нему. Раненый схватился за голову руками, очевидно ожидая, что сейчас его заколют. Наш дал ему фляжку с водой. Раненый жадно припал к ней. Я долго оглядывался, он все не отрывался от фляжки.

   .....   Догнали полк в степи. Полк шел опять на Джерелиевку. Темно. Наши подводы сильно подскакивают. На дороге что-то лежит. Я соскочил с подводы для естественной надобности. Потом бегу за своей подводой. Споткнулся о что-то. Упал. Труп, другой, третий. Тут их масса. Это работа Бабиевцев. Влез обратно на подводу. Спать очень хочется. Я растянулся и заснул.

   - Тра-та-та-та! - Что такое? - Стучит пулемет. Подводы стоят, все спят. В хвосте стрельба.

   - Ура-а-а! - раздалось сзади. Пулемет стих. Подводы двинулись. Все спят, дремлют возницы.

   Куда едем? Что происходит? Ничего не пойму. Опять стрельба, сквозь сон слышу залп. Подводы останавливаются. Залпы стихли. Прыгают повозки. Кажется, опять трупы. Мы движемся. Куда? Зачем? Кошмарная ночь. Спать страшно хочется.

 

   11-е августа.   Утро солнечное, теплое. Красные нас совсем окружили. Мы идем цепью по высокой кукурузе. Вправо и влево белеют фуражки Алексеевцев. Пули беспрерывно шлепают по желтеющим листьям кукурузы. Наши кинулись на "ура". Красные отступают. Бабиев крошит их где-то справа. Мы бежим через бахчи. Обоз наш бешено понесся вперед и обогнал нас на полверсты. Наша батарея бьет на шрапнель по нашему обозу.

   - Передайте на батарею: бьют по своим! - несется крик по полю.

   Мы прорвались из окружения. Опять едем на наших повозках. Мы впереди, артиллерия в середине, Бабиев сзади.

   Рядом с нами скачет на лошади артиллерийский офицер, он смеется и говорит:

   - Знаете, за всю войну, с 14-го года, я сегодня впервые видал, как обоз понесся в атаку на неприятеля! Разве могли мы не обстрелять его, - шутит он, - когда увидели, что впереди наших цепей несутся повозки?!

   Сзади затрещали винтовки. Бабиев пошел куда-то влево. Мы рассыпались в цепь.

 

   12-ое августа.   Целую ночь были в походе. Потеряли всякую связь с остальной группой. Настроение у всех паршивое. На казаков повстанцев нет надежды. Правда, под Джерелиевкой, еще в начале похода,к нам присоединилось несколько партизан в соломенных шляпах с винтовками, но едва мы прошли их станицы, они дальше не пошли, а разошлись по домам. Их психология - свою хату отбил и достаточно!

   Днем прилетал аэроплан. Он крутился над нами и спускался всё ниже и ниже.

   - Наш! Наш! Ура! - раздались крики. С аэроплана сбросили вымпел. Длинные разноцветные ленты закружились в воздухе и отнесли вымпел далеко в кукурузу. Человек 50, как сумасшедшие полетели туда. Вымпел нашли и понесли ген. Бабиеву. Через 10 минут весь отряд знал, что аэроплан прилетал от ген. Улагая. Он стоит в ст. Старо-Нижне-Стеблиевской и приказывает нам идти туда. Это отсюда верст 30. Все вздохнули облегченно. Ну, теперь, если соединимся, все-таки нас будет больше.

   Подьезжаем к плавням, за ними бугор, за которым виднеется колокольня. Очевидно там какая-то станица. Через плавни плотина. Едва мы приблизились к плотине, как справа застучал пулемет, пули засвистали над нами. Слева показалась масса красной конницы. Видимо, поджидали нас здесь, чтобы загнать в болото, когда мы будем переходить плотину, и перебить всех. Алексеевцы рассыпались в цепи. Отбиваемся, пока повозки и Бабиевцы переходят плотину. Командир полка полк. Бузун на лошади носится по цепи, за ним его молодой ординарец Пушкарев с полковым значком. Вдруг справа раздалось "Ура!" и на нас ринулась лава красной конницы. Правый фланг начал отходить.

   - Ни шагу назад! - закричал командир и поскакал туда. Вдруг командир склонился на бок и едва не упал с седла. Его ранило. Две красных тачанки вылетели вперед и начали осыпать нас из пулеметов. Мы бросились в болото. Я шлепал по болоту почти по пояс в зеленой грязи. Пули впивались в грязь, чмокая то сзади, то спереди. Слава Богу, выбрался на сухой бугор. Офицерская рота залегла на этом бугре, открыв огонь по красной коннице. Я тоже лег. Рядом плотина, а сзади станица, куда прошли наши обозы и Бабиевцы. Красные перенесли огонь на станицу - гранатами.

   .....   Мне приказано провести отсюда линию в штаб, в станицу. Из телефонистов я здесь один, где остальные, не знаю. В станице ад кромешный...

   (Теперь, лёжа на брюхе под повозкой в станице Гривенской и описывая этот день, я удивляюсь, как я вырвался из этого ада!)

   .....   Вечером выступили дальше и ночью прибыли в ст. Старо-Нижне-Стеблиевскую, она же, по-казачьи, Гривенская.

 

   13-ое августа.   Стоим в Гривенской. Наконец, мы с остальной группой ген. Улагая. На Тимашевку, после нашего ухода, наступали красные. Юнкера со страшными потерями их отбили и начали отходить сюда.

   Вечером прилетел из Крыма аэроплан и долго кружился над площадью. Наш Фоменко на треноге варил кашу. Аэроплан низко спустился, уже видно летчика. Фоменко снял фуражку, и махая ею, закричал вверх:

   - Земляк, спускайся до нас вечерять!

   Аэроплан действительно спланировал за станицей. На нём прибыл начальник штаба Главнокомандующего, ген. Коновалов, с особыми полномочиями.

   За неделю первый раз спал спокойно, на площади под повозкой.

 

   14-ое августа.   Сегодня наш полк опять выступает на позицию. Позиция будет в 18-ти верстах отсюда, на реке Протока, в ст. Николаевской. Пор. Яновский посылает на позицию двух телефонистов, нам разрешено отдохнуть. На позиции под ст. Николаевской идут жаркие бои. Беспрерывно слышен гул канонады.

   Сегодня лежал часа два на берегу Протоки. Берега, обросшие ивняком, круто обрываются к реке. Высокие осокоры шумели своими серебристыми листьями. Их шум мне напомнил почему-то дом, осеннее время, сборы в училище. И мне стало грустно. Когда то попаду домой? Настает осень. А конца нашей войне и не видно...

 

   15-ое августа.   Сегодня праздник Успения Божией Матери.

   Около полудня поднялась в станице стрельба. По улице несутся повозки. Наши повозки тоже понеслись. Я вскочил на одну. Все летят, сломя голову. На улице крик: "Кавалерия!" Опомнились через час в камышах. Обозы пошли тихо. Не дай Бог быть с обозом - всегда наделают панику!

   Оказалось, что красные по Протоке подошли на речных пароходах и высадили конницу. Она промчалась по улицам станицы. Наш раненый командир полка тоже вскочил на подводу, а с ним еще несколько человек. Они мчались по улице, отстреливаясь из револьверов. Фоменко, выскочив на улицу и увидев скачущего к нему Буденновца, не растерялся, прицелился и сбил его. Теперь он едет на его лошади!

   .....   Мы идем по дороге вдоль Протоки. Это единственная дорога к морю, с обеих сторон непроходимые - на много верст - плавни и болота, так что красные нас не могут обойти. Ночевали на хуторе. Там установили радио-станцию и вызвали Севастополь. Будто бы получили сообщение, что за нами из Крыма идут пароходы.

 

   19-ое августа.   Утром двинулись дальше. Я еду с обозом нашей команды. Наш полк же остановился у входа в камыши, невдалеке от Гривенской, и будет там держать позицию.

   Веде по дороге пленные роют глубокие окопы в две или три линии. Здесь, наверное, будем защищаться, пока не сядем на пароходы.

   К вечеру подошли к морю. По правому берегу Протоки, по которому мы идем, не подойти к морю, тут сплошные камыши. Левый берег изрыт, виден рыбачий поселок (Ачуев) с маленькой церковью. Там будем грузиться. Целую ночь наши "понтонеры" строили мост через Протоку, на простых рыбачьих челнах, а поперек их клали заборы, ворота, двери и всякий подручный материал.

 

   17-ое августа.   Перешли через новый мост. У места погрузки установили 2 баржи рядом. Сделали нечто вроде пристани, к которой могут подходить катера. Вдалеке стоят большие транспорты, они не могут подойти ближе - мелко. На них будут перегружать с катеров. Ген. Коновалов беспрерывно присутствует на пристани. Он в белом кителе. В первую очередь будут грузиться кавалерия и артиллерия.

   С позиции доносится страшная канонада, там наш полк.

 

   18-ое августа.   Утром прилетел большевистский аэроплан и бросил бомбы. Чуть было не попал в баржу, через которую идет погрузка. Погрузка идет полным ходом. Грузятся казаки. Главная возня с лошадьми: их приходится лебедками поднимать в море с одного парохода и пересаживать на другой. До нас очередь еще далеко.

 

   19-ое августа.   Мы стоим, как цыгане, табором. Повозки, повозки и повозки, везде костры. Жрать нечего, выдали знаменитую "керченскую" муку, из нее делаем "пышки" на морской воде; хорошо, солить не надо!

   Сейчас грузят обозы. Лошадей берут всех, а повозки только казенного типа. Много подводчиков едут с нами, не решаются оставаться. А тем, которые пожелали остаться, вернули лошадей, и они поехали через мост на Гривенскую.

   К вечеру опять донесся гром канонады. Снаряды рвутся непрерывно уже минут двадцать. После такой стрельбы, боюсь, и места не найдешь от нашего полка.

   С позиции прискакал наш ординарец с донесением. Мы его окружили, расспрашиваем.

   - Там страшный суд! - махнул он рукой и опять ускакал.

   Меня подзывает пор. Яновский:

   - Сейчас же собирайтесь, поедете с Башлаевым на позицию.

   Едем по старой дороге, за нами еще едет повозка с продуктами для полка. Позиция верстах в восемнадцати. Встречаем повозку с ранеными Алексеевцами.

   - Что там, на позиции? - спрашиваем. Машут безнадежно руками.

   Мне начинает казаться, что нам с Кубани не выехать.

 

   20-ое августа.   Пишу в окопе. Вчера часов в 8 вечера прибыл сюда. За полчаса до моего прибытия наши отошли в новые окопы. Сейчас спокойно, но в окопах все сидят, боясь приподняться, так как красные в 200 шагах и тотчас же "посадят на мушку". Правый фланг упирается в Протоку, у обрывистого берега. Левый фланг клином упирается в густой камыш и вязкое болото.

   Часов в 12 дня наша батарея, стоящая в полуверсте за второй линией, открыла огонь. Красные начали отвечать. Их шрапнель рвется над окопами. Картечь с диким завыванием местами сметает бруствер. Наши приникли к земле. Потом красные начали бить на удар. У нас вдруг перебита линия. Иваницкий, собравшись с духом, выскочил из окопа. Я взял трубку. Линия не работает. Ах, вот заработала! Лезет обратно Иваницкий. Слава Богу, перебили всего в десяти шагах.

   К вечеру все утихло. Кухня поздно ночью привезла обед и ужин разом. Обед не то, что на погрузке. Целый бык на 80 человек! Комары кусают, нет покоя.

 

   21-августа.   Ночью спали по очереди с Иваницким. Проклятые комары искусали страшно. Сижу на дне окопа и украдкой срисовываю полк. Логвинова.

   .....   Сегодня в полдень была жаркая перестрелка, убито два офицера. Один из них приподнялся - вынимал что-то из кармана - и хлопнуло. Они, прикрытые шинелями, лежат в окопе.

   Вечером со стороны красных понеслись крики:

   - Завтра все будете у нас! - Смерть белогвардейцам! - Раздавим гидру контр-революции! - отборная ругань и т.д. Слышалось пение, крики. Очевидно, там шло пьянство. У нас же было тихо - ни звука.

   "Но тих был наш бивак открытый!"

   А налево, в камышах, несколько человек роют могилу. Нужно хотя бы как-нибудь похоронить двух товарищей. Они уже начали разлагаться.

 

   22-ое августа.   Часов в 8 утра вдруг совершенно неожиданно справа, из-за Протоки, ухнуло орудие, и снаряды начали лопаться вдоль окопа. Красные, видно, ночью как-то переправили орудие на тот берег. Неужели исполняются их вчерашние угрозы: "Завтра будете все у нас!"?   

   Красные пошли в атаку. Полк. Логвинов, заменяющий командира полка, с утра у нас в 1-й линии. Он не выпускает из рук трубки.

   - Батарея! - кричит он. - Сосредоточьте огонь по левому берегу, отвлекайте их батарею!

   - Пулеметчики, на вас вся надежда! - кричал Логвинов на левый фланг, где наготове стояли четыре люиса.

   - Оставьте аппарат! - махнул он мне и Иваницкому. Мы взяли винтовки и легли на бруствер.

   Снаряды рвутся то впереди, то позади окопа, то падают в воду и поднимают водяные столбы. Но все внимание наше сосредоточено вперед, где между кустами и деревьями спокойно идут на нас красные. Они идут кучами. До них шагов полтораста.

   - Батальон, - закричал Логвинов, - Пли!

   Грянул залп из 80 винтовок и яростно зарокотали четыре люиса.

   Боже мой, что получилось! Красные все пали на землю и, как один, полезли в разные стороны. Многие кинулись в камыши, прямо в болото. Другие кидались в воду. Мы бешено стреляли, пулеметчики выпускали диск за диском. Уже красных и не было, а наши все стреляли!

   - Разрешите в атаку? - кричали офицеры Логвинову, вылезая из окопа.

   - Куда? Куда? - закричал он. - Назад!

   Ночью наши лазили в разведку. Притащили одного красного, раненого в грудь. Он говорил, что у них перед наступлением все были уверены, что мы еще раньше покинули окопы.

   Нас, телефонистов, 4 человека (я, Иваницкий, Башлаев и Солофненко), дежурим в первой и второй линиях день и ночь, подменяя друг друга.

   .....   Говорят, завтра кончается погрузка всех частей.

 

   23-ье августа.   Десять часов вечера, пишу при свете горящего фитиля. Все уже спят - утомились. Ну и денек был сегодня! С раннего утра красные буквально засыпали нас снарядами. У нас в ушах до сих пор стоит визг и треск от них. Не могу уснуть. Нам, телефонистам, пришлось особенно жарко. Как я остался жив, не знаю. Приходилось все время выскакивать из окопа и поправлять порванные линии.

   Потом красные пошли в атаку, они покрыли всю поляну. У нас зарокотали пулеметы и открылась отчаянная стрельба. Пришло на помощь человек 30 с полк. Логвиновым из 2-й линии. Все лежали на бруствере и выпускали обойму за обоймой.

   Красные, невзирая на потери, шли напролом. Одни падали, другие сзади лезли. Было жутко!

   - Почему батарея молчит? - кричит Логвинов в трубку. Батарея! Батарея! Черт возьми! - орал он, ругаясь. - Связь! - прохрипел он, опуская трубку.

   - Я, г-н полковник! - кричу я.

   - В одну минуту батарею дать!

   Я хватил моток кабеля, запасной аппарат и, забыв про снаряды, пули, колбасой несусь по камышам. Батарея в тылу в версте. Прибыл, батареи нет.

   - Где батарея? - кричу я солдату, который грузит повозку какими-то вещами.

   - Сейчас ушла на погрузку.

   - Как?.. Куда?.. Почему?...

   - Не знаю, - флегматично ответил солдат.

 

   Я быстро включил аппарат в брошенную линию - работает!

   - Алексеевский полк! Батарея ушла на погрузку!

   В ответ слышу такие ругательства, каких я никогда не ожидал от полк. Логвинова. Бегу обратно. Стрельба почему-то утихла. Какая-то тягостная тишина.

   Смотрю - навстречу бегут наши, их всего человек 50.

   - Тра-та-та-та, - опять засвистели пули.

   - Полк, стой! - слышу голос Логвинова. Остановились и легли на поляне. Я присоединился к ним. Около часу перебегали назад, пока не влезли в свежие, для нас приготовленные окопы. Вечером из Ачуева прислали патронов, продуктов и два люиса.

   Темно. Впереди стоит секрет. Все, прильнув к брустверу, спят, ведь устали страшно.

   Иваницкий контужен, сидит и все время так странно мотает головой. Жалко нашего Башлаева. Его убило осколком гранаты. Он и другие убитые и раненые - человек 40-45 - лежат там... Их оставили там, когда покидали тот окоп. Бедняги - раненые! Но что наши могли сделать?...

 

   24-ое августа.   Часов в шесть утра мы покинули вчерашний окоп, так как красные открыли такой огонь, что нельзя было выдержать.

   Наш последний окоп невдалеке от моря, отсюда видна Ачуевская церковь и мост. Красные нас оставили в покое и бьют по мосту. Если его разобьют, мы погибли. Отсюда до места погрузки верст семь. Уже известно, что грузимся сегодня вечером. Набежали черные тучи. Поднимается ветер, море неспокойное. При ветре будет скверно грузиться.

   Наши четыре люиса уже пошли через мост на ту сторону. Они будут обстреливать противника, когда мы будем отходить через мост. Уже отправили новых раненых на погрузку. Я сдал аппарат и кабель с ними. Мы остались с одними винтовками. Второй батальон - человек 30 - пошел на погрузку. Красные не стреляют; они, очевидно, отчаялись нас взять и ждут, когда мы сами уйдем. За 2-м батальоном на мост пошел 1-й батальон - осталась только офицерская рота, человек 18. Едва только батальон взошел на мост, как красные с криком "ура" вылетели из своих окопов. Они, вероятно, не предполагали, что часть нас еще осталась на том берегу. 

   - Через мост вольным шагом, не беги! Вторая полурота, стой! Пусть первая пройдет!

   Красные открыли яростный огонь. Пули защелкали по мосту. Двух человек уже понесли на руках. Наступила наша очередь. Мы, человек семь, быстро перебежали по мосту. Наши 4 люиса, захлебываясь, трещали по красным. Мост был обмотан соломой и облит керосином. Два офицера стояли с паклей.

   - Не отрываться, господа, скорым шагом! - кричит сзади Осипенко, *) - ждать никого не будем.

   *) Капитан Осипенко за оборону Протоки и за героически проведенное отступление был награжден орденом Св. Николая Чудотворца.

   Пулеметы наши все еще строчат. Над нами поют красные пули. Проходим Ачуевскую часовню, хутор - никого. Я оглянулся назад. Мост был охвачен пламенем. Две лодки неслись вниз по течению, а остальные, разорвавшись на две части, колыхались у самого берега.

   Шел мелкий осенний дождь. Мы шли по мелкому песку к месту погрузки. Несем по очереди раненых, тяжелые люисы. Проходим место, где был лагерь: сломанные повозки, следы от костров, какие-то пустые банки, бумажки. Не поживятся красные тут, напрасно они так рвутся сюда!

   Я вспомнил нашу высадку на Кубани, какой был теплый, солнечный день. А провожая нас, даже природа плакала.

   Идем не особенно быстро, раненые просят не качать их здорово.

   На море стоят два судна: один миноносец и рядом небольшой пароход "Амвросий". У берега небольшой катерок, он перевезет нас на пароход.

   Первыми высадились и последними уходим. Приехало 3 батальона, человек 800, а уезжает 2 батальона, человек 120. Человек 200 уехало раньше раненых.

   Прощай, Кубань! Вероятно, навсегда!

 

                                            ***

 

                            ОТЦОВСКАЯ ХАТА.

 

                    Покосилась отцовская хата,

                    Накренился обугленный тын, -

                    Не вернулся ушедший когда-то

                    С добровольцами белыми сын...

 

                    Говорили: за Черное море

                    Отступали на ста кораблях, -

                    Залегло материнское горе

                    Неспроста в поседелых висках!

 

                                             Николай Кудашев.

                       

     

      ЗАДНЕПРОВСКАЯ ОПЕРАЦИЯ

      Из дневника Александра Судоплатова.

 

   23-е сентября.   Сегодня прошли верст 35. Говорят, уже близко Днепр. Сзади нас движется обоз с понтонными лодками и мостом. Значит, будем переправляться через Днепр.

   Поздно вечером вошли в с. Ушкалка, оно на берегу Днепра. Приказано быть в хатах, но не ложиться. Баба-хозяйка предлагает сготовить галушки.

   - Да мы, - говорим, - скоро уйдем.

   - Успею, - говорит хозяйка.

   Минут через 20-30 уже готовы галушки с салом. Я удивился такой быстроте.

   В полночь выступили. Спустились по крутому берегу к Днепру. Оказывается, с нами будет наступать отряд Махновцев, человек двадцать. Их атаман Бурлак, высокий представительный парень в синей бекеше, разговаривал с нашим командиром полка. Он знает местность, берется доставить всё для переправы и идти первым. Оказывается, ген. Врангель заключил с Махно союз. *) Не знаю, насколько прочен будет этот союз.

   *) Белые в это время заняли ту часть Новороссии, где в эти годы хозяйничал Махно. Было занято Гуляй-Поле, их столица. Махновцам опять пришлось столкнуться с Добровольцами, с которыми у них были старые счеты еще со времен Деникина: тогда они, подняв восстание в тылу у белых, ударили в спину нашим войскам, наступающим на Москву. На этот раз они почему-то проявили готовность быть союзниками белых. Правда, такой "альянс" продолжался недолго, и союзниками они оказались неверными. Как только белый фронт заколебался, они опять ударили в спину Добровольцам, надеясь, верно, вместе с красными пограбить и поживиться в Крыму (Б.П.)

   Бурлак уже достал три душегубки, обещает еще достать большую лодку. нам нужно сперва пересечь р. Конку, рукав Днепра, затем перейти остров Пидпильный, а потом уже переправляться через Днепр. На Пидпильном иногда бывает большевистская застава, поэтому наши держат себя осторожно. Наш 1-й батальон уже на острове. Остров большой, верст 5 длины, версты 3 ширины, весь в дремучем лесу. Темно, хоть глаз выколи. Тихо, только трава шуршит под ногами. Идем по тропинке гуськом за нашим проводником-махновцем, идем уже около часу. Вот и Днепр, он не широкий, три четверти версты, если не меньше.

   Будем сейчас переправляться через Днепр. Это будет наш третий десант в этом году. Будет ли он удачней?

   Всматриваемся в большевистский берег. Темная полоска леса, может быть они нас уже заметили.....

   .....   Уже светало. 1-й батальон уже переправился.  

 

   24-ое сентября.   Уже рассвело. Переправляется на ту сторону 2-й батальон. Я лежал у аппарата и держал у уха трубку. Вдруг кто-то крикнул:

   - Смотри! Смотри! Всадник!

   Действительно, на той стороне между кустами ехал всадник. Там раздалось несколько частых выстрелов и крики.

   - Ай-ай-ай!.. Го-го-го! - понеслось по плавням эхо. Мы лежим и не спускаем глаз с того берега. Может, наших захватили в плен?

   Вот оттуда отчалила лодка. Едут двое наших, а посередине пленный. Оказалось, наши захватили заставу и одного конного ординарца.

   - Неужели вы ночью не замечали наших лодок? - спрашивали мы потом пленных.

   - Заметили еще вчера. Да мы думали, что это бабы едут с солью! - отвечали они.

   Дело в том, что большевики пропускали - за самогон и другие "хабары" - баб на другой берег. Бабы же пробирались в Крым, за солью. Эта соль и послужила нам на пользу!

   .....   Батальоны уже оба на том берегу. На этом берегу только командир полка, его адъютант Дьяков, и я с аппаратом.

   - Замечательные места здесь! - говорит командир полка, лежа под огромным пнем. - И знаете, эти места исторические. Здесь когда-то, на этом острове была Сечь. Может быть, еще под этим дубом сидел Тарас Бульба! - смеется командир.

   .....   Нам отдан приказ, что мы отныне не Алексеевцы, а 36-й пехотный полк. Это для того, чтобы ввести красное командование в заблуждение. А вчера был в связи с этим курьезный случай. Еще утром обгоняет нас наш начальник дивизии, ген. Канцеров, и здоровается с нами. Канцеров очень любит здороваться.

   - Здорово, молодец! - кричит он нашему Ушакову (взятому нами в плен на Кубани).

   - Здравь желам, Ваш-дитство! - надрывается Ушаков.

   - Какой части, молодец?

   - 36-го пехотного полка, Ваш-дитство! - Генерал выпучил глаза.

   - Как 36-го, что это за полк? Первый раз слышу!

   - Ваше Превосходительство, - подошел пор. Лебедев, согласно приказу...

   - Ах, да, да! - рассмеялся генерал. - Я и забыл!

   Вообще, Канцеров большой чудак.

 

   25-ое сентября. Сегодня утром мне было приказано идти в 1-й батальон. Он находится в плавнях, в нескольких верстах от берега.

   Интересно, вчера было перехвачено донесение красных, что у них высадились белые 36-го пехотного полка. Значит, поверили!

   .....   Догнал батальон. Я и Иваницкий стараемся не отставать от него. В руках у нас на шомполе громадный деревянный барабан с проводом. Мы разматываем линию следом.

   Приказано не шуметь и двигаться вперед по возможности осторожно. Вдруг сзади - крики и шум. Что такое? Оглядываемся. К нам на помощь идут Махновцы.

   - Тише, тише" - говорим мы им. Не хотят и слушать. Шумят, галдят, форменная банда. Одеты - кто во что, у каждого по 2-3 бомбы и разные винтовки. Шумя и галдя, они обогнали нас. Их было человек 25. Спереди застучал пулемет.

   Ура! - гаркнули Махновцы и бегом кинулись на него.

   И взяли его. Стрельба утихла, красные разбежались.

   .....   Впереди плотина, оттуда строчит пулемет. Махновцы без выстрела кинулись к плотине. Наши пошли вброд через какое-то болото и кинулись на пулемет с фланга. И этот пулемет наш!

   О Махновцах все отзываются с восторгом.

   .....   Вдруг топот. Оглядываемся. Летит на коне наш ординарец.

   - Мост готов! - радостно кричит он. - Сейчас переправляется артиллерия, а потом пойдет кавалерия.

   Ура! Ура! Дело пойдет. Батальоны идут быстро, рвутся вперед. Мы уже не успеваем вести линию за батальоном и отстаем. Спешим, но наверное отстали на версту. Нас трое: я, Иваницкий, Солофненко, потом подошли пор. Лебедев и Куприянов. Вдруг щелкнул револьверный выстрел. Не успели мы сообразить, в чем дело, как слева зашумели камыши и из них вылезли красные в своих серых шинелях без погон. Двое тащили станок "максима", а один нес ствол. Один из них в кожаной куртке и фуражке со звездой.  У меня, Солофненко и Куприянова были винтовки, а у Лебедева и Иваницкого не было. Но красные тоже опешили, когда увидели английские шинели. Спас положение Иваницкий. Он, не размышляя ни секунды, подскочил к одному красноармейцу и выхватил у него винтовку.

   - Бросай оружие! - дико заорал он и приготовился стрелять. Я тоже взял на-изготовку и подскочил к Иваницкому. Тут случилось то, чего мы никак не ожидали. передние красноармейцы оторопели от неожиданности, а задние шарахнулись в сторону. Двое, тянувшие станок пулемета, бросили его и удрали. Человек 15 осталось стоять на месте. Винтовки и пулемет лежали на земле.

   - Отойдите в сторону! - скомандовал пор. Лебедев. Они повиновались. Лебедев бурчит: "Всегда надо иметь при себе винтовку и патроны!" 

   Мне приказано сопровождать пленных в тыл. Иду за ними и, не замечая того, напеваю мотив "Интернационала"; он что-то лезет мне последние дни все время в голову.

   - Разве и у вас его поют?! - обернулся один пленный.

   - Да, бывает, - спохватился я.

   Расспрашиваю пленных. Оказывается, их в плавнях бродит несколько рот, на одну из них мы и натолкнулись.

   .....   Идут орудия, обозы, дымящиеся кухни, радиотелеграф. Прибыл командир корпуса ген. Скалон. ... Ночевали в плавнях.

 

   26-ое сентября.   В 5 утра двинулись. С нами ген. Канцеров и ген. Скалон. Они лично руководят операцией. К вечеру подошли к какой-то речке. На той стороне ее большое село Покровское, на горе церковь, около того берега стоит паром. Только наши сунулись, посыпались пули, затрещали пулеметы. Наш берег низменный, песчаный, а противоположный - высокий. Им оттуда хорошо видно. В 100 шагах от берега лес и кусты. Мы лежим в кустах, а песок впереди буквально кипит под пулями. Ген. Канцеров с нами. Он кричит, вызывает охотников добежать до берега по песку и окопаться в песке.

   - Кто хочет, - кричит он, - серебрянный или деревянный крест получить?

   Но никто не решается. Берег прямо поливается пулями. Все лежат, не шевелятся. Пулеметы наши пускают ленту за лентой. около них целые горы дымящихся патронов.

   - Никто не хочет?! - кричит Канцеров. - Эх, вы!...Придется мне старику... Господи, благослови!

   Он перекрестился и, выскочив из-за кустов, пригибаясь, побежал по песку. Пыль подымалась вокруг него от падающих пуль. Все ожидали, что старик упадет мертвый. Но нет - добежал до берега, упал и начал руками нагребать перед собой кучу песку. Немного зарывшись, он обернулся и стал пальцем манить нас. Двое сразу побежали к нему. Один упал раненый. Еще один вскочил, и вдруг весь батальон побежал к берегу. Несколько человек не добежали, остались лежать здесь навеки... Канцеров хохочет, указывая на свой сапог. Пуля разворотила каблук, не задев ноги.

   Лежим на берегу, нагребли впереди себя песку. Красные немилосердно обстреливают. Только поздно вечером утихла стрельба. Ночью пришла весть, что Корниловцы заняли Никополь.

 

   27-ое сентября.   Перестрелка с утра стоит адская. Около пулеметов такие кучи гильз, что едва виден сам пулемет. Красные бьют с горы, из-за заборов, а один стреляет, сидя на пароме. Но скоро перестал, наверное, ранен.

   Наша конная разведка переправилась левее через речку и начала обходить Покровское с фланга. 2-й батальон пошел вброд левее деревни. Красные побежали.

   Два крестьянина гонят сюда паром. на пароме сидит стрелявший в нас красноармеец. Это тяжело раненый китаец.

   - Ходя! Ходя! - зовем мы его. Молчит, только сопит.

   Покровское хорошее село. Украинские хаты, вишневые сады. Жители поразились, когда мы сказали, что Махно с нами в союзе. Они все махновцы. Удивляются, что у нас есть соль, табак, спички. У них этого давно нет.

   .....   Едет ген. Скалон. Увидев нас, остановился:

   - Алексеевцы?

   - Так точно, Ваше Превосходительство!

   - Спасибо, Алексеевцы! Будете теперь отдыхать!

   Наш полк остается в Покровском. Нас сменяет 6-я дивизия.

 

   28-ое сентября.   Сегодня с утра полк ушел на позиции (отдых остался на словах), а мы часов до 11-ти сматывали линии. Пообедали и поехали к полку. Народ хороший. Накормили борщом, жареным картофелем с курятиной, молочной лапшой. Мы хозяина угостили табаком.

 

   29-ое сентября. Мы наступаем на село Мариинское, которое верстах в шести виднеется на горизонте. Пока лежу в штабе полка, но, кажется придется идти в цепь, там не хватает людей. От нечего делать рисовал горку, которую долго защищали красные, но наши, наконец ее взяли. Она вся осыпается шрапнелью. Наши батареи стоят в поле и жарят беспрерывно.

   Из штаба пор. Яновский приказывает мне взять катушку кабеля и идти в 1-й батальон. Идти туда небезопасно. Приходится перебегать от кустика к кустику. Наконец, вот и цепь. Лежит полк. Логвинов, а рядом наш пор. Аболишников, с аппаратом.

   - Цепь вста-ать!

   Выключаем аппарат и разматываем катушку.

   - Бум! - Бух! - разорвался снаряд. Одновременно застучал пулемет.

   - Ложись!

   Вышло, что легли как раз на бугорке. Видно, как за дорогой, на опушке леса, тачанка красных строчит из пулемета.

   - Цепь впере-ед!

   - Ох, ранен! - вскрикнул рядом пор. Аболишников и уткнулся лицом в землю.

   - Можете ползти? - кричит Логвинов поручику. Поручик поднял бледное лицо, глаза у него стали какие-то бессмысленные, он ранен в живот.  

   - Цепь впере-ед!

   - Г-н поручик! - кричу я Аболишникову. - Можете ползти? Ответьте, а то я снимаю аппарат.

   - Передайте... Носилки! - прохрипел он.

   Телефон, не отставать! - кричит Логвинов.

   Я крикнул в трубку о носилках, выключил аппарат и, пригибаясь, побежал догонять цепь.

   .....   Уже часа 4 дня. слева наши роты выбили красных из окопов и пошли на "ура!" Мы тоже поднялись. Ура! Ура-а!

   Красные бросились наутек. Батальон с командиром помчался вперед. Красные шпарят через огороды, заборы, плетни. Валяются винтовки, сумки, ботинки, которые они сбрасывали, чтобы легче было бежать.

   Забегаю в одну хату напиться воды. Мужик выносит кувшин воды.

   - Кавалерию треба... Кавалерию треба! - возбужденно шепчет он, хватая меня за рукав.  

   - Кавалерию на них, сучих сынив! Хиба пишки догонишь?!

   Перед вечером сматываю линию. В поле масса валяется убитых. Деревенские бабы бродят по полю и снимают с убитых ботинки, одежду. До чего дошел народ!

   Ночью получен приказ: Алексеевцам опять идти в Покровское.

 

   30-ое сентября. Подошли к какому-то железнодорожному мосту. Рядом паром. Полк медленно переправляется. Целый день проторчали у парома. Смотрю - наша Алексеевская батарея устанавливает орудие куда-то назад и берет прицел. Что такое опять? Говорят, что в тылу замечена какая-то конница. Вечно у нас так! идем в одном направлении, а сзади, в тылу у нас опять красные! Нас всегда чересчур мало! Вот и мечемся!

   Наконец, поздно вечером переправились на пароме. Задымили кухни. Неприятельский бронепоезд издали открыл по ним огонь.

   Под утро пришли в Мариинское.

 

   1-ое октября.   Покров Пресвятой Богородицы.

   Наступаем от Мариинского на запад. Бабиев должен пойти в глубокий обход. Красных не слышно. Наконец, завязывается бой. Канцеров все торопит и торопит нас.

   - Бабиев, - говорит, - уже пошел!

   Потом вдруг приказ - не спешить. Что такое? Бабиев почему-то не наступает, вертится на месте. Что за причина? *) Наши цепи лежат на месте.

   *) Как раз в это время случайным снарядом был убит ген. Бабиев. Бабиевцы, потеряв своего любимого вождя, потеряли веру в себя, и в момент решающей атаки дрогнули и начали отступать. (Б.П.)

   Пор. Яновский прислал нам, телеграфистам, смену. Нам приказано идти в тыл, в обоз 2-го разряда. Идем через Мариинское там храмовой праздник. Бабы сидят на "призбах", лущат семечки.

   Вот и обоз 2-го разряда. Повозки, мастерские, пулеметные линейки. Стоят только что пригнанные пленные красноармейцы.

   .....   - Тах, тах! - защелкали в лесу винтовочные выстрелы. Смотрю - несколько всадников мчится меж кустами.

   Повозки наши, напуганные неожиданностью, рванули, как бешеные. На ходу все цепляются за них, я тоже. С повозок сбрасывают то, что еще минуты тому назад накладывали. ..... Кавалеристы уже близко. Они изредка стреляют. Но они больше охотятся за самими повозками, копаясь в мешках около подвод. Это нас спасает.

 

   .....   Выбегаем на поляну. Вот и речка. На другой стороне речки уже огороды с. Покровского. Стоит несколько лодок и ходит казак. Переправились.

   В Покровском тоже храмовой праздник. Улицы полны принаряженного народа. Ген. Цыганок, командир Пластунского полка, стоял на улице с целым штабом. Вышли, встревоженные начавшейся стрельбой. Казак ведет нас к ним. Я без фуражки, потерял по дороге, Рамблевский (тоже один из наших телефонистов) босой.

   - Что такое? - спрашивает ген. Цыганок.

   - Вот прибегли! - доложил казак.

   Я доложил все по порядку. Он встревожился.

   - Батальон пластунов немедленно в плавни, на перекресток, где дороги сходятся! - приказал генерал.

 

   .....   Обозы все идут и идут. Пыль столбом. А парни и девки, разряженные, гуляют по улице, у людей праздник...

   Потеряв своих, иду дальше. Попросился к казакам на пулеметную линейку. Часов в 11 ночи прибыли к берегу Днепра. Обоз у моста скопился во много рядов. Пропускают медленно в очередь. .....  Иду по мосту, он дрожит и лодки качаются. Понтонеры сидят в лодках с фонариками и вычерпывают воду. Здесь неделю тому назад мы переезжали Днепр на душегубках, а теперь... Какое тогда было настроение! И какое теперь...

 

   .....   В Ушкалке на улицах обозы, горят костры. Баьиевцы с конями стоят на площади и греются у костров. Тут и Уманцы, Шкуринцы, Корниловцы, Черкасцы. Кони их жуют солому. Я подсел к одному костру. Хорошо, тепло!

 

   2-ое октября.   Проснулся на площади. Казаков уже не было, я один спал на груде потухшего пепла. Пошел искать своих. Нашел пор. Яновского. Подошли Васильев, Солофненко, Головин. А Иваницкого нет - он пропал там. Лежим в хате на соломе  и делимся впечатлениями. Вспоминаем, как на наш обоз налетела конница. Это было часов в 12 дня, а полк, как мы потом узнали, стоял на позиции до 4-х часов и ничего не знал, что делалось в тылу. Как всегда, отличился полк. Логвинов. Он остановил свой батальон и отбивался залпами до темноты, прикрывая отход полка в плавни.

   .....   Эта конница красных, говорят, пришла с Польского фронт. Поляки будто бы помирились с Советами. Здесь конница Буденного, Гая, Червонное казачество, Огненная дивизия. Большинство Донцы. Они будто бы кричали: "Станичники, куда бежите?"

 

   .....   Стучит пулемет. Я вышел во двор. Двор наш над обрывом у Днепра. Он внизу, как на ладони. Мост уже убрали. На том берегу сидят трое наших и машут руками. Один бросился в воду и плывет, а двое сидят. Может быть, там Иваницкий. Слева из-за кустов к ним приближаются красные всадники. С нашего берега застучал пулемет. Всадники исчезли в кустах.

   Эх, лодку бы им!...

 

   3-ье октября.   Вчера выступили в направлении на северо-восток. Ночевали в немецкой колонии. Мы сейчас переведены в 6-ую дивизию. Говорят, красные прорвали фронт в Каховке. Заняли Ново-Алексеевку и отрезали нас от Крыма. Обстановка неважная. Да и у меня настроение грустное, или это в связи с осенней погодой. Не видно конца. Мы мечемся в разные стороны, и нас везде сжимает красная лавина. Как бы мы не задушились здесь.

   Иваницкого нет, Башлаев убит, Борька Павлов отправлен в кадетский корпус, как "малолетний". Сколько было друзей, остался я один. Теперь новые появились, и опять я один. Поручик Яновский и Солофненко сегодня уехали в Севастополь в командировку за аппаратами.

   "И скучно, и грустно". Начинается осень.

 

                                             ***

 

      ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ПАРТИЗАНСКОГО имени ГЕНЕРАЛА АЛЕКСЕЕВА ПОЛКА.

 

   После Заднепровской операции полк был послан под Большой Токмак, где сменил Корниловцев, брошенных на Каховку, и занял позиции, занимаемые перед тем Корниловцами.

 

     Из дневника Александра Судоплатова.

 

   11-го октября. Сегодня пришли в колонию Андребург и остановились. Здесь вырыты окопы в рост. Сделаны пулеметные гнезда и один ряд проволочных заграждений. Окопы, говорят, сделаны на зимнюю кампанию. Буде м здесь, значит, держать позиции всю зиму.

   Справа, в 12 верстах, Большой Токмак, слева в 8-ми верстах железная дорога и село Васильевка.

 

   12-ое октября.   Остаток ночи дежурил в штабе полка. Ночь была неспокойная. Ждали противника, но его пока нет. Днем послали дежурить в окоп. В окопе застава, человек 12. Я у телефона. На бруствере лежит готовый люис и кольты. Пулеметчики дуют в карты. Застава уже не сменяется два дня. Ночевали в окопе. Холодно, всю ночь грелись у костра. Впереди пленные еще кончают проволочные заграждения.

 

   13-ое октября.   На утро выступили в Ново-Мунеталь, это в 6 верстах. Нас сменили Самурцы, они заняли окопы.

   Сегодня дождь, слякоть, а потом пошел дождь. Мы сидим в Новом Мунетале, у плиты в громадной кухне немца, печем пышки и пьем горький "принс".

   Поём; особенно удается:

                   "Пошел купаться Уверлей,

                     Оставив дома Доротею.

                     С собою пару пузырей

                     Берет он, плавать не умея!"... и т.д.

 

   .....   Пронесся слух, что в тыл прорвалась конница красных, тысячи две, три, что она бродит у нас в тылу. Час от часу не легче.

   Я вышел во двор. Снег падает хлопьями и тут же тает. В конце улицы, с обоих концов, делают баррикады из плугов, борон, самокосилок. Очевидно, против внезапного налета кавалерии.

   Часа в три поднялась ружейная и пулеметная стрельба. Оказывается, от Андребурга на Ново-Мунеталь наступает кавалерия. Самурцы отчаянно отбиваются, но, кажется, они уже окружены. Наш полк выступил им на поддержку. Красная кавалерия идет, обходя колонию. Лошади, видно, у них устали, и они идут медленно. Наша батарея бьет на картечь. Видно, как падают лошади и всадники, а они все идут и идут. Обходят уже нас справа. Мы еле вытягиваем ноги из липкой, глубокой грязи. Нашу батарею захватили, вырвалось только два передка.

   Уже начинает темнеть. Идет дождь. Мы мокрые и грязные. Идем по вспаханному полю. Изредка раздается команда: "Стой!".  Останавливаемся и даем несколько залпов, затем поворачиваемся и опять идем. Бывало, выбиваемся из сил.

   Петька Щербинин, из 5-й роты, идет рядом со мной. У него в руках целая пачка листовок: "Закон Врангеля о земле". Он идет и по листовке разбрасывает в поле. Везде по мокрому чернозему белеют листочки, а на них большими буквами надпись: "ВСЯК ХОЗЯИН СВОЕЙ ЗЕМЛИ!" (Эх, раньше бы этому закону!)

   Красные тоже устали, еле движутся. Они, очевидно, остануться ночевать в колонии и дальше не пойдут.

   Часам к 9-ти пришли мы в какую-то другую колонию. Командир полка распорядился выставить заставы вокруг села, расставить пулеметы. Приказано спать одетыми.

   Зашли к немцу. Комнаты громадные, пустые. Я растянулся на полу и быстро уснул.

 

   14-ое октября.   На рассвете выступили. Ушаков сказал, что дальше он идти не в состоянии, и остался. Куда идем - не знаю.

   Подмерзло. Идёт крупа. Ветер холодный, северный. Прошли верст 12. Хорошая колония. Костёл. Достали хлеба. Хлеб хороший, на молоке. Обогревшись, идем дальше.

 

   15-ое октября.   Подошли к селу Богдановка. Утром шли без всякой связи: неизвестно, где наши, где неприятель. День пасмурный, холодный. Идем по равнине. Часов в 10 утра вблизи, где-то влево, раздались орудийные выстрелы. Видны облачки шрапнельных разрывов. Значит, где-то близко позиция. Подходим к обрыву. Под обрывом Богдановка, в широкой долине. Через село идет жел. дорога. Вдали видна станция. На путях стоят два бронепоезда, оба дымят. Около бронепоездов кружат всадники. Наши или нет? Посылаем разведку. Бронепоезда наши, а всадники - Донцы.

 

   .....   Расходимся по хатам. Хозяйка нам варит картофель в мундирах. Народ здесь бедный. В хате тифозный больной. Сильный ветер, собирается дождь. Откуда-то стреляют. Снаряды с воем несутся через село. Бьёт бронепоезд. Стекла в хате звенят, вот, вот вылетят. В долине ружейная и пулеметная стрельба.

   Выступаем.

   - Быстрее проходи обозы, обозы проходи!

   - Нижняя половина села занята красными! - кричит кто-то.

   Вправо на горизонте показывается лава красной конницы, её туча. Они движутся нам в обход. Кавалерии масса. Жутко.

   Полковник Логвинов едет на лошади верхом. Мы идем по-над лощиной. Логвинов останавливается:

   - Батальон ко мне! Первый батальон, не болтаться! - кричит он.

   1-й батальон, кроме Офицерской роты, это главным образом, пленные. Они были у Колчака, попали к красным, от красных к нам. Везде их брала в плен кавалерия, так что они страшно боятся кавалерии и при ее появлении совсем теряются.

   Многие из них уже бегут. Около полк. Логвинова собралась Офицерская рота и солдаты-добровольцы. Эти не подкачают.

   Мы дали несколько залпов, но они только на минуту задержали красных. Кавалерия уже шагах в двустах от нас, отчетливо слышно "Ура!" каждого человека. Пленные, как один, воткнули штыки в землю и подняли руки вверх. Дело дрянь. Нас около полк. Логвинова всего человек сорок. Быстро идем к лощине. Логвинов сзади на лошади. Красные уже окружили сдавшихся в плен. Справа нас обходят.

   - Батальон, - ежеминутно кричит Логвинов, - пли!

   Батальон дает залп, другой, третий. Кавалерия немного рассеялась. Поле как будто очистилось. Едва двинемся, опять туча собралась и "ура!". Мы идем почти бегом. Лава уже близко. Несколько всадников уже почти долетают до нас. Слышны их крики и ругательства.

   - Батальон, пли! - раз, раз, раз... Отхлынули. Справа от нас летят их тачанки с пулеметами. Пули завизжали над нами. Даем залп. Быстро, быстро бежим. Нагоняют. Наши офицеры оборачиваются и на ходу стреляют.

   Полк. Логвинов отстал шагов на 40. Так как был верхом, очевидно, не хотел идти впереди. Его окружило несколько всадников.

   - Лови, лови бородатого! - кричали они.

   - Нет, врешь, не поймаешь! - крикнул Логвинов и выхватил наган. Два всадника повалились с лошади, третий удрал.

   - Батальон, - кричит Логвинов, - не волнуйся, стой!

   Дали подряд несколько залпов. Красные уже не так гонятся за нами. Очевидно, решили, что нас взять будет нелегко. Выходим из лощины, переходим через насыпь жел. дороги.

   Ура! К нам приближается наш бронепоезд! Бронепоезд прошел мимо нас и открыл из своих орудий и пулеметов огонь по красной кавалерии.

   Мы спасены. Устали страшно. Нагнали Смоленцев. Они едут на тачанках. Подсел на одну. Сидят три солдата и стоит пулемет.

   - Алексеевец? - спрашивают.

   - Да!

   - Ну и досталось вам сегодня на орехи!!

   Уже вечереет. Входим в Федоровку. На улице масса обозов. На станции гудят паровозы. Холодно страшно. Нашёл наши повозки. Ночью отступили опять...

 

         Из письма генерала Черепова А.Н.

   "Я был на станции Федоровка, когда на станцию подошел бронепоезд. Влез на крышу вагона, увидел маленькую отступающую колонну среди неприятельских разъездов. Приказал бронепоезду открыть огонь по разъездам. Был счастлив помочь нашей русской части.

   Когда пехота подошла к Федоровке, оказалось, что это были Алексеевцы."

 

         Из письма капитана Еременко.

   "Отвечаю вам на ваши вопросы. Сообщаю, что уцелело в памяти.

   Из Андребурга нашему полку надлежало идти в село Богдановку на соединение со Сводно-Стрелковым полком. В Богдановке Сводно-Стрелкового полка не оказалось. Не успели мы занять позиции, как появилась конница противника. Донской полк, тоже стоявший здесь, стал отходить. Бронепоезда, стоявшие на станции, тоже ушли. Откуда-то взявшаяся батарея выпустила несколько снарядов по противнику, снялась и ушла. Потом выяснилось, что они были вызваны ген. Канцеровым для контр-атаки конницы противника, занявшей у нас в тылу Геническ. А Алексеевцы, видимо, были принесены в жертву для общего блага. Это был конец полка. Много было порублено, много взято в плен.

   Первыми начали сдаваться в плен красноармейские роты 2-го батальона. Командир этого батальона, подполк. Абрамов, не перенес позора и застрелился.

   Часть 1-го батальона вывел подполк. Логвинов, проявивший выдержку и большое хладнокровие.

   Я в это время вернулся из разведки в Федоровку и находился при командире полка полк. Бузуне. Под ним была ранена в живот лошадь - она еле шла. Я бы, в случае нужды, мог бы и "удрать", да как бросить командира полка? На наше счастье вернулся бронепоезд, кажется, "Офицер", и открыл по красным огонь и тем самым спас оставшихся Алексеевцев и нас с командиром полка.

   В Федоровке командир полка сказал нам, что им послано донесение, что "Алексеевского полка больше нет".

   Ну, а дальше и писать не о чем.

   В Галлиполи Алексеевцев прибыло не более 100 человек. Во вновь сформированный Алексеевский полк они вошли, как отдельная рота."

 

                                ***

 

         В заключение помещаем стихи Марины Цветаевой.

   Она собиралась стать "летописцем", как она сама говорит, Белой Армии. Осуществить это ей не удалось... Судьба Марины Цветаевой оказалась так же трагична, как и судьба Белой Армии, названной ею "Лебединым Станом".

 

                 Из "ЛЕБЕДИНОГО СТАНА" Марины Цветаевой.

 

                     Буду выспрашивать воды широкого Дона,

                     Буду выспрашивать волны турецкого моря,

                     Смуглое солнце, что в каждом бою им светило,

                     Гулкие выси, где ворон, насытившись, дремлет.

 

                     Скажет мне Дон: - Не видал я таких загорелых!

                     Скажет мне море: - Всех слез моих плакать - не хватит!

                     Солнце в ладони уйдет, и прокаркает ворон:

                     Трижды сто лет живу - кости не видел белее!

                    

                     Я журавлем полечу по казачьим станицам:

                     Плачут! - Дорожную пыль допрошу: провожает!

                     Машет ковыль-трава вслед, распушила султаны.

                     Красен, ох, красен кизил на горбу Перекопа!

 

                     Всех допрошу: тех, кто с миром в ту лютую пору

                     В люльке мотались,

                     Череп в камнях - и тому не уйти от допросу.

                     Белый поход, ты нашел своего летописца.

 

                                                                         Ноябрь 1920 г.

 

           На главную страницу сайта