Австро-германская оккупация и 1-й Кубанский поход Добровольческой армии

 

Прекращение Брестского перемирия и переход в наступление австро-германцев. Переговоры большевиков с Румынией. Решение, принятое вождями Добровольческой армии в ст. Олъгинской (25-26 февраля 1918 г.). Брестский мир 3 марта 1918 г. Мир Центральных держав с Румынией и ликвидация румыно-советского конфликта. Движение Добровольческой армии к Екатеринодару. Уход Кубанской армии и правительства из Екатеринодара. Поворот Добровольческой армии за Кубань. Соединение Добровольческой армии и добровольцев Покровского и протокол 30 марта 1918 г. Штурм Екатеринодара и смерть генерала Корнилова (13 апреля 1918 г.). Подход германцев к границам Дона и восстание на Дону (апрель 1918 г.). Оккупация германцами Финляндии и Крыма (апрель 1918 г.). Отвод Добровольческой армии генералом Деникиным из-под Екатеринодара. Атака бронепоезда генералом Марковым под Медведовской. Поворот Добровольческой армии на Дон (29 апреля). Вступление немцев на территорию Дона. Захват Новочеркасска донскими повстанцами (6 мая) и Ростова отрядом полковника Дроздовского (5 мая). Вступление в Ростов немцев и донцов (7мая). Защита Новочеркасска донцами и дроздовцами (8 мая). Возвращение Добровольческой армии в задонские станицы (4 мая).

 

Перерыв мирных переговоров в Бресте 10 февраля, вызванный заявлением Троцкого «ни мир, ни война», од­нако, не повлиял на решения германской Ставки. Несмотря на противодействие дипломатии, генерал Людендорф провел на коронном совете 13 февраля в Гамбурге прекращение перемирия с 17 февраля (т. е. по истечении недельного срока со дня заявления Троцкого, признан­ного предлогом для автоматического прекращения пере­мирия).

Людендорф главным образом опасался восстановле­ния в России союзного фронта, и в то же время Германия и особенно Австро-Венгрия остро нуждались в русском сы­рье. «Для предотвращения возможности создания нового Восточного фронта большевиками, — пишет генерал Лю­дендорф, — нужно было нанести короткий, но сильный удар, который к тому же должен был нам дать богатей­шую военную добычу. Операции широкого размаха для этого не требовалось. На Украине нужно было подавить большевизм и создать там такие условия, которые бы по­зволили нам использовать ее и с военной точки зрения, и для получения оттуда зерна и сырья. Для этого нужно было продвинуться далеко в глубь страны. Наконец, для того чтобы воспрепятствовать поддержке России ее союзника­ми, нужно было задержать их войска и военные запасы на Мурманском побережье. Если бы это не удалось, нужно было считаться с возможностью появления англичан в Петербурге и их действий оттуда против нас. Для этого нам нужно было не допустить их закрепления в Финском заливе и, заняв Лифляндию и Эстляндию, продвинуться до Нарвы, для того чтобы отсюда всегда можно было свое­временно на них воздействовать... При том же фронт от Двинска до Рижского залива требовал немногим менее войск, чем фронт от Двинска через Чудское озеро на Фин­ский залив»1.

Поэтому 18 февраля германские войска перешли в на­ступление на всем русском фронте. Австрийцы, однако, в последнюю минуту уклонились от наступления под пред­логом желания избежать разочарования в стране из-за срыва мирных переговоров.

Не встречая на своем пути сопротивления, германские войска в эшелонах достигли к 21 февраля, т. е. ко дню ос­тавления Ростова Добровольческой армией, Минска и Режицы. Захват Двинска в первый же день германского наступления вызвал большую тревогу в Смольном2. На собрании ЦК Коммунистической партии 18 февраля боль­шевиками, правда, лишь одним голосом, было принято предложение Ленина «немедленно обратиться к герман­скому правительству с предложением немедленного за­ключения мира». Ответ на советское предложение после­довал, однако, лишь через трое суток. Новые условия были хуже прежних. К требованиям полного невмешательства в судьбы Польши, Литвы, Курляндии и признания неза­висимости Финляндии и Украины присоединилось тре­бование об оккупации Эстляндии и Лифляндии «до тех пор, пока там не будет установлен государственный поря­док»3 и передачи Турции сверх Карса и Ардагана и Батума. Ультиматум ставил 48-часовой срок для его принятия, трехдневный срок для его подписания в Бресте и обяза­тельство ратифицировать его в течение двух недель.

Переполох среди большевиков заставил их броситься в другую сторону. На заседании ЦК Коммунистической партии 22 февраля Троцкий «доложил ноту французской военной миссии с предложением Франции и Англии ока­зать нам поддержку в войне с Германией, и высказался за принятие их поддержки при условии полной независимо­сти нашей внешней политики, и заявил о том, что он сла­гает с себя обязанности народного комиссара иностран­ных дел. Бухарин настаивал на отказе от предложения «союзных империалистов». ЦК принял предложение Троц­кого шестью голосами против пяти. Отсутствовавший Ленин прислал в ЦК следующую записку на клочке бума­ги чернилами, но сильно неразборчивым почерком: «Про­шу присоединить мой голос за (курсив Ленина) взятие под­держки и оружия у разбойников англо-французского им­периализма»4.

Какова была растерянность наших союзников, вызван­ная Брестом, указывает в связи с этим предложением по­мощи Троцкому в феврале предложение ими такой же по­мощи в декабре украинскому правительству, а в середине января — Добровольческой армии5.

Срок германского ультиматума, однако, сильно нерви­ровал большевиков, и под угрозой своей отставки Ленин на заседании ЦК Коммунистической партии 23 февраля все-таки провел семью голосами против восьми (четыре из коих, в том числе Троцкий и Дзержинский, воздержа­лись) безусловное подчинение германскому ультиматуму. С Лениным голосовал и Сталин...

Положение на русском фронте наконец начинало раз­вязывать немцам руки для решительного наступления во Франции.

Оставалось лишь покончить с Румынией, с которой одновременно с этим Центральными державами были начаты также мирные переговоры. Безвыходное поло­жение Румынии, однако, усугублялось одновременным наступлением на нее и армии Муравьева, 18 февраля приехавшего в Одессу.

Муравьев решил нанести удар Румынии по направ­лениям трех железнодорожных магистралей, связываю­щих Бессарабию с Россией: от Могилева-Подольского, Рыбницы и Тирасполя. У Рыбницы при этом большеви­ками был даже одержан некоторый успех с захватом ру­мынских орудий. Все это заставило румын вступить в переговоры с большевиками. Однако германское наступ­ление больно ударило и по большевикам, и 24 февраля советская власть в Одессе послала румынам вместо уль­тиматума (как это было 16 февраля, т. е. до начала на­ступления немцев) гораздо более умеренную ноту. Сущ­ность ее заключалась в требовании лишь эвакуации Бес­сарабии, и в первую очередь угрожавших Одессе Бендер, путем сокращения оккупационной армии в двухмесячный срок до 10 тыс. и возложения на этот отряд лишь охраны складов и постепенной замены румынских войск русски­ми. Кроме того, нота предусматривала и некоторое как бы соглашение с румынами на случай возможного их от­ступления на русскую территорию (в этом случае им предоставлялись убежище и продовольствие), и даже «в случае военных действий против Центральных дер­жав и их союзников устанавливался непосредственный контакт между высшими войсковыми командованиями русской советской и румынской армий»6.

Брест и германское наступление приводили Румынию и большевиков (несомненно, под давлением союзников) почти что к военному союзу... Однако это прекрасно учли и Центральные державы и, обещав Румынии Бессарабию, разрешили ей ее оккупацию. Генерал Людендорф опреде­ленно пишет: «Верховное командование ничего не имело против присоединения Бессарабии к Румынии»7, и Румы­нии была разрешена ее оккупация.

28 февраля, т. е. лишь через десять дней, к немцам на­конец присоединились и австрийцы. Одновременно с про­движением в прибалтийские провинции и Белоруссию немцы перешли в наступление и против Украины и через 10 дней уже вступили в ее столицу Киев, приведя с собой и изгнанное из Киева Муравьевым украинское правитель­ство Центральной рады.

В эти смутные дни Добровольческая армия, покинув вечером 21 февраля Ростов, расположилась в Задонье в ст. Ольгинской. Здесь возник вопрос о дальнейшей цели действий Добровольческой армии, и сразу обрисовались два противоположных течения: одно возглавлялось гене­ралами Корниловым и Лукомским, другое — генералами Алексеевым и Деникиным.

Генерал Корнилов был склонен двигаться в Сальские степи, в район зимовников, а генерал Алексеев настаивал на движении на Кубань. Генерал Деникин приводит текст письма генерала Алексеева генералу Корнилову от 25 фев­раля, излагающего его точку зрения: «...Я понял, — пишет генерал Алексеев, — что принят план ухода отряда в зи­мовники к северу-западу от ст. Великокняжеской. Считаю, что при таком решении невозможно не только продолже­ние нашей работы, но даже при надобности и относитель­но безболезненная ликвидация нашего дела и спасение доверивших нам свою судьбу людей. В зимовниках отряд будет очень скоро сжат с одной стороны распутившейся р. Доном, с другой — железной дорогой Царицин — Тор­говая — Тихорецкая — Батайск, причем все железнодорож­ные узлы и выходы грунтовых дорог будут заняты боль­шевиками, что лишит нас совершенно возможности полу­чать пополнение людьми и предметами снабжения, не го­воря уже о том, что пребывание в степях поставит нас в сторону от общего хода событий в России»8.

Поэтому на военном совете, собравшемся в тот же день по настоянию генерала Алексеева, было решено идти на Кубань.

Однако на следующий день, 26 февраля, в Ольгинскую прибыл со своим отрядом донской походный атаман генерал П. X. Попов, который доложил, «что он с неболь­шим отрядом в общем около двух тысяч коней при двух конных батареях оставил Новочеркасск около часу дня 25 февраля, что большевики при выходе его из города уже в него входили...» Затем на предложение генерала Корни­лова присоединиться с отрядом к Добровольческой ар­мии генерал Попов просил первоначально выяснить даль­нейшие намерения генерала Корнилова и направление движения Добровольческой армии, на что он, со своей сто­роны должен определенно заявить, что Донской отряд не может покинуть территорию Дона и что он считает, что отряду лучше всего, прикрываясь с севера Доном, кото­рый скоро станет труднопроходимым, переждать собы­тия в районе зимовников (поселки и хутора, к которым на зиму сгоняли табуны лошадей и скота), где много хлеба, фуража, лошадей, скота и повозок для обоза (курсив наш. — А. 3.). Из этого района он мог бы развивать действия в любом направлении. Генерал Корнилов сказал, что он по соглашению с генералом Алексеевым предпола­гал двинуться по направлению к Екатеринодару, где име­ются добровольческие формирования, и движением на Екатеринодар есть надежда заставить кубанское казаче­ство подняться против большевиков, но что вследствие заявления генерала Попова он предлагает еще раз обсу­дить этот вопрос9.

Генерал Алексеев вновь высказался за Екатеринодар, причем он свое мнение заключил словами: «В случае если сейчас полного успеха мы не добьемся, то Добровольче­ская армия во всяком случае будет в силах дойти до Кав­казских гор, и там, если обстановка потребует, можно бу­дет ее распустить»10.

Генерал Лукомский попросил слова и сказал, что он должен «обратить внимание только на то, что уже теперь при нашей армии или, правильнее сказать, при нашем небольшом отряде более двухсот раненых и чрезмерно большой обоз с боевыми припасами и ружьями, которых бросить нельзя... Что при наступлении на Екатеринодар нам нужно будет два раза переходить через железную до­рогу; в первый раз в районе ст. Кагальницкой, второй раз где-нибудь около ст. Сосыка. Что большевики, будучи от­лично осведомлены о нашем движении, и тут и там пре­градят нам путь и подведут к месту боя бронепоезда... На­конец, что мы совершенно не осведомлены о том, что про­исходит на Кубани, возможно, что наш расчет на восста­ние кубанских казаков ошибочен и нас там встретят как врагов. Я высказал сомнение вследствие причин, мною из­ложенных, в правильности решения идти теперь прямо на Екатеринодар. Я высказал, что лучше всего поступить так, как предлагает походный атаман Донского Войска, т. е. пока перейти в район зимовников и в этом районе, прикрываясь с севера Доном и находясь в удалении от железных дорог, переформировать нашу армию, испра­вить и пополнить обоз, переменить конский состав и несколько отдохнуть. Я сказал, что большевики месяца два нам не будут страшны: они не посмеют оторваться от же­лезной дороги. Если же рискнут на какую-нибудь против нас операцию, то будут разбиты. Месяца через два с новы­ми силами мы, в зависимости от обстановки, которая к тому времени выяснится, примем то или иное решение»11.

С генералом Лукомским отчасти согласился и заме­нивший его с 15 февраля на посту начальника штаба Доб­ровольческой армии генерал Романовский, который вы­сказался за то, чтобы по пути в Екатеринодар постарать­ся проделать в каком-либо районе все то, на что указал генерал Лукомский.

Наконец и генерал Корнилов стал на точку зрения ге­нерала Лукомского, с той лишь разницей, что вместо рай­она Сальских зимовников он выбирал район к западу от ст. Великокняжеской (Манычский район), который так­же богат лошадьми, скотом и хлебом, как и район север­ных (Сальских) зимовников.

Однако вечером 26 февраля вопрос о направлении дви­жения Добровольческой армии вновь подвергся обсужде­нию. Генерал Корнилов в заключение заявил, что реше­ния, принятого днем (движение в район западнее ст. Ве­ликокняжеской), он не меняет. Но что ко времени подхода армии к ст. Егорлыцкой (решено было первоначально идти туда, так как были сведения, что там в складах име­ются артиллерийские припасы) выяснится, идти ли к ст. Великокняжеской или повернуть на Екатеринодар»12.

Конный авангард Добровольческой армии (у Кагальницкой) получил распоряжение свернуть на восток (т. е. на Великокняжеское направление).

Генерал Деникин, оценивая обе точки зрения — движе­ние на Кубань или выжидание в зимовниках, определенно склонялся к первой: «Помимо условий стратегических и политических, — пишет он, — это второе решение казалось весьма рискованным и по другим основаниям. Степной район, пригодный для мелких партизанских отрядов, представляет большие затруднения для жизни Добровольче­ской армии с ее пятью тысячами ртов13. Зимовники, зна­чительно удаленные друг от друга, не обладают ни доста­точным числом жилых помещений, ни топливом. Распо­лагаться в них можно было лишь мелкими частями, разбросанно, что при отсутствии технических средств связи до крайности затруднило бы управление. Степной район кроме зерна (немолотого), сена и скота не давал ничего для удовлетворения потребностей армии. Наконец, труд­но было рассчитывать, чтобы большевики нас оставили в покое и не постарались уничтожить по частям распылен­ные отряды. На Кубани, наоборот, мы ожидали встретить не только богато обеспеченный край, но и в противопо­ложность Дону сочувственное настроение, борющуюся власть и добровольческие силы, которые значительно пре­увеличивались молвой. Наконец, уцелевший от захвата большевиками центр власти — Екатеринодар давал, ка­залось, возможность начать новую большую организаци­онную работу»14.

Простояв в ст. Ольгинской четверо суток, Доброволь­ческая армия 28 февраля медленно двинулась через Кагальницкую на ст. Мечетинскую. 2 марта в Мечетинской «дополнительные сведения о районе зимовников оказались вполне отрицательными, и поэтому принято решение дви­гаться на Кубань... Послано было предложение походно­му атаману Попову присоединиться к Добровольческой армии. Он отвечал отказом, объясняя, что, считаясь с на­строением своих войск и начальников, он не мог покинуть родного Дона и решил в его степях выждать пробуждения казачества»15.

Итак, ольгинский спор был решен в согласии с точкой зрения генерала Алексеева. Несмотря на совершенно оп­ределенное нежелание командующего армией генерала Корнилова идти прямо на Кубань, одержало верх проти­воположное мнение (оперативно безответственного по не­писаной конституции Добровольческой армии верховного руководителя генерала Алексеева), с которым генерал Корнилов, несмотря на горячую поддержку его точки зре­ния и донским походным атаманом, и его бывшим началь­ником штаба генералом Лукомским, вынужден был согла­ситься. Этот конфликт, конечно, далеко выходил за преде­лы чисто оперативного спора. В конце концов, высказы­вавшиеся в Ольгинской соображения и в пользу Екатеринодара, и в защиту донских зимовников были основаны не на конкретных преимуществах того или другого направ­ления. Подлинной обстановки ни на Кубани, ни в задонских степях в то время участники военного совета не зна­ли. Оперативные расчеты приходилось строить не на ре­альных данных, а на данных гадательных, лишь учиты­вая вероятные последствия выбора того или иного реше­ния. И в этом споре определенно выяснились две совер­шенно разные оценки обстановки в широком масштабе.

Генерал Корнилов еще на Дону под влиянием разоча­рования в боеспособности донского казачества в тот пери­од все время стремился уйти на общероссийские фронты (Волга и Сибирь). Он не видел смысла связывать носи­тельницу общероссийской идеи — Добровольческую ар­мию с чисто местной борьбой на Дону. Уводя доброволь­цев из Ростова, он уводил Добровольческую армию с об­реченного Дона и сохранял ядро будущей русской армии для будущего. Развязывая себе руки для дальнейшей борь­бы, генерал Корнилов, естественно, стремился сберечь это ядро, выводя его на время из развалившегося Дона. Уход в задонские степи, подальше от железных дорог, по которым в это время лишь и действовали красные, сберегал армию для будущего, выводя ее из сферы местной, проигранной в эти дни вооруженной борьбы на Дону. Сохраняя за собой свободу действий, Добровольческая армия могла выжи­дать разъяснения слишком еще неясной общей обстанов­ки. И создание фронта на Волге или в Сибири, куда инстинктивно тянуло Корнилова, и возрождение Дона — все это лежало в сфере возможностей. Будущее показало, что все это осуществилось. Брест так или иначе не мог не от­разиться на будущем ходе событий в России. Все это под­сказывало необходимость сохранения прообраза русской армии в лице добровольцев. Ввязываться в борьбу за Ку­бань после зимнего опыта Дона не могло не казаться рис­кованнейшей игрой. Помимо малого вероятия, на основа­нии примера донцов, поголовного восстания кубанцев уход на Кубань снова вовлекал общерусскую армию в сферу местных узкокубанских интересов. Свобода действий, вы­игранная уходом с Дона, сейчас же проигрывалась движе­нием на Кубань. Реальный прирост сил присоединением кубанских добровольцев при движении на Екатеринодар уравновешивался усилением Добровольческой армии дон­цами походного атамана Попова при движении на зимов­ники. «Значительно преувеличивавшимся молвою» добровольческим силам на Кубани в Задонье отвечала реаль­но осязаемая сила Донского отряда. Оставаясь в донских зимовниках, Добровольческая армия оставалась в руках своего командующего орудием для решения общерусских задач. Идя на Кубань, она связывалась решением задач в кубанском масштабе. Надежды на восстание Кубани были в то время не более реальны, чем надежды генерала Попо­ва на «пробуждение донского казачества». Будущее пока­зало, что надежды походного атамана донцов оказались много реальнее... Наконец, и «необитаемость» зимовни­ков не помешала Донскому отряду пробыть в степях около двух месяцев.

Возглавляемая генералом Алексеевым идея движения на Кубань основывалась не столько на расчете будущих возможностей, сколько на чисто импульсивном стремле­нии вырваться из большевистского кольца.

В предложениях генерала Алексеева везде наряду с этим стремлением прорвать большевистское окружение и надеждой найти поддержку на Кубани звучат, однако, и другие мотивы. И в письме к генералу Корнилову (25 фев­раля), и в разговоре с генералом Лукомским в Ольгинской16, и на заседании военного совета 26 февраля генерал Алексеев думал и о возможной ликвидации Доброволь­ческой армии. С этой точки зрения Кубань сливалась с Кавказскими горами, конечно, более подходящими «для распыления», чем расположенные на перепутье между Доном и Кубанью зимовники в Задонье. В предположени­ях генерала Алексеева везде слышатся опасения быть за­жатым в большевистское кольцо и стремление, вырвав­шись из него, либо найти возрожденную Кубань, либо по­кончить вооруженную борьбу. Как это ни странно звучит в устах мудрого и многоопытного генерала Алексеева, но несомненно, что его «Екатеринодар» представляется нам сейчас определенно азартной игрой. Либо «поднять ку­банское войско»17, либо роспуск Добровольческой армии в Кавказских горах...

По-видимому, мнение генерала Алексеева верно отра­жало настроение некоторых верхов Добровольческой ар­мии. Выжидательная позиция генералов Корнилова, Лукомского и походного атамана донцов казалась им слиш­ком бледной по сравнению со стратегией «ва-банк», как это ни удивительно, олицетворявшейся Алексеевым. Не было ли в этом парадоксе отражения изменения масшта­бов, в которых приходилось действовать бывшему Вер­ховному главнокомандующему Русской армией? Опери­руя с начала мировой войны лишь группами армий и все­ми вооруженными силами России, генерал Алексеев в Ольгинской оперировал отрядом, едва превышавшим по численности пехотный полк состава военного времени. Не было ли в этом изменении масштабов и искажения опера­тивной перспективы? Перейдя сразу с командования полуторастами дивизиями на командование полком, не слиш­ком ли склонен был генерал Алексеев прислушиваться к мнениям тех кругов Добровольческой армии, кругозор которых и в течение большей части мировой войны огра­ничивался полком или в крайнем случае дивизией? Спус­тившись сразу с верхнего этажа оперативной работы на нижние ступени оперативной лестницы, не слишком ли генерал Алексеев верил в то, что их психология всегда вер­но отражает возможности и правильно ставит цели в этом незнакомом ему по предыдущей работе масштабе?

Перейдя 4 марта в ст. Егорлыкскую, Добровольческая армия двинулась в свой первый Кубанский поход.

В этот же день в Бресте советская делегация в составе Сокольникова, Карахана и Чичерина, не возражая ни по одному пункту, целиком подписалась под продиктованны­ми Центральными державами условиями Брестского мира. Несмотря, однако, на решение ЦК Коммунистиче­ской партии, отношение коммунистов к Брестскому миру было далеко не единодушным.

Обращение к немцам, принятое большинством одно­го голоса, принятие германских условий даже меньшин­ством голосов (лишь благодаря воздержавшимся) и в то же время согласие на помощь союзников опять-таки боль­шинством лишь одного голоса определенно указывали на раскол в среде коммунистов, созданный отношением к Бресту.

Наскоро созванные для обязательной в двухнедельный срок ратификации Брестского мира съезд Коммунисти­ческой партии и 4-й съезд Советов (6 и 15 марта 1918 г.) одобрили политику ЦК лишь 28 голосами против 12 (съезд партии) и 784 против 261 при 115 воздержавшихся (съезд Советов)18. Добрая треть голосов на обоих съездах проте­стовала против Бреста. Особенно горячо восставали со­юзники большевиков по октябрьскому перевороту — ле­вые эсеры. Особенно рьяно протестовал на съезде пред­ставитель левых эсеров Камков (настоящая фамилия Кац), и результат голосования привел к выходу левых эсеров из состава советского правительства.

Проведенная Лениным (при безотказном содействии Сталина) под угрозой отставки линия поведения далеко не отражала настроения всех партийных верхов правя­щих партий. Дальнейшие события 1918 г. показали, что этот протест против Бреста оказался далеко не платони­ческим.

Подписание Брестского мира в указанный немцами срок приостановило продвижение германских эшелонов на линии Нарва — Псков — Полоцк — Могилев — Гомель. Однако впечатление, созданное стремительным продви­жением германцев, поддерживало то состояние паники, в котором большевики пребывали с начала их наступления. С потушенными огнями с товарных путей Николаевского вокзала Ленин с ближайшим окружением покинул Пет­роград, и столица Российской Федерации (как тогда офи­циально называлась Советская Россия) была под шумок перенесена в Москву. 4-й съезд Советов 15 марта послуш­но санкционировал это «временное» перенесение столи­цы из Петрограда в Москву.

Почти одновременно с Брестом был подписан и пред­варительный мир с Румынией в Буфте (5 марта 1918 г.). В Молдавии была сохранена видимость сюзеренитета, Валахия же осталась оккупированной шестью австро-гер­манскими дивизиями. Румыния теряла Добруджу и ее гра­ница с Венгрией значительно «исправлялась» в интере­сах последней. Аннексия Бессарабии, впрочем, с лихвой окупала эти уступки.

В эти же дни Румыния согласилась и на советские условия. Протокол 5 (9) марта, подписанный с румынской стороны председателем Совета министров генералом Авереску, а с советской — Раковским, гласил: «Высшая авто­номная коллегия, Румчерод, Совет народных комиссаров Одесской области и Исполнительный комитет Советов объявляют, что считают военный конфликт между Росси­ей и Румынией улаженным, базируясь на основе условий, предложенных нами в нашем ответе 24 февраля 1918 г., и на основе изменений, внесенных румынским правитель­ством согласно декларации, подписанной Авереску — председателем Совета министров Румынского Королев­ства. Мы в то же самое время принимаем к сведению декларацию г-на полковника Бойля19, что обмен русских плен­ных на румынских распространяется на всех пленных без исключения»20.

Этот документ, устанавливая прекращение военных действий, теоретически возвращал России Бессарабию (так как «изменения, внесенные румынским правитель­ством», о которых упоминает протокол, касались лишь отказа румын немедленно эвакуировать пограничный в Бессарабии г. Бендеры) и был крупным дипломатическим успехом советской Одессы21. Однако протокол этот, под­писанный румынами под давлением общей обстановки, созданной Брестом, терял всякий реальный смысл с того дня, когда германская Ставка согласилась на присо­единение Бессарабии к Румынии. Наступление австро-германцев ставило под вопрос не только судьбы этого прото­кола, но и само существование советской Одессы и совет­ского «главковерха» Муравьева. В дни подписания этого протокола (6 и 7 марта) у Слободки и Бирзулы, на желез­нодорожной магистрали Жмеринка — Одесса, в 200 лишь километрах от последней, Муравьеву приходилось уже не «воевать с Румынией», а лишь отбиваться, отступая перед австрийцами, наступавшими на Одессу...

За четыре месяца, истекшие со дня октябрьского пере­ворота по день заключения мира в Бресте (и Буфте), нем­цы перебросили с русского фронта во Францию еще 30 пе­хотных и 3 кавалерийские дивизии. Взамен 83 пехотных и 8 кавалерийских дивизий 7 ноября 1917 г., 3 марта 1918 г. на русско-румынском фронте оставалось лишь 53 пехот­ные и 5 кавалерийских германских дивизии.

Для оккупации немцы направили 22 пехотные и 3 ка­валерийские дивизии в балтийские провинции и Белорус­сию и 21 пехотную и 2 кавалерийские дивизии — на Укра­ину. 9 пехотных и 1 кавалерийская дивизии временно ос­тавались на Румынском фронте (и одна на Балканах).

Для оккупации Украины к немцам присоединились еще 8 пехотных и 2 кавалерийские дивизии австрийцев. Таким образом, для оккупации Украины всего было дви­нуто 29 пехотных и 3 кавалерийские дивизии австро-германцев.

Несмотря на 53 пехотные и 5 кавалерийских дивизий, оставленных на русско-румынском фронте, германские силы благодаря Бресту на главном театре войны возрос­ли с 151 до 181 пехотной дивизии. Освобождение после мира в Буфте германских дивизий Румынского фронта по­зволило одновременно с оккупацией продолжать и пере­броску дивизий на французский фронт. Намечавшееся на конец марта «решающее» наступление германцев во Фран­ции получало наконец те силы, которыми немцы не рас­полагали на французском фронте еще ни разу с начала войны.

Развал нашего фронта в период с осеннего выступления генерала Корнилова до прихода к власти большевиков по­зволил немцам усилить французский фронт лишь на 7 дивизий. Четыре месяца советской власти дали немцам уже 30 дивизий и позволили продолжать это усиление и дальше...

Выступив 5 марта из ст. Егорлыцкой, Добровольче­ская армия, продолжая движение по Ставропольскому тракту, двинулась на селение Лежанку (Средне-Егорлыкское), где, сбив большевиков 6 марта, круто свернула на Кубань.

Добровольческая армия той эпохи представляла со­бою типичный, если можно так выразиться, применяя Петровское выражение, «корволант». Не превышая по численности 4 тыс. бойцов при 8 орудиях (почти без запа­сов снарядов — не более 75 на орудие), она была разделена на три пехотных полка (по численности равнявшихся нор­мальному батальону), один отдельный батальон и три кавалерийских дивизиона (каждый по численности не превышавший эскадрона), инженерный батальон и четы­ре двухорудийных батареи. При ней же шел и ее обоз, со­ставлявший не менее четверти численности всего отряда. На этот обоз ложились и артиллерийское и интендантское снабжение, и санитарная эвакуация отряда. Попол­нение продовольствия и фуража ложилось на местные средства. Огнеприпасы могли быть получены только от большевиков. Эвакуация раненых не выходила за преде­лы обоза. Чисто пехотная по составу, чрезвычайно слабо снабженная техникой, обремененная чрезмерным обозом, организационно Добровольческая армия менее всего под­ходила к выполнению тех задач, которые предстояли это­му «корволанту».

На одну треть армия состояла из донцов, на две тре­ти — из офицеров, юнкеров и добровольцев. Во главе ар­мии стояли два бывших главнокомандующих Русской ар­мией, помощником командующего армией был бывший главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал Деникин. Полками командовали генералы, батальонами и часто ротами — полковники.

Внутренне, по силе своего духа, по вере в своего вождя, по решимости идти на неизвестное, бросая базу, с туман­ной надеждой впереди лишь на соединение с какими-то кубанскими добровольцами, ни численность, ни положе­ние которых никому, собственно, не были известны, Доб­ровольческая армия эпохи 1-го похода является прямо во­енно-исторической загадкой. Любовь к Родине и вера в вождя двигали эту горсть едва вооруженных людей на бес­примерный в военной истории поход. Без надежды на по­мощь, без тыла, без снарядов, Добровольческая армия, высоко подняв знамя Единой Великой России, пошла про­тив заливавшей Россию красной волны навстречу неизве­стному будущему. Вряд ли за всю свою военную историю Россия когда-нибудь дала равную по героизму доброволь­цам Корнилова армию. Великие потрясения великой стра­ны родили великую по духу горсть героев.

Северный Кавказ весной 1918 г. был заполнен сти­хийно демобилизующимися частями развалившегося Кавказского фронта. Вливаясь двумя волнами — по Вла­дикавказской железной дороге и морем из Трапезунда через Новороссийск, они частью шли потоком через Ти­хорецкую на Царицын, частью же оседали вдоль желез­нодорожной магистрали, образуя сгустки на железнодо­рожных узлах. Ростовская и екатеринодарская пробки не давали свободного выхода этим потокам с их стихийным стремлением, бросив фронт, разъехаться по домам, и вследствие этого они, разливаясь по степям Северного Кавказа, создавали готовые кадры для советских форми­рований.

Наиболее сильной была сохранившая свою организа­цию 39-я пехотная дивизия, осевшая в районе узловых станций Тихорецкой и Кавказской.

Наряду с этими остатками войск Кавказского фронта иногороднее население Кубани повсеместно сводило свои старые счеты с казачеством, разоружало казаков, насаж­дало советскую власть, постепенно, особенно при поддер­жке моряков Черноморского флота, формируясь в рево­люционные отряды, мало-помалу начинавшие принимать облик войсковых частей.

Ни численность, ни состав, ни организация этих крас­ных частей не поддаются никакому учету. Отсутствие свя­зи их с центром и стихийный характер их зарождения и развития навсегда скрывают от нас их историю.

Вступив 8 марта в пределы Кубани (ст. Плосская, или, иначе, Новокорсунская), Добровольческая армия, благо­получно перейдя 11 марта через Владикавказскую желез­ную дорогу у ст. Новолеушковской, двинулась прямо на Екатеринодар. Пройдя за неделю 150 км, 15 марта гене­рал Корнилов подошел к району ст. Выселки (в четырех переходах от Екатеринодара). Казалось, еще одно уси­лие — и Добровольческая армия наконец соединится с ку­банскими добровольцами.

Однако уже в Выселки дошли слухи об уходе кубан­ских добровольцев из Екатеринодара в горы. Идея похо­да — ударить в тыл атакующим Екатеринодар красным и захватить снаряды в екатеринодарских складах — отпала. Тем не менее до проверки этих слухов все же было ре­шено продолжить движение к столице Кубани.

После довольно горячего боя большевики были выби­ты из ст. Журавской и ст. Выселки, и армия 17 марта подо­шла к ст. Кореновской.

Переживая аналогичную с Доном борьбу со своими иногородними, кубанское казачество проделало ту же эво­люцию, но лишь с некоторым запозданием. С 24 октября во главе Кубани стоял выборный атаман полковник А. П. Филимонов (военный юрист по образованию). 7 фев­раля было проведено «паритетное правительство» (из ка­заков, иногородних и горцев в пропорции 5:5:1). Однако точно так же как и на Дону, несмотря даже на гораздо бо­лее агрессивные действия иногородних, кубанское казаче­ство не поднималось. Когда же Новороссийский ревком в ультимативной форме потребовал 30 января пропуска со­ветских эшелонов с оружием, установления в Екатеринодаре советской власти и разоружения войск кубанского правительства, атаман Филимонов вынужден был вру­чить судьбы Кубани в руки вождя кубанских доброволь­цев военного летчика капитана Покровского.

Вечером 31 января Филимонов, призвав к себе Покров­ского, сказал: «Делайте все что возможно, требуйте от меня, что в силах и власти моей, но спасите положение. Вся на­дежда только на вас»22.

Покровский с отрядом в две пешие сотни при пулемет­ной команде и двух орудиях последовательно разгромил новороссийских большевиков под Энемом и ст. Георгие-Афипской (4-8 февраля) и отогнал их к ст. Тоннельной, т. е. более чем на 100 км от Екатеринодара. Произведен­ный из атаманов в полковники Покровский перебросил свои отряды к северу от Екатеринодара на Тихорецкую и Кавказскую железные дороги. Отбивая большевиков у ст. Выселки и Усть-Лабинской, Покровский со своими доб­ровольцами продержался там до начала марта. Неудача у Выселок и общий упадок духа в Екатеринодаре привели, однако, кубанского атамана к решению 13 марта оставить столицу Кубани и уйти за Кубань в черкесские аулы, а от­туда двигать вдоль Кавказского хребта через Майкоп в Баталпашинск. Вместе с отрядом ушел из Екатеринодара и командированный туда еще из Ростова Добровольческой армией ее представитель генерал Эрдели.

Отряд Покровского, усилившийся юнкерами, черке­сами и отдельными казаками, достиг к этому времени чис­ленности до трех тысяч бойцов с артиллерией и был пере­формирован в пехотный и черкесский конный полки и не­сколько отдельных конных сотен23.

19 марта, когда до Добровольческой армии уже дошли слухи об оставлении кубанцами Екатеринодара, кубанские добровольцы во главе с назначенным командующим вой­сками Кубанской области полковником Покровским по­вернули на север на соединение с Добровольческой арми­ей, узнав от черкесов о взятии добровольцами ст. Высел­ки. Пробиться на север кубанцы, однако, не смогли и 22-го ушли опять на восток, в черкесские аулы для продолже­ния движения на Баталпашинск.

Генерал Корнилов после тяжелого фронтального боя с красными, благодаря уходу кубанцев из Екатеринодара получившими свободу действий против добровольцев, у ст. Кореновской 17 марта решил бросить Екатеринодар и уйти в черкесские аулы за Лабу и Кубань. Чрезвычайно характерно, что это решение генерала Корнилова, приня­тое им вопреки своему окружению, отражает те же идеи, которые руководили им в его решении еще в Ольгинской. В ответ на настояния своего помощника генерала Дени­кина и начальника штаба генерала Романовского о про­должении движения на Екатеринодар генерал Корнилов им ответил: «Если бы Екатеринодар держался, тогда не было бы двух решений. Но теперь рисковать нельзя. Мы пойдем за Кубань и там в спокойной обстановке, в горных станицах и черкесских аулах отдохнем, устроимся и вы­ждем более благоприятных обстоятельств»24. Идея генерала Корнилова о «выводе армии» оставалась у него не­поколебимой. Увы, черкесские аулы были много хуже дон­ских зимовников. Разоренные дотла и наполовину выре­занные большевиками черкесы (собственно адыгейцы, населяющие южный берег Кубани до Лабы и западный берег этой реки) разбежались из своих аулов и дать при­станища Добровольческой армии не могли25.

В день поворота Добровольческой армии от ст. Коре­новской (17 марта) в черкесские аулы начал свое движе­ние из Румынии на Дон сформированный главным обра­зом из офицеров-добровольцев частей Румынского фрон­та отряд полковника Дроздовского. Несмотря на проти­водействие румын и отрицательное отношение командо­вания, полковник Дроздовский не разоружил свой отряд и, заставив румын подать эшелоны, 17 марта сосредото­чил свой отряд на левом (не оккупированном румынами) берегу Днестра у м. Дубоссары26. Но от Дубоссар до Дона было еще 800 км по территории, по которой наступали австро-германцы и по которой уходили от них большеви­ки. И те и другие, казалось, могли стать на пути движения отряда.

За три дня до сосредоточения отряда полковника Дроз­довского в Дубоссарах, 14 марта, австрийцы вступили в Одессу, перерезав дальнейший путь движения отряда на Дон, куда его решил вести полковник Дроздовский.

Продвижение австро-германцев на Украине не встре­чало мало-мальски серьезного сопротивления красных. Советская армия Муравьева в Одесском районе обходи­лась наступавшими на Екатеринослав австрийцами и на Полтаву германцами. Перебрасываемые Антоновым-Овсеенко с Дона армии Саблина и Сиверса запаздывали. Наиболее серьезное сопротивление, что подтверждают и Людендорф, и Гофман, оказали под Бахмачем (7-10 мар­та) лишь чехословаки, отходившие перед немцами на Курск вместе с советскими отрядами Шарова и Примакова. Один советский источник, ссылаясь на статью начальника штаба XII австрийского корпуса полковника Драгони27, ут­верждает, что «уже 6 марта у Слободки XII корпус встре­чает первое серьезное сопротивление красных войск. Пе­редовой эшелон корпуса, довольно беспечно двигавшийся по железной дороге, подвергается внезапному огневому нападению красных, в результате чего под Слободкой раз­вертывается довольно серьезный бой. Потери немцев и австрийцев в этом бою — 7 офицеров и 430 солдат убиты­ми. Бои 7 марта, развернувшиеся в районе ст. Бирзула, снова потребовали от оккупантов серьезных жертв — 90 убитых и 600 раненых»28.

Но подобное свидетельство является единичным и не подтверждается ни Людендорфом, ни Гофманом.

В общем, австро-германцы почти безостановочно про­двигались на восток, гоня перед собою остатки действо­вавших на Украине так называемых украинских советских армий.

Связанные условиями Брестского мира, большевики предоставили оставшиеся на Украине остатки советских армий собственной участи. Один советский автор (кстати, бывший полковник Генерального штаба) подтверждает это, указывая, что в апреле 1918г. «Северокавказская армия Со­рокина была переброшена на ст. Тихорецкую с назначением разоружать (курсив наш. —А 3.) бегущие от немцев из-под Ростова эшелоны украинских советских войск»29. Но еще более оригинально то, что редактировавшее эту книгу Управление по исследованию опыта войны Штаба РККА снабдило эту фразу автора таким примечанием: «Такое «разоружение» происходило и на других участках грани­цы с Украиной. Дело в том, что по договору с германским правительством ( ! ) немецкие войска могли переходить де­маркационную линию с Украиной лишь в том случае, если это вызывалось преследованием с их стороны наших войск, причем если мы отступившие части «расформировывали», преследование, а следовательно, и вторжение на нашу тер­риторию немецких войск приостанавливалась».30

 Все эти советские армии безудержно катились на вос­ток в направлении на Донецкий бассейн и Ростов.

Австро-германская оккупационная волна, сметая на своем пути большевиков, разливалась по Украине. Моск­ва лишь пугливо выжидала ее остановки.

Одновременно с австро-германцами в конце февраля в Малой Азии начали наступление, оттесняя из пределов Турции остатки Кавказского фронта, и турки.

Генерал Корнилов, повернув армию на юг и пройдя за сутки 50 км, 19 марта с боем переправился через Кубань у ст. Усть-Лабинской. Скоро, однако, выяснилось, что в чер­кесских аулах на отдых армия рассчитывать не может. Кроме того, стала определенно намечаться группировка советских войск у Майкопа. «Решено было, — пишет гене­рал Деникин, — поддержать большевиков в этом убежде­нии (т. е. движении на Майкоп), двигаясь на юг, затем, перейдя р. Белую, круто повернуть на запад. Это движе­ние... давало возможность соединения с Кубанским добро­вольческим отрядом»31.

Пробиваясь с боем по Закубанью, Добровольческая армия шла навстречу Покровскому. Однако ни Покров­ский, ни Добровольческая армия не знали ничего опреде­ленного друг о друге. Кубанские добровольцы метались в большевистском кольце и 24 марта, после неудачной по­пытки пробиться на восток, опять повернули на юго-за­пад и вели бой с новороссийскими большевиками фрон­том на юго-запад у ст. Калужской-Пензенской. Доброволь­ческая армия в этот день, двигаясь прямо на запад, дошла до аула Понежукай. Совершенно неожиданно в самый раз­гар тяжелого боя добровольцев Покровского с тыла пока­зался разъезд. «Вот от разъезда отделился головной всад­ник, — пишет один из кубанских добровольцев32, — и наме­том стал приближаться к хвосту обозов. «Мы — донцы, связь от генерала Корнилова», — крикнул он на скаку. Подъехав, он назвал себя. Это был Генерального штаба полковник Барцевич. Вкратце он объяснил, что Донская армия находится в Шенджийском ауле и что, идя на вы­стрелы, он нашел нас»33. Наконец-то Добровольческая ар­мия нашла добровольцев Покровского. За три недели по­хода, расчищая себе дорогу в районе, полном советских войск, Добровольческая армия, пересекши четыре желез­ных дороги и переправившись через Кубань, наконец до­билась одной из поставленных себе целей — соединиться с кубанскими добровольцами. Связывавшие ее по рукам и ногам обоз и особенно раненые заставляли ее вести бои почти всегда в условиях тактического окружения. Эксплу­атация успеха из-за обоза была невозможна. Разлившееся по Кубани советское море не позволяло ей остановиться на отдых. Она шла, прокладывая себе путь вооруженной рукой и отбиваясь от наседавших на нее с тыла большеви­ков. Особенно тяжело было положение раненых. «Их при­ходилось возить с собой по ужасным дорогам при самых тяжелых условиях, почти без организованной помощи. Оставлять раненых было нельзя, это значило обрекать их на мучительную гибель... Как страдали наши раненые и больные, какие мучения им приходилось переносить в этих тряских повозках, без ухода, без хороших перевязок, без серьезной медицинской помощи...»34

Своеобразная обстановка, в которой протекали дей­ствия Добровольческой армии в 1-м Кубанском походе, рождали и новую тактику. Слабо организованный против­ник, необходимость быстрого достижения успеха, чтобы открыть себе дорогу, возвращали Добровольческую армию к эпохе ударной тактики. Наступление в лоб густыми це­пями, почти без артиллерийской поддержки, становилось правилом. Противник не выдерживал фронтального уда­ра добровольцев. Открытые фланги и тыл возрождали самый широкий маневр из-за слабости огня и на самом поле сражения. Командующий армией с конным конвоем появлялся в цепях. Техническая связь, авиация, химия, сложные боевые порядки пехоты были неизвестны добро­вольцам Корнилова. И в условиях движения Добровольческой армии к Екатеринодару в марте 1918г. это отвеча­ло сложившейся на Кубани обстановке.

27 марта в ауле Шенджий состоялось свидание гене­рала Корнилова с произведенным накануне Кубанской радой в генералы Покровским. После некоторых трений из-за желания кубанцев сохранить автономию своей ар­мии 30 марта был подписан протокол соединения. В окончательной редакции протокол, подписанный пред­ставителями Добровольческой армии и кубанцев, гласил: «1.Ввиду прибытия Добровольческой армии в Кубанс­кую область и осуществления ею тех же задач, кото­рые поставлены Кубанскому правительственному отряду, для объединения всех сил и средств призна­ется необходимым переход Кубанского правитель­ственного отряда в полное подчинение генералу Корнилову, которому предоставляется право реор­ганизовать отряд, как это будет признано необходи­мым.

2. Законодательная рада, войсковое правительство и войсковой атаман продолжают свою деятельность, всемерно содействуя военным мероприятиям коман­дующего армией.

3. Командующий войсками Кубанского края (Покров­ский) с его начальником штаба отзываются в составправительства для дальнейшего формирования Ку­банской армии»35.

Через несколько дней, по овладении добровольцами генерала Маркова в особо тяжелых условиях (проливной дождь со снегом, так называемый «ледяной поход») ст. Новодмитриевской (30 марта), состоялось и фактическое со­единение в этой станице Добровольческой армии и кубан­цев.

Используя постановления протокола, генерал Корни­лов провел «амальгаму», т. е. перемешал добровольческие части с кубанцами. Переформированная армия, возрос­шая по численности примерно вдвое (до 6 тыс.), была сведена в две пехотные и одну конную бригады. В состав каж­дой бригады, во главе которых были поставлены только добровольческие генералы (Марков, Богаевский и Эрдели), вошли и добровольцы, и кубанцы. Нижеприводимая таблица № 5 показывает состав Добровольческой армии до и после присоединения к ней кубанцев.

Таблица № 5

СОСТАВ ДОБРОВОЛЬЧЕСКОЙ АРМИИ ДО И ПОСЛЕ СЛИЯНИЯ С КУБАНСКИМИ ДОБРОВОЛЬЦАМИ

 

 

Пехотных

Отдельных

Кавалерийских

 

полков

пехотных

 полков

 

 

батальонов

 

Добровольческая армия при выступлении в поход

3

1

 

 

 

 

Добровольческая армия с  1/4/ 1918г.

4

1

3

 

Кавалер.

Батарей

Инженерных

 

дивизио-

 

рот

 

нов

 

 

Добровольческая армия при выступлении в поход

3

4

1 бат-н

Добровольческая армия с l/4/1918r.

6

2

Соединение с кубанцами и амальгама дали наконец Добровольческой армии так не хватавшую ей конницу.

Однако условия и амальгамы, и особенно протокола не могли не оказать самого существенного влияния на даль­нейшие судьбы Добровольческой армии. Ценой потери ав­тономии своей армии Кубань протоколом 30 марта 1918 г. связывала судьбы Добровольческой армии с судьбами Ку­бани. Смысл амальгамы, которой так добивалось коман­дование Добровольческой армии, в протоколе пояснялся «фактом прибытия Добровольческой армии на Кубань и осуществления ею тех же задач, которые поставлены Ку­банскому правительственному отряду». Подчинение ку­банцев добровольческому командованию вытекало из «объединения всех сил и средств» для решения той же за­дачи, «которая поставлена Кубанскому правительствен­ному отряду».

Получая согласие кубанцев на поглощение отряда По­кровского Добровольческой армией, ее командование про­токолом признавало и общность задач Кубани и добро­вольцев. Не слишком ли дорогой ценой было куплено пра­во амальгамы? Не была ли амальгама той чечевичной по­хлебкой, за которую Добровольческая армия променяла право своего общероссийского первородства на первен­ствующую роль на Кубани? Принимая в свой состав ку­банского атамана с радой и кубанскими добровольцами и делая кубанские задачи своими, не спускалась ли Добро­вольческая армия от общероссийских интересов к интере­сам провинциальным, кубанским? Переплетая свое буду­щее с интересами Кубанского края, Добровольческая ар­мия теряла ту свободу действий, которую она приобрела уходом с Дона.

Стоя в Новодмитриевской, в переходе от кубанской столицы, интересы Добровольческой армии могли совпа­дать с интересами кубанцев. Но ведь обстановка могла измениться, и кубанский придаток (и не столько, конечно, войска, сколько кубанское правительство) мог оказаться очень тяжелой гирей на ногах Добровольческой армии. Автономия Кубанской армии (при условии, конечно, ее подчинения генералу Корнилову, на что сразу же согла­шался и Покровский) поэтому была, пожалуй, выгоднее Добровольческой армии, чем амальгама. При этом усло­вии протокол не связывал бы Добровольческую армию с Кубанью так, как он ее связал после принятия кубанцами требования слияния с Добровольческой армией. Подчи­нение командованию Добровольческой армии было одно, а слияние кубанских войск с Добровольческой армией — совершенно другое. И очень большой вопрос, что было выгоднее Добровольческой армии не с точки зрения инте­ресов минуты, а с точки зрения ее будущего.

Протокол навязывал Добровольческой армии много­головое кубанское правительство и невольно подчерки­вал единственно возможное в этих условиях операцион­ное направление — Екатеринодар. Было ли это направле­ние, однако, наиболее отвечавшим истинным интересам Добровольческой армии, остается и до сих пор под очень большим вопросом.

После протокола столица Кубани становилась бли­жайшей единственной целью Добровольческой армии. Была ли, однако, Добровольческая армия по своим сред­ствам и силам способной к штурму большого города, в ко­торый, естественно, по трем подводившим к нему с севера железным дорогам стекались со всех сторон красные? Обстоятельства показали, что, несмотря на весь ее геро­изм, эта задача была ей не по силам.

План штурма Екатеринодара, принятый генералом Корниловым, заключался во внезапном нападении на го­род с запада путем неожиданной переправы через Кубань на паромах у ст. Елисаветинской, минуя постоянные мос­товые переправы южнее самого города и непосредственно к востоку от него у ст. Пашковской.

Расчистив южный берег Кубани в первых числах ап­реля, Добровольческая армия с 8 по 10 апреля переправи­лась на елисаветинском пароме через Кубань и 9-го пове­ла наступление вдоль по северному берегу Кубани на Ека­теринодар.

10 апреля начался штурм Екатеринодара. Ничтожное количество артиллерии у Добровольческой армии, камен­ные постройки города и сосредоточенные большевиками превосходящие силы36, конечно, чрезвычайно затрудняли штурм Екатеринодара. За первый день штурма удалось овладеть лишь предместьями города. 11 апреля были за­хвачены черноморский вокзал и артиллерийские казармы, а генерал Казанович с партизанским полком даже вор­вался вечером в Екатеринодар и дошел до Сенной площа­ди (в центре города), но, не поддержанный соседями, был вынужден 12-го утром пробиться из города назад.

11 апреля при атаке корниловцев был убит их первый командир полковник Нежинцев. В командование Корниловским полком вступил полковник Кутепоз37.

12 апреля генерал Корнилов собрал военный совет. Добровольческая армия при штурмах 10-го и 11-го понес­ла тяжелые потери. Число раненых в лазаретах превыша­ло 1,5 тыс. (т. е. четверть состава всей армии). Ощущался острый недостаток снарядов и патронов. Генерал Корни­лов однако решает: «Положение действительно тяжелое, и я не вижу другого выхода, как взять Екатеринодар. По­этому я решил завтра на рассвете атаковать на всем фрон­те. Как ваше мнение, господа? — Все генералы, кроме Алек­сеева, ответили отрицательно»38. После выступления ге­нерала Алексеева было решено отложить штурм на один день и произвести его 14-го/

 Утром 13-го генерал Корнилов был убит разорвавшей­ся в его штабе, на «ферме», гранатой.

Случайная советская граната лишила русскую кон­трреволюцию ее общепризнанного вождя. 13 апреля сле­пой случай поставил под вопрос дальнейшие судьбы на­чатой Корниловым вооруженной борьбы. Теряя Корни­лова, русская контрреволюция теряла будущего россий­ского диктатора. С арены борьбы 13 апреля сошла самая крупная и яркая фигура не признавшей большевиков России.

Смерть генерала Корнилова решила участь штурма. Впечатление, произведенное ею на армию, было так вели­ко, что продолжение штурма становилось бессмысленным. Генерал Деникин так описывает настроение армии: «Впе­чатление потрясающее. Люди плакали навзрыд, говори­ли между собою шепотом, как будто между ними незримо присутствовал властитель их дум. В нем, как в фокусе, сосредоточилось ведь все: идея борьбы, вера в победу, надеж­да на спасение. И когда его не стало, в сердце храбрых на­чали закрадываться страх и мучительное сомнение. Пол­зли слухи, один другого тревожнее, о новых большевист­ских силах, окружающих армию со всех сторон, о неиз­бежности плена и гибели. Конец всему»39.

Дни штурма Добровольческой армией Екатеринодара совпали с зенитом германских успехов во Франции. 21 марта немцы прорвали английский фронт в Пикардии и едва не разъединили армии англичан и французов. 9 ап­реля они нанесли второй удар, на самом опасном для анг­личан направлении — во Фландрии. Англо-французский фронт заколебался под ударами германских прорывов. Несмотря на непрекращавшуюся переброску германских дивизий из России во Францию, немцы, продолжая свое наступление на Украине, 10 апреля заняли Харьков. Ав­стрийцы вышли на Нижний Днепр. Отряд полковника Дроздовского, опережая и по временам сталкиваясь с австро-германцами, переправился совместно с ними через Днепр у Каховки (10 апреля)40. Сопротивление украинс­ких советских армий и переброшенной с Дона армии Сиверса не останавливало стремительного продвижения австро-германцев. Первоначально немцы не собирались продвигаться дальше Харькова, но зависимость железных дорог Украины от донецкого угля заставила их оккупиро­вать и этот последний.

К 20 апреля украинские советские армии были отбро­шены к Донецкому бассейну, и здесь, главным образом из шахтеров, Ворошилов стал формировать Донецкую ар­мию. Эта последняя попыталась было выдвинуться к Харькову, но была разбита немцами под Змиевом и Изю­мом, и 24 апреля немцы заняли центр Донецкого бассей­на — г. Бахмут (в двух переходах от западной границы зем­ли Донского Войска).

Утверждение советской власти на Дону в последних числах февраля было непрочным. Тяжесть советской оккупации и слухи о движении австро-германцев к грани­цам Дона заставили зашевелиться донское казачество.

Расстрелы офицеров, аресты, обыски и советские дек­реты, требовавшие от казаков коренного изменения всего уклада казачьей жизни и реорганизации в станицах и ху­торах казачьей власти, служили лучшей противобольшевистской пропагандой на Дону. Иногородние наделялись не только равными правами в станичном самоуправле­нии, но и делались равноправными хозяевами всего ста­ничного достояния, не исключая и казачьих земель. Ста­ничные и хуторские атаманы с их привилегиями заменя­лись Советами, а окружные атаманы — окружными Сове­тами. Донское Войско было переименовано в Донскую Советскую Республику во главе с областным военно-ре­волюционным комитетом. В первой половине марта со­ветским декретом было предписано станицам выдать скрывавшихся в станицах офицеров и сдать оставшееся у казаков оружие.

Станицы, однако, ни своих офицеров, ни оружия не вы­дали. Это было первое предостережение советской власти.

Со второй половины марта одновременно в разных районах на Дону уже происходят вспышки отдельных ста­ниц против советского гнета41.

Однако решающим для перелома настроения казачь­их масс было постановление областного съезда Советов в Ростове (28 марта) о национализации казачьих земель.

Национализация земли и приближение немцев и по­служили поводами для восстания Дона.

Началом восстания принято считать выступление ст. Суворовской 31 марта 1918 г., но в общем восстание по­чти одновременно вспыхнуло в двух очагах. Первым был 2-й Донской округ — придонские станицы от Нижне-Чирской (окружная станица) вниз по Дону до р. Цымлы. Вто­рым — Черкасский округ, как в задонских станицах (2-5 апреля в Егорлыцкой и Кагальницкой), так и в ближай­шей к Новочеркасску — ст. Кривянской. Восстание 2-го Донского округа было поддержано призванным им из Сальских степей походным атаманом генералом П. X. По­повым42 Наконец, к восставшим присоединились и при­донские станицы расположенного между 2-м Донским и Черкасским округами, 1-го Донского округа (центр — ста­ница Константиновская).

Наиболее активным оказалось движение черкасских станиц. 10 апреля ближайшая к Новочеркасску Кривянская станица разоружила и избила карательный отряд матросов, a 11апреля с нарочным разослала в соседние станицы эстафету: «9 апреля вечером Красная гвардия вошла в г. Новочеркасск. Режет и убивает мирных жите­лей. Станица Кривянская восстала. Начальником отряда избран Фетисов, помощником Говоров. Мобилизуются двадцать годов». 11-го в ст. Богаевской (в 20 км юго-вос­точнее Новочеркасска) состоялось собрание ближайших станиц, на котором был избран штаб обороны, и 13 апреля ближайшие к Новочеркасску станицы под командой войс­кового старшины Фетисова повели наступление на Ново­черкасск.

Итак, в день смерти генерала Корнилова при штур­ме кубанской столицы донцы штурмовали свою. 14 ап­реля Новочеркасск был занят Фетисовым, но через че­тыре дня восставшие донцы были из него выбиты и ото­шли к ст. Заплавской (в 10 км восточнее Новочеркасска). С 21 апреля восставшими избрано временное донское правительство, а во главе вооруженных сил стали коман­дующий армией генерал К. С. Поляков и начальник шта­ба (с 25-го — командующий армией) Генерального штаба полковник Денисов. Всего в Заплавской и окружавших ее станицах собралось до 6,5 тыс. казаков (около 5 тыс. пе­ших и 1 тыс. конных при 6 орудиях и 30 пулеметах). Ядром служил Новочеркасский пехотный полк, 7-й Донской (кон­ный) и 6-й Донской пластунский батальон43.

С 22 апреля заплавские повстанцы вступили в связь с походным атаманом генералом Поповым, и 24 апреля донским правительством ему была передана вся полнота во­енной власти44. Генерал Попов организовал восстание, разделив повстанцев на три группы:

Южную (Заплавскую) — полковника Денисова;

Северную (из бывших «степняков», ушедших с поход­ным атаманом), в Раздорской, т. е. в 1-м Донском окру­ге, — войскового старшины Семилетова;

Задонскую (задонские станицы) — генерал-майора Семенова (П. Т.).

Таким образом, к 25 апреля все придонские станицы от железной дороги Царицын — Лихая до Новочеркасска и задонские станицы Черкасского округа образовали еди­ный противосоветский организованный фронт с главным центром сопротивления в непосредственной близости от Новочеркасска — в ст. Заплавской.

Надежды генерала Попова на выздоровление Дона, высказанные им на совещании в Ольгинской, начинали сбываться. Дон восстал.

Наряду с оккупацией Украины и Донецкого бассейна немцы решили расширить ее и на своих крайних флангах. Это последнее расширение оккупации диктовалось уже соображениями чисто военными и выразилось в направ­лении германских войск в красную Финляндию и Крым.

Вопрос об оккупации Финляндии занимал герман­скую Ставку с самых первых дней после заключения Бре­стского мира. Действительно, наличие в Финляндии с ян­варя советской финской власти вызывало со стороны бе­лой Финляндии мольбы о помощи. В рядах германской армии еще с 1915 г. был егерский батальон, укомплекто­ванный финнами. Финляндия была важна немцам как исходная позиция для угрозы Петрограду и Мурманской железной дороге, так как оккупация Финляндии позволи­ла бы немцам и оказать давление на большевиков, и пари­ровать влияние наших союзников, главная база которых была в Мурманске. И как только в Финляндии поднялось восстание против красных, немцы «в целях воспрепятствования создания нового Восточного фронта» по просьбе восставших решили послать войска в Финляндию. Очень интересно отметить, что вождь восставших белофиннов генерал Маннергейм, высказываясь за посылку германс­ких войск, не хотел, чтобы они прибыли сразу и чтобы их прибыло слишком много, дабы «и его финны участвовали бы в действительной борьбе и этим приобрели бы уверен­ность в собственных силах»45.

Расчет генерала Маннергейма блестяще оправдался, и созданный им впоследствии «шюцкор» в течение всей нашей Гражданской войны держал «под шахом» больше­виков, ни разу не рискнувших посягнуть на Финляндию.

Немцы выслали в Финляндию сводную дивизию ге­нерала графа фон дер Гольца (3 спешенных кавалерий­ских полка, 3 егерских батальона и несколько батарей), которая, высадившись в Ганге (3 апреля), совместно с дру­гим германским отрядом (полковника фон Бранденштейна), высадившимся в Ловизе и Котке, повела наступление с юга на север, в то время как генерал Маннергейм с Белой гвардией (частично также вооруженной немцами) и при­сланным ему германским финским егерским батальоном атаковал красных с севера на юг. Овладев 13 апреля сто­лицей Финляндии Гельсингфорсом, что заставило совет­ский Балтийский флот спешно уйти в Кронштадт, гене­рал Маннергейм и немцы разгромили красные финские войска под Тавастгусом, а отряд Бранденштейна отрезал путь отступления бежавшим на восток у Лахты. 29 апре­ля Белой гвардией был занят Выборг, и Финляндия была очищена от большевиков.

Оккупация Крыма была решена немцами для обеспе­чения свободы навигации по Черному морю. Действитель­но, Черноморский флот представлял собой в это время никому не подчинявшуюся и не признававшую Бреста, хотя и ярко советски настроенную организацию. Пребы­вание его в Севастополе могло грозить немцам сюрприза­ми. Это и привело к оккупации Крыма немцами, законченной к концу апреля. Часть флота ушла в Новороссийск, и, чтобы не достаться немцам, потребовавшим возвраще­ния эскадры в Севастополь, были затоплены дредноут и 10 новых истребителей.

Смерть генерала Корнилова подорвала веру в возмож­ность захвата Екатеринодара. Заместителем генерала Корнилова генерал Алексеев назначил генерала Деники­на46. Вступив в командование, генерал Деникин принял решение вывести Добровольческую армию из-под Екатеринодара. Первой задачей нового командующего Добро­вольческой армией было вывести армию из-под ударов большевиков. Поэтому, избирая лишь направление наи­меньшего сопротивления, генерал Деникин первоначаль­но двинулся в северо-западном направлении на ст. Старовеличковскую. Однако занятие большевиками этой ста­ницы заставило Добровольческую армию остановиться 15 апреля в колонии Гначбау. Большевики, однако, насе­дали, и задерживаться в Гначбау было невозможно.

Поэтому в колонии Гначбау генерал Деникин решил прежде всего вывести армию из района сходящихся к Екатеринодару веером железных дорог. «План предстоящего похода, — пишет генерал Деникин, — заключался в том, чтобы, двигаясь на восток, вырваться из густой сети же­лезных дорог и более организованного района борьбы Кубанско-Черноморской советской республики, сосредо­точиться на перепутье трех «республик» и трех военных командований — Дона, Кубани и Ставрополя и оттуда в зависимости от обстановки начать новую операцию»47.

Куда же направлялась Добровольческая армия?

Перепутье трех «республик» лежало у села Лежанки, где сходились границы Дона, Кубани и Ставропольской губернии, в четырех переходах юго-западнее ст. Велико­княжеской. То есть через семь недель похода Доброволь­ческая армия возвращалась к первоначальному решению генерала Корнилова, принятому им на совещании в Ольгинской!

В Гначбау был сокращен до минимума обоз и оставле­но только четыре орудия. Настроение армии после смерти Корнилова и отхода от Екатеринодара в связи с окру­жением ее большевиками, преграждавшими армии дорогу и наседавшими на нее с тыла, сильно упало. В Гначбау Добровольческая армия под влиянием Екатеринодара пе­реживала тяжелый моральный кризис. Один из рядовых участников очень верно изображает это настроение: «Утро 15 апреля было нерадостное. Слухи о том, что армия пере­станет существовать, все усиливались. Говорили об уходе в горы наших черкесов, к счастью, не оправдавшемся, о необходимости распыления. Единственный якорь спасе­ния, армия, казалось, уже не мог быть верной надеждой. Все ее жертвы были излишни. В лучшем случае нам пред­стояло бегство и бездомное скитание в большевистском море...»48.

Впервые за все время похода при отходе от Екатери­нодара было оставлено 65 раненых.

В ночь на 16 апреля Добровольческая армия двину­лась на переезд железной дороги у ст. Медведовской.

Бой у ст. Медведовской является одной из самых яр­ких страниц истории 1-го похода Добровольческой армии. Потерявшая вождя, упавшая духом, бросившая половину своей артиллерии, окруженная подавляющими силами большевиков, армия, казалось, была на краю гибели. И в эту минуту ей приходилось форсировать с боем железную дорогу, по которой ходили красные бронепоезда.

При подходе ночью к полотну железной дороги гене­рал Марков с конными разведчиками выехал вперед и из железнодорожной будки от лица арестованного сторожа по телефону успокоил встревоженных шумом приближе­ния колонны большевиков на соседней станции (Медве­довской, в одном километре от будки). Батальон, направ­ленный для захвата станции, однако, спугнул большеви­ков, и со станции двинулся к переезду красный бронепоезд.

«Медленно, с закрытыми огнями, — описывает этот бой генерал Деникин, — бронепоезд надвигается на нас... По­езд уже в нескольких шагах от переезда. У будки все: гене­рал Алексеев, командующий армией со штабом и генерал Марков... Марков с нагайкой в руке бросился к паровозу.

— Поезд, стой. Раздавишь, с…..с…. Разве не видишь, что свои?..

Поезд остановился.

Пока ошалевший машинист пришел в себя, Марков выхватил у кого-то из стрелков ручную гранату и бросил ее в машину. Мгновенно из всех вагонов открыли по нам сильнейший огонь из ружей и пулеметов. Только с откры­тых орудийных площадок не успели дать ни одного выст­рела.

Между тем Миончинский (командир батареи) придви­нул к углу будки орудие и под градом пуль почти в упор навел его на поезд.

Отходи в сторону от поезда, ложись! — раздался громкий голос Маркова.

Грянул выстрел, граната ударила в паровоз, и он с трес­ком повалился передней частью на полотно. Другая, тре­тья — по блиндированным вагонам... И тогда со всех сто­рон бросились к поезду «марковцы». С ними и их генерал. Стреляли в стены вагонов, взбирались на крышу, рубили топорами отверстия и сквозь них бросали бомбы... Скоро все кончилось. Слышался еще только треск горящих пат­ронов... Взято было 400 артиллерийских и около 10 тыс. ружейных патронов. По добровольческим масштабам на несколько боев мы обеспечены»49.

Армия, перейдя железную дорогу, перешла в ст. Дядьковскую.

Дух Добровольческой армии не сломила ни смерть вождя, ни неудача под Екатеринодаром.

В ст. Дядьковской утром 17 апреля был созван воен­ный совет, на котором, по словам кубанского атамана Филимонова, обсуждался вопрос о дальнейшем направ­лении движения Добровольческой армии. «Выясни­лось, — пишет Филимонов, — два течения: одно — за дви­жение в Донские степи, а другое — в горы, в Баталпашинский отдел Кубанской области и далее в Терскую об­ласть»50.

Мнение полковника Филимонова о движении на ст. Прочноокопскую, расположенную по очень высокому берегу Кубани, командующему Армавиром — централь­ным местом интендантских и артиллерийских складов большевиков, было принято всем советом. Дальнейший ход событий рисовался кубанскому атаману так: «Засев в этом неприступном гнезде, мы могли угрожать всей большеви­стской коммуникации, а в случае удачи могли очистить от большевиков и весь район Лабинского отдела, создав из него опорную базу для дальнейших операций».

Это, конечно, лишний раз лишь подтверждает, что при­сутствие при Добровольческой армии кубанского прави­тельства все время тянуло ее в сторону от главного театра на Дону и Волге для решения чисто местных, кубанских задач.

От Дядьковской генерал Деникин, посадив армию на подводы, форсированными переходами двинулся прямо на восток и 21 апреля привел ее в ст. Ильинскую51. Отдох­нув в этой станице три дня, Добровольческая армия 25 ап­реля перешла в ст. Успенскую.

Еще в Ильинской до Добровольческой армии дошли вести о событиях на Дону и о взятии Новочеркасска (за­хват его Фетисовым с 14 по 18 апреля). Поэтому в Задонье, на ст. Егорлыкскую, был выслан конный разъезд Ге­нерального штаба полковника Барцевича. Вернувшись в Успенскую, Барцевич привез известие о восстании Дона. Конечно, сведения эти были несколько преувеличены, так как оформление восстания, в сущности, состоялось лишь в день прибытия Добровольческой армии в Успенскую (25 апреля). Слухи, однако, верно отражали донские настроения и улавливали общий подъем Дона.

Поэтому генерал Деникин принял решение вести Доб­ровольческую армию на Дон, и 29 апреля Добровольче­ская армия выступила из Успенской на север — в Задонье.

В ст. Плоской 30 апреля прибывший в нее донской разъезд сообщил, что на восставшие задонские станицы наступают большевики и генерал Деникин выслал кон­ницу на ст. Егорлыкскую, а бригаду генерала Богаевского — на Гуляй-Борисовку в направлении наступавших на задонские станицы большевиков.

4 мая, в пасхальную ночь, Добровольческая армия вернулась в донские станицы Егорлыцкую и Мечетинскую.

К началу мая немцы, продолжая свое наступление, уже подошли к границам Дона. Под давлением немцев укра­инские советские отряды стремились выбраться на желез­нодорожную магистраль Воронеж — Ростов с целью про­биться на север или на юг. На пути они, однако, встретили восставших казаков. Почти одновременно восстание вспыхнуло и в Верхне-Донском и Донецком округах.

В первом из них Мигулинская станица, узнав о движе­нии спасавшегося от немцев советского отряда от ст. Шептуховка (на железной дороге Воронеж — Ростов) с целью пробиться на север в Воронежскую губернию, мобилизо­вала всех казаков от 20 до 50 лет и 1 мая наголову разбила этот отряд52. В Донецком округе первой восстала ст. Гундоровская. Мобилизовав всех казаков до 70-летнего воз­раста включительно, гундоровцы 28 и 29 апреля разбили сформировавшийся в ст. Каменской отряд Щаденко. Но на Каменскую в это время отступала из Донецкого бассей­на армия Ворошилова. Учитывая всю тяжесть борьбы и неравенство сил, гундоровцы отправили в соседний г. Лу­ганск просить помощи у украинцев, по слухам, занявших город, но натолкнулись на немцев и обратились к ним за помощью. 2 мая подошел немецкий отряд, и совместно с немцами гундоровцы отразили нападение большевиков. Армия Ворошилова, преследуемая немцами, стремилась пробиться через Лихую на Царицын, но в районе ст. Ли­хой попала в район, «сплошь охваченный казачьим вос­станием»53. Восставшим донцам придонских станиц при этом удалось взорвать на пути отступления Ворошилова мост через р. Донец (у Белой Калитвы). Через двое суток красные его, однако, восстановили, и их эшелоны двину­лись на Чирскую (переправа через Дон), у Царицына.

4 мая последние советские отряды были изгнаны нем­цами с территории Украины, и волна германской оккупа­ции приостановилась на линии Новозыбков — Новгород-Северский — хутор Михайловский — Белгород — Валуйки — Миллерово. Украинское правительство Централь­ной рады, призвавшее немцев, однако, 29 апреля было за­менено немецким главным командованием в Киеве прави­тельством гетмана Скоропадского. Истинную причину этой замены немцы не скрывают. Генерал Людендорф со­вершенно определенно пишет: «Как и следовало ожидать, молодое украинское правительство оказалось неспособ­ным дать успокоение стране и поставить нам хлеб. И это правительство исчезло с поверхности. Власть принял гет­ман Скоропадский... С гетманом Скоропадским власть в Киеве перешла к правительству, с которым можно было работать. Он стремился обеспечить порядок в стране и широко идти нам навстречу»54.

Новая власть на Украине, конечно, более отвечала со­здавшемуся там режиму военной оккупации, чем не изжив­шее еще революционной демагогии социалистическое пра­вительство Центральной рады. Правительство генерала Скоропадского на Украине было гораздо резче выражен­ной контрреволюционной властью, чем Центральная рада, и это не могло не отразиться на общем ходе борьбы с большевизмом.

Почти одновременно с окончанием оккупации Ук­раины был заключен и Бухарестский мир с Румынией (7 мая), обеспечивавший Румынии до окончания войны суверенитет над Молдавией и оккупацию ее войсками Бессарабии.

Захват немцами Воронеж-Ростовской железнодорож­ной магистрали (у ст. Миллерово и Чертково) сгонял к югу не успевшие пробиться на север бежавшие с Украины остатки советских отрядов. Одновременно с этим к Росто­ву подходил и отряд полковника Дроздовского.

Восстание придонских станиц в такой обстановке, ко­нечно, сильно тревожило задержавшихся еще в Ростовском узле большевиков. 1 мая значительные силы красных из Новочеркасска повели наступление на Заплавскую груп­пу восставших донцов, руководимых Генерального штаба полковником Денисовым, наголову разбили большевиков, захватив 8 запряженных орудий, 5 тыс. снарядов и 200 тыс. патронов. Под влиянием этой удачи походный атаман ге­нерал Попов решил перейти в решительное наступление, нанося главный удар на Александров-Грушевск (камен-но-угольные шахты, центр местных советских формиро­ваний), лишь прикрываясь со стороны Новочеркасска. Однако по своему удельному весу Южная (Заплавская) группа Денисова, естественно, нацеленная на Новочер­касск, значительно превосходила Северную группу Семи-летова, действовавшую от ст. Раздорской на Александров-Грушевском направлении. Ей и был нанесен главный удар.

На второй день Пасхи, совпавший с днем празднова­ния св. Георгия Победоносца (6 мая (23 апреля по старому стилю)), Заплавская группа атаковала Новочеркасск и овладела донской столицей.

7 мая высланный ею из Новочеркасска конный отряд войскового старшины Туроверова вступил в Ростов. Од­новременно с ним с запада вступили в Ростов и немцы, выставившие в сторону Новочеркасска сторожевое охранение. Германская же кавалерия к вечеру 8 мая выдвину­лась до той переправы через Дон, по которой в феврале уходила из Ростова Добровольческая армия (Аксай) и за­няла памятную по февральскому совещанию ст. Ольгинскую.

Однако уже через день с севера на Новочеркасск хлы­нули остатки советских армий, которых гнали перед со­бой немцы от ст. Миллерово. Положение на северной окраине Новочеркасска 8 мая стало угрожающим. Имп­ровизированное повстанческое донское ополчение заколе­балось и под давлением зажатых между немцами и казака­ми стремившихся какой угодно ценой пробиться на юг на­пиравших большевиков стало сдавать. Положение созда­лось критическое, тем более что из-за несогласованности действий Северная группа Семилетова в этот день бездей­ствовала55 и лишь после настойчивых просьб Южной груп­пы выступила из ст. Раздорской. Под натиском большеви­ков казаки стали отходить к северному предместью Ново­черкасска — Хутунку.

В эту критическую минуту, однако, совершенно не­ожиданно в Новочеркасск к штабу Денисова полным хо­дом подъехал мотоциклист. Это был офицер отряда пол­ковника Дроздовского с донесением к старшему донскому начальнику: «Я с отрядом подхожу к Каменному Броду56. Отдаю себя и мой отряд в Ваше распоряжение и, если об­становка требует, могу выслать немедленно две горные батареи с конным прикрытием. Задачу для артиллерии и проводника высылайте. Полковник Дроздовский»57.

Отряд полковника Дроздовского, двигаясь среди ав­стро-германских отрядов, обойдя с севера Таганрог, кото­рый был уже занят немцами, в канун Пасхи (4 мая) атако­вал Ростов, желая предупредить занятие его немцами. За­хватив с налета вокзал, полковник Дроздовский вскоре овладел и Ростовом. Однако 5 мая на Ростов хлынули спа­савшиеся от немцев с севера советские эшелоны (лежавший на их пути Новочеркасск был занят донцами лишь на следующий день — 6-го) и вынудили отряд полковника Дроздовского очистить Ростов и отойти в селение Крым 15 км северо-западнее Ростова). 7 или 8 мая полковник Дроздовский узнал от донских разъездов58 о захвате каза­ками Новочеркасска и двинулся в этом направлении. Глав­ной заслугой Дроздовского, конечно, явилось то, что он угадал, что его помощь будет еще нужна в Новочеркасске в ту минуту, когда казалось, что положение донцов там уже совершенно упрочилось (нажим красных обозначился лишь 8-го, а ориентировка, которую он мог получить, от­носилась к 7-му, т. е. дню сравнительно полного благопо­лучия в районе Новочеркасска и одновременного занятия Ростова и донцами, и немцами).

Высланная Дроздовским конно-горная батарея хотя и сдержала натиск красных, но окончательно их отбить не смогла. Кризис боя еще не был изжит, но в эту минуту пол­ковник Дроздовский выслал донцам свой удивительный броневик «Верный», который, открыв пулеметный огонь, врезался в цепи красногвардейцев. Казаки оправились и перешли в наступление. Красные бежали, преследуемые казаками полковника Денисова и подоспевшей со сторо­ны ст. Заплавской конной частью Северного отряда Се­милетова.

Донская столица была снова прочно в руках донцов.

Отряд полковника Дроздовского вступил в Новочер­касск.

Бежавшие перед немцами и донцами советские отря­ды из Ростова хлынули по Владикавказской железной до­роге на Тихорецкую и Царицын. Генерал Деникин решил использовать это замешательство красных и, выступив 8 мая (т. е. в день окончательной ликвидации красных в Ростовском узле) тремя колоннами из Егорлыскской и Мечетинской, 10 мая атаковал ст. Сосыку, Крыловскую и Новолеушковскую по Владикавказской железной дороге. Захватив значительное количество огнестрельных при­пасов, Добровольческая армия к 13 мая, однако, отошла в исходное положение.

По первому взгляду казалось бы, что нажим немцев (и донцов), вызвавший стихийное бегство пробивавших­ся к Царицыну большевиков, отдавал их в руки Добро­вольческой армии. Однако, захватив нужные ей огнепри­пасы, Добровольческая армия пропустила большевиков. Спасло их различие «ориентации». В следующей главе этот вопрос будет разбираться подробно. Сейчас же дос­таточно указать на мотивы, руководившие генералом Де­никиным при этой операции: «Должен сказать откровен­но, — пишет генерал Деникин по поводу этой операции, — что нанесение более серьезного удара в тыл тем больше­вистским войскам, которые преграждали путь нашествия немцев на Кавказ, не входило тогда в мои намерения: из­вращенная донельзя русская действительность рядила иной раз разбойников и предателей в покровы русской на­циональной идеи... И большевики, ориентация которых была более упрощенной, так как и в немцах, и в донцах, и в Добровольческой армии они видели только врага, проско­чили на Тихорецкую»59.

Выйдя в поход в составе 4 тыс., Добровольческая ар­мия вернулась в Задонье в составе 5 тыс. Потери Добро­вольческой армии за 1-й поход составляли около 400 уби­тых, и она вывезла до 1,5 тыс. раненых. Значит, Кубань дала Добровольческой армии около 3 тыс. бойцов. Но кро­ме 3 тыс. бойцов она дала ей и кубанское правительство и Кубанскую раду. Этот привесок в отношении дальнейшей свободы действий Добровольческой армии был, однако, чреват последствиями. Три тысячи кубанцев, конечно, по­чти удвоили первоначальную численность армии, но зато наличие кубанских властей без территории не могло не связывать командование Добровольческой армией. Уже в Успенской в последних числах апреля, принимая решение идти на Дон, генерал Деникин должен был успокаивать кубанских правителей, обещая им не бросать Кубани и при первой возможности оказать вооруженную помощь для ее освобождения60.

Вернувшись в Задонье, Добровольческая армия нако­нец обретала столь нужный ей тыл. Раненые были отправ­лены в Новочеркасск. Добровольческая армия из «корво­ланта» превращалась в вооруженную силу с обеспечен­ным тылом...

2,5-месячный поход по кубанским степям не дал Доб­ровольческой армии ни территории, ни «организованно­го центра» в виде Екатеринодара, ни поднял поголовного восстания кубанского казачества. Ольгинские мечты не сбылись. Поход стоил России Корнилова и взбудоражил и способствовал организации из-за страха за свое существо­вание большевистского муравейника на Северном Кавка­зе. Беспристрастный итог актива и пассива 1-го похода не склоняется в пользу актива.

Но все эти подсчеты, верные математически, неприме­нимы в военном искусстве. Весь пассив 1-го похода мерк­нет перед теми нематериальными ценностями, которые Добровольческая армия пронесла и вынесла из своего Ку­банского похода. Она первая, без надежды на помощь, от­крыто пошла на вооруженную борьбу с большевизмом до конца. Окунувшись в советское море, она его бороздила в течение 80 дней, расчищая себе путь среди красных банд. Ничтожная по численности, она сбивала на своем пути все преграждавшее ей дорогу, не считаясь с числом. Вер­нувшись на Дон, она принесла с собой веру в возможность успешной борьбы и эту веру вливала и в сердца всех тех, кто ее потерял. Горсть добровольцев, вернувшихся с Кубани, завоевала себе право стать выразительницей чаяний не хотевшей сдаваться большевикам России. Кубанский поход Алексеевских добровольцев зимы 1917 г. превратил их в кадры будущей Русской армии. Духовная сила, которую принесла с собой Добровольческая армия из кубанских степей, создала ей ореол надежды России...

Австро-германская оккупация Финляндии, Белорус­сии, Украины и Крыма, восстание Дона и овеянная славой своего похода Добровольческая армия создавали совер­шенно новую обстановку на противобольшевистском фронте. Положение большевиков по сравнению с началом 1918г. резко ухудшилось. Удержание так легко давшейся им в ноябре 1917г. власти теперь становилось под вопрос. Русская контрреволюция начинала требовать от больше­виков отчета.

 

    К оглавлению.

 

Примечания

 

1        Ludendorff E. Meine Kriegserinnerungen. Berlin, 1920. S. 447, 448.

2        Смольный институт — резиденция Совета Народных Комиссаров в начале революции в Петербурге.

3        Мирный договор между Россией с одной стороны и Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией — с другой. (Официальное со­ветское издание.) М., 1918. С. 4.

4 Ленин и Брестский мир. С. 18.

5 Генерал Лукомский в своих «Воспоминаниях» (т. I, с. 289) отме­чает, что «в первой половине января 1918 г. в Новочеркасск приехали из Москвы два представителя великобританской и французской воен­ной миссии. Эти представители интересовались тем, что сделано и что предполагалось делать, и заявили, что пока союзники могут помочь нам только деньгами. Они сказали, что есть полная надежда получить 100 млн. рублей, которые будут передаваться в распоряжение генерала Алексеева по 10 млн. в месяц. Первая получка ожидалась в январе 1918 г., но запоздала, и от союзников в этот период мы ничего не полу­чили».

Между прочим, англо-французская конвенция, подписанная в Па­риже 23 декабря 1917г., определенно предусматривала «содействие генералу Алексееву, бывшему тогда в Новочеркасске» (Churchill W. S. Op. cit. P. 766).

6        Гражданская война. Т. 2. С. 66.

7        LudendorffE. Op. cit. S. 455.

8        Деникин А. И. Op. cit. T. II. C. 230.

9        Лукомский А. С. Указ. соч. Т. II. С. 9.

10      Там же. С. 10.

11      Там же. С. 10, 11.

12      Там же. С. 13.

13      Генерал Лукомский (т. II, с. 7) считает, что общая численность Добровольческой армии в этот период не превышала 3,5 тыс. человек.

14      Деникин А. И. Указ. соч. Т. П. С. 230, 231.

15      Там же. С. 233.

16      «Наша задача, — сказал генералу Лукомскому генерал Алексеев 25 февраля в Ольгинской, — должна заключаться в том, чтобы выбраться из кольца, которое образуют большевики. А там дальше будет видно: или будем продолжать борьбу, или распустим добровольцев, дав им денег и предложив самостоятельно через Кавказские горы пробираться кто куда пожелает или будет в состоянии» {Лукомский А. С. Указ. соч. Т. II. С. 8).

17      Приводимые генералом Лукомским (т. II, с. 10) слова генерала Алексеева на заседании в Ольгинской с походным атаманом Поповым.

18      Троцкий Л. Указ. соч. Т. I. С. 415. Примеч. 21.

19      Английский военный представитель в Румынии.

20      Дегтярев Л. Указ. соч. С. 67.

21      Теоретически этот документ никогда не был опровергнут, и на нем и основываются невозобновление СССР дипломатических сноше­ний с Румынией и притязания СССР на Бессарабию.

22      Леонтович В. (бывший в это время начальником штаба Покровского). Первые бои на Кубани. Мюнхен, 1923. С. 32.

23      Точно: 2500 пехоты, 800 конницы, 12 орудий, 24 пулемета (Филимонов А. П. (кубанский атаман). Кубанцы // Белое дело. Берлин, 1927. Т. II. С. 91).

24      Деникин А. И. Указ. соч. Т. II. С. 247.

25      Генерал Лукомский в своих «Воспоминаниях» (т. I, с. 291, 292) упоминает о приезде в Ростов еще 2 февраля из Екатеринодара предста­вителя Добровольческой армии на Кубани генерала Эрдели с черкес­ским князем Девлет-Гиреем, обещавшим в течение двух недель выста­вить 2000, а через 1,5-2 месяца — до 10 000 черкесов при условии выдать ему на них вооружение и содержание 1 млн. рублей. Генерал Корнилов хотел рискнуть, но генерал Алексеев наложил свое вето, пред­ложив лишь 200 000 рублей. Обиженный Девлет-Гирей не согласился и вернулся в Екатеринодар. Генерал Лукомский считает, что этот проект был неосуществим, но все же признает, что «в лучшем случае он при­вел бы к тому, что вооруженные черкесы, оставаясь в районе своих аулов, оказали бы на местах у себя более упорное сопротивление боль­шевикам».

26      Генерал Деникин (т. II, с. 330) приводит состав отряда полковни­ка Дроздовского: 667 офицеров и 370 солдат, сведенных в стрелковый полк, конный дивизион и 2,5 батареи (легкая, конно-горная и гаубич­ный взвод).

27      Драгони. Австро-венгерские операции по оккупации Украины в 1918 г. // Австрийский военный журнал. Вена, 1928. Май—июнь.

28      Гражданская война 1918-1921 гг. Т. III. С. 61.

29      Свечников М. Борьба Красной армии на Северном Кавказе (сен­тябрь 1918 - апрель 1919 г.). М.: Госвоениздат, 1926. С. 20.

30      Там же. Ред. примеч. С. 20.

31      Деникин А. И. Указ. соч. Т. II. С. 255.

32      Леонтович В. Указ. соч. С. 82, 83.

33      Конечно, «донцы» и «Донская армия» были связаны с приходом Добровольческой армии с Дона. Сам полковник Барцевич тоже не был донцом.

34 Суворин Б. За Родиной. Париж, 1922. С. 51.

35 Деникин А. И. Указ. соч. Т. II. С. 279.

36      Каковы были эти силы, установить, вероятно, никогда не удас­тся. Советский источник (Гражданская война 1918-1921. Т. III. С. 69) определяет их в 18 000 бойцов при 2-3 бронемашинах и 10-14 оруди­ях. Впрочем, эти цифры он поясняет так: «Такое количество их приво­дит генерал Деникин в своих «Очерках русской смуты». Проверить эти данные по другим источникам пока не удалось». Генерал Деникин действительно приводит эти цифры (т. II, с. 293), однако оговаривает­ся: « Какова их действительная численность, не знали ни мы, ни, веро­ятно, большевистское командование». Несомненно установленным можно считать лишь усиление к началу операции гарнизона Екатеринодара частями 39-й пехотной дивизии (Кавказской армии) со ст. Тихорецкой.

37      Александр Павлович Кутепов родился в 1882 г., по окончании Владимирского военного училища вышел в офицеры в 1904 г. в 85-й пехотный Выборгский полк, бывший в то время на Русско-японской войне. По возвращении с войны он переводится в лейб-гвардии Преоб­раженский полк, в котором принимает участие в мировой войне. Триж­ды раненный, награжденный Георгиевским крестом и оружием, А. П. Ку­тепов заканчивает войну командующим лейб-гвардии Преображенским полком. В Добровольческой армии с первых дней ее существования он ведет бои на Таганрогском направлении в январе 1918 г. По окончании1-го похода он получил бригаду и временно командовал 1-й пехотной дивизией. После 2-го Кубанского похода он становится новороссийс­ким губернатором. Произведенный в генерал-майоры, он в начале 1919г. становится во главе 1 -го армейского корпуса, с которым берет Харьков, Курск, Орел. Произведенный в генерал-лейтенанты, в Крыму генерал Кутепов командует 1-й армией. Произведенный в генералы от инфанте­рии, он эвакуируется в Галлиполи, а оттуда в Болгарию. Призванный великим князем Николаем Николаевичем в 1924 г. состоять в его не­посредственном распоряжении, он по смерти генерала Врангеля в 1928 г. становится во главе Русского общевоинского союза за границей, а с кончиной великого князя в 1929 г. — единственным возглавителем рус­ской зарубежной армии. 26 января 1930 г. похищен большевиками в Париже.

38      Деникин А. И. Указ. соч. Т. II. С. 294-296.

39      Там же. 299.

40      Дневник генерала Дроздовского. Берлин, 1923. С. 81, 82.

41      21 марта в Луганской, 22-го — в Хомутовской, 24-го — в Грушев­ской, 25-го — в Кривянской.

42      «Восставшие послали гонца к походному атаману генералу Попову с просьбой прибыть со своим отрядом на помощь казакам. Велико же было разочарование казаков, когда они узнали, что гене­рал Попов, прибыв в ст. Нижне-Курмоярскую (одна из станиц 2-го Донского округа), под впечатлением потери веры в возможность казачьего выздоровления и восстания 14 апреля отдал приказ о рас­пылении своего отряда, вследствие чего часть партизан с оружием разъехалась. По настоянию делегации от восставших станиц генерал Попов отменил отданное распоряжение, и поколебленное настроение восставших снова окрепло». См.: Янов Г. П. Дон под большевиками весною 1918 года и восстание станиц // Донская летопись. № 3. С. 22.

43      Янов Г. П. Освобождение Новочеркасска и Круг спасения Дона // Донская летопись. № 3. С. 35.

44      Характерный факт, указывающий на перерождение психологии казачества за весну 1918 г., приводит Г. Янов (Донская летопись. № 3. С. 40). При объезде 26 апреля походным атаманом генералом Поповым восставших казаков в Заплавской станице казаки стоявших в резерве полков перед приездом походного атамана просили разрешения отве­тить ему на его приветствие: «Здравия желаем, Ваше Превосходитель­ство», а не «господин генерал», как это было установлено в эпоху Вре­менного правительства в 1917 г.

45      LudendorffE. Op. cit. S. 504.

46      Генерал-лейтенат А. И. Деникин по окончании Киевского воен­ного училища в 1892 г. был произведен в офицеры во 2-ю артиллерий­скую бригаду. По окончании Академии Генерального штаба он, прослу­жив 8 лет на должностях Генерального штаба в войсковых штабах (кор­пуса и дивизии), принял командование 17-м пехотным Архангелогородским полком. Прокомандовав три года полком, он был произведен перед самой войной в генерал-майоры.

Начав войну генерал-квартирмейстером штаба 8-й армии, он через месяц получил 4-ю стрелковую бригаду, прокомандовав которой свы­ше двух лет, он в 1916 г., награжденный орденами Св. Георгия 4-й и 3-й степеней, получил в командование VIII армейский корпус. После рево­люции, в апреле 1917 г., он становится начальником штаба Верховного главнокомандующего, в июне — главнокомандующим Западным, а в августе — Юго-Западным фронтами. Арестованный по приказу Керен­ского в связи с выступлением генерала Корнилова, он вместе с послед­ним до октябрьского переворота был заключен в Быхов. Прибыв на Дон в начале декабря 1917 г., он сперва командует дивизией Добро­вольческой армии, а с выступлением в 1 -и Кубанский поход становится помощником командующего армией. В день принятия им командования Добровольческой армией гене­ралу Деникину было всего 45 лет. По окончании войны Деникиным написан капитальный пятитомный труд, посвященный нашей Граждан­ской войне, — «Очерки русской смуты».

47 Деникин А. И. Указ. соч. Т. II. С. 305, 306.

48 Суворин Б. Указ. соч. С. 123.

49 Деникин А. И. Указ. соч. Т. II. С. 308, 309.

50 Филимонов А. П. Указ. соч. С. 105.

51 В частности, от Дядьковской до Ильинской армия шла непре­рывно 70 часов (Тер-Абрамиан А. И. Поход Корнилова. Ростов-н/Д.: Изд. Типолитографии, б/г. Издание, несомненно, 1918 г.).

52 Это был Тираспольский отряд 2-й социалистической армии (Дон­ская летопись. № 3. С. 28), принадлежавший к составу Муравьевской
Одесской армии.

53 Гражданская война 1918-1921 гг. Т. III. С. 64.
54 LudendorffE. Op. cit.
S. 502.

55 Янов Г. П. Освобождение Новочеркасска... С. 49, 50.

56 Хутор в 16 км к западу от Новочеркасска.

57 Янов Г. П. Освобождение Новочеркасска... С. 48.

58 «7 мая вечером штаб полковника Денисова имел уже сведения, что у сел. Б. Салы (в 25 км к западу от Новочеркасска) появился какой-то антибольшевистский отряд. Штаб немедленно принял меры, дабы связаться с «неизвестными друзьями». Был послан разъезд, коему было приказано войти в связь с отрядом и доложить всю обстановку, сложившуюся в Новочеркасске». (Янов Г. Освобождение Новочеркас­ска... С. 48. Примеч. 2.)

59      Деникин А. И. Указ. соч. Т. II. С. 345.

60      Там же. С. 320, 321.