Глава 6. Лето 1918 года. Царицын. Волга. Кубань

Проблема Царицына. Свидание в Манычской (28 мая). Оценка Царицынского направления донским атаманом, Добровольческой армией и бельм командованием Восточного фронта. Первое наступление донцов на Царицын (июль) и контрнаступление красных от Царицына (22 августа). Зарождение идеи замены донских ополчений для наступления в глубь России «русскими» формированиями на Дону. Восстание левых эсеров (6-7 июля) в Москве и его отражения. Восстание правых эсеров на Верхнее Волге (6-21 июля). Потеря красными Симбирска (21 июля) и Екатеринбурга (25 июля). Оренбургский фронт. Захват полковником Каппелем Казани (6 августа). Соотношение сил на Восточном фронте. Архангельск. 2-й Кубанский поход Добровольческой армии. План операции. Взятие ст. Великокняжеской (28 июня). Захват Тихорецкой (14 июля). Поход на Кущевку и Кавказскую. Контрманевр Сорокина и.бои у Кореновской. Взятие Екатеринодара (16 августа). Захват таманцами Туапсе (1 сентября). Общая обстановка к 1 сентября 1918 г.

Освобождение Дона, возвращение Добровольческой армии из похода на Кубань и образование фронта на Волге, естественно, ставили вопрос о согласовании усилий этих трех основных военных группировок русской контрреволюции. И эта проблема с военной точки зрения была проблемой Царицына.

Всякое продвижение донцов на северо-восток, на соединение с Самарским фронтом Народной армии, фланкировалось Царицыном. На него же базировались красные силы Северного Кавказа. Царицын же обеспечил за большевиками Астрахань, разъединявшую уральских казаков от юго-восточного казачества. Захват Царицына с выходом на Баскунчак (от Царицына до Баскунчака 170 км)1 резал железную дорогу, связывавшую Астрахань с Россией, на суше и прекращал связь с ней по Волге.

Весь красный Северо-Кавказский фронт от Черного до Каспийского моря базировался, таким образом, лишь на Царицын и Астрахань. Борьба с красными на Северном Кавказе была возможна либо ударом в лоб, двигаясь на Кубань, либо ударом по тылам через Царицын и на железную дорогу у Баскунчака.

Царицын обеспечивал владение Каспийским морем и связывавшей его с центром железной дорогой Урбах — Астрахань.

Исключительное стратегическое значение Царицына было отлично понято красными. «Обладая Царицыном, — пишет начальник штаба оборонявшей его Красной армии Клюев, — красные обеспечивали свое господство на Нижней Волге и благодаря этому связь с Астраханью и Северо-Кавказским театром. Утвердившись в Царицыне, белые, в свою очередь, могли рассчитывать на установление более тесной связи с уральским казачеством, а через него и с Восточным белогвардейским фронтом...»2

То же самое позже писал и советский главнокомандующий Вацетис: «Если этот город (Царицын) перейдет в руки противника, то этим будет дана возможность ему прервать красные сообщения с Астраханью по Волге и по железной дороге Урбах — Астрахань, равно как противник получит возможность установить общий сухопутный фронт между войсками Деникина и Колчака»3.

И ликвидация красных сил на Северном Кавказе, и обеспечение правого фланга Донского фронта, и соединение Южного контрреволюционного фронта с Восточным решались захватом Царицына.

Первая задача отвечала основной, поставленной себе Добровольческой армией еще в Оренбургской, цели. Вторая была тесно связана с существованием прочного Донского фронта. Наконец, третья являлась задачей общероссийского масштаба в вооруженной борьбе всей русской контрреволюции с красной Москвой. Казалось бы, что в этом вопросе расхождения мнений среди различных группировок русской контрреволюции быть не могло. И Южный, и Восточный фронты были одинаково с военной точки зрения заинтересованы в объединении их усилий, а Южный фронт — в захвате того пункта, который одновременно решал основные задачи и Дона, и Добровольческой армии.

Удаление Царицына от ближайшего, левого, фланга Восточного фронта составляло около 20 армейских переходов (300 км до Уральского фронта у Новокузнецка и около 450 км до Хвалынска, занятого Народной армией). Если учесть, что продвижение восставших донцов за май и июнь от Новочеркасска до северных границ Дона составляло те же 450 км, нельзя считать это удаление чрезмерным и установление взаимодействия фронтов нереальным.

Подход донцов к подступам к Царицыну в начале июля позволял рассчитывать на подход от Царицына к Саратову (около 300 км) в середине августа.

В это время Восточный фронт уже протянулся до Вольска (в 100 км с небольшим от Саратова).

Соединение южных армий с уральскими казаками, чехами и Народной армией на Средней Волге закупоривало весь Северо-Кавказский, еще только организовавшийся в это время, фронт, лишая его всех источников снабжения. Германо-турецко-английская оккупация (Черное море и Закавказье) довершала его изоляцию и с запада, и с юга. С военной точки зрения летом 1918 г. Царицын являлся единственным важнейшим объектом операций и Восточного и Южного фронтов русской контрреволюции.

Увы, политически Царицын оказался яблоком раздора, и его исключительное стратегическое значение было принесено в жертву соображениям далеко не всегда понятным с чисто военной точки зрения.

Проблема Царицына — капитальная проблема нашей Гражданской войны в 1918 г., и не остановиться подробно на ней значило бы отказаться от оценки всей нашей вооруженной борьбы с красными в целом. Разбирая проблему Царицына, однако, сейчас же приходится натолкнуться на ограниченное ее толкование, главным образом с точки зрения лишь соединения Южного и Восточного фронтов. Этим же, как мы видели выше, далеко еще не исчерпывалось значение Царицына.

Посмотрим поэтому теперь, как же царицынская проблема расценивалась начиная с июня 1918 г., т. е. со времени фактического возникновения фронтов Гражданской войны. Первое разногласие по этому вопросу возникло уже в конце мая между Добровольческой армией и Доном.

Еще 28 мая в ст. Манычской (на южном берегу Дона против Новочеркасска) состоялось свидание вождей Добровольческой армии генералов Алексеева и Деникина с донским атаманом Красновым.

Генерал Краснов определенно стоял на точке зрения необходимости совместного выдвижения донцов и добровольцев на Царицын. Командование Добровольческой армии «ближайшей частной задачей армии» ставило освобождение Задонья и Кубани. Донской атаман звал идти на Царицын, Добровольческая армия от него уходила.

Чем же можно объяснить подобное разногласие в стратегически, казалось бы, бесспорном вопросе? Объяснение обеих точек зрения мы найдем в воспоминаниях генералов Краснова и Деникина.

«Если генерал Деникин, — сказал донской атаман на свидании в Манычской, — считает возможным со своими добровольческими частями оставить Кубань и направиться к Царицыну, то все донские войска Нижне-Чирского и Великокняжеского районов будут подчинены автоматически генералу Деникину. Движение на Царицын при том настроении, которое замечено в Саратовской губернии, сулит добровольцам полный успех. В Саратовской губернии уже начались восстания крестьян. Царицын даст генералу Деникину хорошую чисто русскую базу, пушечный и снарядный заводы и громадные запасы всякого войскового имущества, не говоря уже о деньгах. Добровольческая армия перестанет зависеть от казаков. Кроме того занятие Царицына сблизило бы, а может быть, и соединило бы нас с чехословаками и Дутовым и создало бы единый грозный фронт. Опираясь на Донское Войско, армия могла бы начать свой марш на Самару, Пензу и Тулу, и тогда донцы заняли бы Воронеж...

— Я ни за что не пойду на Царицын, — сказал категорически Деникин. — Потому что там мои добровольцы могут встретить немцев. Это невозможно.

— Но ручаюсь вам, — возразил атаман, — что немцы дальше Бело-Калитвенской ст.4 на восток не пошли и без моего разрешения не пойдут.

— Все равно на Царицын я теперь не пойду, — упрямо сказал Деникин. — Я обязан раньше освободить кубанцев — это мой долг, и его исполню.

Генерал Алексеев поддержал Деникина. Он считал, что направление на Царицын действительно создаст единый фронт, но все дело в том, что кубанцы из своего войска никуда не пойдут, а Добровольческая армия бессильна что-либо сделать, так как в ней всего около 2500 штыков. Ей нужно отдохнуть, окрепнуть и получить снабжение, и вот Донское Войско должно ей в этом помочь. Кубань хотя и поднялась против большевиков, но сильно нуждается в помощи добровольцев. Если оставить кубанцев одних, можно опасаться, что большевики одолеют их, и тогда Донская армия будет угрожаема со стороны Кубани.

«На совещании было решено, что Добровольческая армия пойдет весной на Кубань и Екатеринбург и только после освобождения его она сможет помочь донцам в операциях на Царицын. Таким образом, обе армии — Донская и Добровольческая — расходились по двум взаимно противоположным направлениям...»5

Генерал Деникин так описывает это свидание: «28 мая по моему приглашению в ст. Манычской состоялось совещание с генералом Красновым, в котором приняли участие генерал Алексеев, кубанский атаман Филимонов, генерал Бугаевский и др. Генерал Краснов настаивал на немедленном движении Добровольческой армии к Царицыну, где «есть пушки, снаряды и деньги, где настроение всей Саратовской губернии враждебно большевикам». Царицын должен был послужить в дальнейшем нашей базой. Я, поддержанный генералом Алексеевым и атаманом Филимоновым, изложил наши мотивы и настаивал на своем плане»6.

Каковы же были эти мотивы? На это также дают ответ «Очерки русской смуты» генерала Деникина. «В середине (т. е. в конце по новому стилю) мая, — пишет генерал Деникин, — когда решался план предстоящей операции, не было еще ни поволжского, ни чехословацкого движения. Внешними факторами, обусловливавшими решение политической стороны вопроса, были только немцы, Краснов и гибнущая Кубань. От того или иного решения вопроса зависело существование армии и всего добровольческого движения... Конечная цель его не возбуждала ни в ком сомнений: выход на Москву, свержение советской власти и освобождение России. Разномыслия вызывали лишь пути, ведущие к осуществлению этой цели...

«Я в полном согласии с генералом Романовским (начальник штаба Добровольческой армии) ставил ближайшей частной задачей армии освобождение Задонья и Кубани. Исходили мы из следующих соображений:

1. Немедленное движение на север при условии враждебности немцев, которые могли сбросить нас в Волгу, при необходимости базирования исключительно на Дон и Украину и при «нейтралитете», пусть даже вынужденном, донцов мы могли поставить армию в трагическое положение: с севера и юга — большевики, с запада — немцы, с востока — Волга. Что касается перехода армии за Волгу, то оставление в пользовании большевиков богатейших средств Юга, отказ от людских контингентов, притекавших с Украины, Крыма, Северного Кавказа, — словом, отказ от поднятия против советской власти Юга России наряду с востоком представлялся совершенно недопустимым. Он мог явиться лишь результатом нашего поражения в борьбе с большевиками или немцами.

2. Освобождение Задонья и Кубани обеспечивало весь Южный 400-верстный фронт Донской области и давало нам свободную от немецкого влияния, обеспеченную и богатую базу для движения на север; давало приток укомплектований надежным и воинственным элементом; открывало пути к Черному морю, обеспечивало близкую и прочную связь с союзниками в случае их победы, наконец, косвенно содействовало освобождению Терека.

3. Нас связывали нравственные обязательства перед кубанцами, которые шли под наши знамена не только под лозунгом спасения России, но и освобождения Кубани... Невыполнение данного слова имело бы два серьезных последствия: сильнейшее расстройство армии, в особенности ее конницы, из рядов которой ушло бы много кубанских казаков, и оккупация Кубани немцами. «Все измучились, — говорил генералу Алексееву председатель кубанского правительства Быч, — Кубань ждать больше не может... Екатеринодарская интеллигенция обращает взоры на немцев...» Таманский отдел в конце мая (в середине июня по новому стилю) после неудачного восстания сделал это фактически...»7 Ясно, что из трех сторон царицынской проблемы — соединения с Восточным фронтом, устранения фланкирующей Донской фронт угрозы и выхода на сообщения Северо-Кавказской группы красных с Москвой — генералом Красновым руководил главным образом мотив устранения угрозы Донскому фронту. Ведь чехословацкое выступление началось только за два дня до свидания в Манычской, а начало Самарского фронта относится к 8 июня. Знать ни о чехах, ни о Народной армии в Манычской не могли ни генерал Деникин, ни генерал Краснов. Однако, руководствуясь этой «чисто донской оценкой» Царицына, генерал Краснов интуитивно этим решал и всю стратегическую проблему южной группировки контрреволюции. Против выдвижения на Царицын генерал Деникин приводит три основных возражения: опасение немцев, перенесение базы Добровольческой армии с юга на восток и стремление к решению борьбы на Северном Кавказе путем лобового удара через Кубань, а не путем воздействия на сообщения Северо-Кавказской группы красных, ударом по ее тылам через Царицын, Астрахань и Саратов.

Опасения вмешательства или даже угрозы со стороны немцев, конечно, остаются в области предположений. О том, как реагировали бы немцы на выдвижение Добровольческой армии на Царицын, можно только гадать. Нет, однако, никаких серьезных данных, подтверждающих опасения генерала Деникина. Немцы, конечно, не могли сочувствовать созданию противонемецкого фронта на Волге, но захват Царицына и движение со Средней Волги и на Москву, а не на немцев вряд ли могло бы вызвать с их стороны репрессии по отношению к Добровольческой армии. Во всяком случае идея противогерманского фронта на Волге была идеей совершенно отвлеченной, родившейся у наших союзников, и фактически действия нашего Поволжского фронта ни в какой степени этой идее не отвечали. Идея эта в течение всего 1918г. служила лишь флагом, под который Восточный фронт надеялся получить помощь союзников. Наличие немцев «с запада» при движении на Царицын нисколько не менялось и при движении на Кубань, ибо в этом случае они были бы «с тыла». Движение на Кубань обеспечивало тыл Дона, но ведь и выдвижение немцев на Кубань, которого так опасался генерал Деникин, точно так же решало бы этот вопрос, только не за счет русских сил, а за счет немцев. Встреча с немцами при движении на Москву была наименее вероятной именно на Царицынском направлении, так как все остальные пути с юга, кроме Царицына, вели через области австро-германской оккупации и лишь один Царицын находился вне сферы их влияния.

Базой все равно оставался на первое время тот же Дон. И при движении на Екатеринодар, и при движении на Царицын базирование Добровольческой армии шло бы на тот же Ростов и Украину. И если эти базы признавались Добровольческой армией «несвободными от немецкого влияния», то, казалось бы, именно Царицын давал возможность перемены базирования на Урал и Сибирь и как бы разрешал и этот вопрос в наиболее благоприятном для Добровольческой армии, желавшей избавиться от немецкой базы, смысле.

Удар по Царицыну, резавший все тылы Северо-Кавказской группы красных, предрешал ее дальнейшую судьбу. Уйти ей было некуда, и держаться на Северном Кавказе без снабжения, стиснутой между Доном и Добровольческой армией с севера и оккупированным германцами, турками и англичанами Закавказьем, она долго все равно не могла бы. Освобождение Кубани при этом достигалось само собою, как «побочный продукт» основной операции, удара по тылам Северо-Кавказской группы красных.

Лобовой удар на Кубань, конечно, тоже решал задачу по освобождению Северного Кавказа, но он решал ее по принципу стратегии фронтальных ударов и отказа от оперативного маневра. Конечно, кубанской раде такая стратегия казалась наиболее отвечающей прямым интересам Кубани. Аул Шенджий продолжал оказывать свое влияние на стратегию Добровольческой армии.

Весь ход дальнейших событий летом и осенью 1918г., однако, показал те трудности, с которыми было сопряжено отжимание красных, не терявших своей базы, с Северного Кавказа. В конце концов, после шести месяцев борьбы, они, хотя и сильно потрепанные, все-таки отошли к Астрахани и, засев в ней, в течение всей нашей Гражданской войны оставались угрозой правому флангу Добровольческой армии, отделяя ее от уральских казаков.

Движение на Царицын, несомненно, лишало Добровольческую армию немедленного пополнения кубанскими казаками, не оно зато обещало ей поддержку уральцев и давало донцов. Настроения Саратовской губернии с ее немецкими колонистами, по-видимому, верно расценивались генералом Красновым. Ведь действительно, 18 мая в Саратове восстал местный гарнизон, и восстание было подавлено лишь переброской частей с уральского фронта. «Поражение Красной Армии в ее походе на Урал (первая половина мая 1918 г.), — пишет советский источник, — всколыхнуло все антисоветские элементы не только в селах, но и в городах»8.

При свидании в Манычской, правда, Поволжского фронта еще не было, но ведь после Манычской прошел еще целый месяц до того, как Добровольческая армия двинулась на Кубань, а за это время были взяты Самара и Сызрань, Дутов возвратился из Тургайских степей, начала формироваться Сибирская армия и чехи пробивались и из Сибири и с Волги на Уфу. Восточный фронт переставал быть фиктивным, о его существовании не могли не знать ни Добровольческая армия, ни Дон. Уже к концу июня (т. е. в первой половине июля) генерал Алексеев, пишет генерал Деникин, «все чаще стал мне напоминать о Волге»9. Его письмо от 13 июля дышало вновь глубоким пессимизмом: «Углубление наше на Кубань может повести к гибели. Обстановка зовет нас на Волгу... Центр тяжести событий, решающих судьбы России, перемещается на восток. Мы не должны опоздать в выборе минуты для оставления Кубани и появления на главном театре». Вопрос о соединении фронтов к концу июня приобретал совершенно другое значение, чем в день свидания в Манычской. Значение Царицына все росло, но Добровольческая армия уже повернула на Кубань и в течение всей второй половины 1918 г. уходила от главного объекта своих усилий — Москвы к Каспийскому морю и Кавказским горам...

Звали в Царицын и союзники. Генерал Деникин прямо пишет: «Представитель союзников — генерал Лаверн (звал) — на Царицын»10.

И тем не менее Добровольческая армия, простояв еще месяц в Задонье, в конце июня ушла на Кубань...

Посмотрим теперь на то, как Царицын расценивался Восточным фронтом русской контрреволюции. «Саратов, — пишет начальник оперативного отделения штаба Народной армии, тогда Генерального штаба полковник Петров, — имел для нас громадное значение не только потому, что он был центром, откуда направлялись удары через Николаевск, а еще и потому, что на Саратовском направлении дрались с большевиками уральские казаки и часть крестьян Новоузенского уезда. Силы Уральского войска были небольшие, но испытанные в долгой борьбе. Удар на Саратов давал возможность уральцам выйти на Волгу и освободить часть сил для активных действий вместе с самарцами. Кроме того, население побережья Волги относилось к большевикам более враждебно, чем в других местах»11. Однако Народную армию тянуло к северу — на Казань. «Командование русское в лице полковника Каппеля и чешское в лице полковника Степанова горели желанием ударить по Казани серьезно и по возможности развить удар вверх по Волге»12. Внимание Восточного фронта все более и более отвлекалось на север.

Причины этого, отталкивания от южных контрреволюционных армий видны из слов стоявшего в сентябре во главе Восточного фронта генерала Болдырева.

«Разрыв между фронтом Юга и Поволжья, — пишет генерал Болдырев, — был слишком велик. Надо было прежде всего сойтись поближе... В то время связь была возможна лишь через небольшие казачьи (уральские) отряды, занимавшие Гурьев (в устье р. Урала), затем через Каспий и Северный Кавказ... Более короткое направление для связи могло быть через Царицын, но оно не было надежным... При большем единстве, при отсутствии сепаратизма у южан, наиболее выгодным представлялось добиваться непосредственной боевой связи с южной Добровольческой армией, т. е. направляя все усилия и главный удар в юго-западном направлении, примерно на фронт Саратов — Царицын. При успехе операции в этом направлении получалась бы огромная, охватывающая красных дуга, сжимание концов которой сулило самые решительные результаты. Москва, кроме того, лишилась бы запасов богатого Юга, лишилась бы угля и столь необходимого ей жидкого топлива»13.

Стратегически, таким образом, восточное направление не сомневалось в единственно целесообразном операционном направлении на Саратов — Царицын.

Политически, увы, оно смотрело иначе. «Сепаратизм и идеологическое отчуждение Юга, — пишет тот же Болдырев, — страх опоздать с торжественным въездом в покоренную Москву продолжались еще долго и потом, когда Директория сменилась уже единодержавием Колчака»14.

Не военные, а чисто политические соображения тянули Болдырева на север: «Наоборот, — пишет он, — с севера из Архангельска, где образовалось свое правительство с членом Директории Н. В. Чайковским во главе, получилось не только признание Директории как центральной всероссийской власти, но и горячее стремление к возможно скорейшему установлению связи»15.

Упрекая южан в сепаратизме, Болдырев совершенно открыто признается, что им в его решении руководили тоже причины совершенно не стратегические. Правда, что он это стремится несколько завуалировать словами: «Это (т. е. северное, на Архангельск) направление имело также свои выгоды; при успехе оно предоставляло в распоряжение главнокомандования железнодорожный путь к Котласу, где имелись некоторые запасы, и далее по Двине вело к связи с Архангельском, с богатым источником боевого снабжения, столь необходимого в то время»16. Если только припомнить, что от Урала (от Екатеринбурга) до Архангельска было 1200 км по железной дороге до Котласа и оттуда еще 500 км вверх по Двине, т. е. всего около 1700 км, в то время как между левым флангом Восточного фронта (Новоузенск) и Царицыном было лишь 300 км, становится ясно, насколько планы генерала Болдырева были далеки от соображений чисто военных.

Увы, подобные же нотки встречаются и у южного командования. «Там (на Волге), — пишет генерал Деникин, — нам предстояли бы еще более сложные отношения с черновским Комучем»17.

Все же если соединение Восточного и Южного фронтов русской контрреволюции и встречало почти непреодолимые препятствия в расхождениях идеологических и политических, отодвигая на второй план соображения чистой стратегии, то ведь этим все-таки проблема Царицына еще не исчерпывалась. При расхождении Донской армии на север, а Добровольческой — на Кубань Царицын продолжал оставаться на фланге всего продвижения донцов на север, а борьба с Северо-Кавказским фронтом красных приводила Добровольческую армию к фронтальному наступлению на кубанских большевиков. Между тем обе задачи проще всего решались совместным наступлением донцов и добровольцев к Царицыну. Вместо этого они двинулись в конце июня по двум взаимно противоположным направлениям. Значение Царицына не было оценено русской контрреволюцией, и это чрезвычайно затруднило всю вооруженную борьбу с большевиками.

Донцы, отжимая отряды Щаденко и Ворошилова на Царицын, к середине июля подошли к городу на расстояние 30-50 км (Мамонтов — к Карповке с запада, Фицхелауров — с северо-запада к Качалинской). В то же время, как будет подробнее изложено ниже, добровольцы при содействии донцов отрезали Царицын и от Кубани, захватив 28 июня ст. Великокняжескую. Однако отдельные бежавшие с Украины под натиском немцев советские отряды постепенно переформировались в Царицынский фронт, во главе которого стояла тройка — Сталин, Минин и Ворошилов, причем последний стал непосредственно во главе вооруженных сил фронта18.

Разрозненные отряды были переформированы в четыре дивизии. 30 тыс. рабочего населения Царицына укомплектовали их надежным пополнением. Металлургические заводы Царицына (особенно французский завод Дюмо и бывший орудийный завод, построенный во время мировой войны) обеспечили снабжение Царицынского фронта 13 бронепоездами, что по местным условиям давало громадные преимущества обороне. Действительно, сходившиеся в Царицыне три железные дороги (от Тихорецкой, Лихой и Поворина) образовывали западнее города, благодаря соединительным веткам, выдвинутый в среднем на 10 км как бы железнодорожный плацдарм, обеспечивавший возможность самого широкого маневрирования бронепоездами. Отсутствие же серьезной угрозы со стороны Великокняжеской, так как Добровольческая армия по взятии ее 30 июня повернула на юго-запад, на ст. Тихорецкую, обеспечивало коммуникации Царицына на Владимировку — Баскунчак.

Но сил донцов для выдвижения на основных их операционных направлениях: Пензенском (Балашовский железнодорожный узел) и Воронежском (вверх по Дону и по железнодорожной линии Москва — Воронеж — Ростов) и на Царицын — не хватало. Взять Царицын с налета в июле и августе донцам не удалось. Между тем красные, организовавшись сами, 22 августа перешли в наступление из Царицына и к началу сентября выдвинулись до Дона на фронте в 80 км от устья р. Иловли до железнодорожного моста на линии Лихая—Царицын (Ляпичев) и по железной дороге к Великокняжеской до ст. Гнилоаксайской.

Таким образом, кольцо, окружавшее Царицын, было раздвинуто красными и донцы откинуты примерно на 3-4 перехода от города. Этим все продвижение донцов на север в Усть-Медведицком округе сразу становилось под фланговый удар со стороны Царицынской группы красных.

Выдвижение донцов на Воронежском направлении дало им к середине июля Богучарский уезд (пограничный с Доном юго-восточный уезд Воронежской губернии).

Сохранение отбитых у большевиков с боем границ Дона требовало захвата ряда пограничных узлов. Однако в сознание рядовой казачьей массы это проникало с трудом. Дойдя до «границ», дальше казаки идти не хотели. Очень типична в этом отношении приводимая Генерального штаба полковником Добрыниным в его «Вооруженной борьбе Дона с большевиками» речь рядового казака на круге: «Я коснуся одному, господа члены: так как мы на той поприще стоим, штобы свово не отдать, а чужово нам не надо, то надо до тово добиться, штобы эти флажки [указывает на карту] назад не передвигались, но и вдаль далеко не пущались... Россия?.. Конечно, держава была порядошная, а ныне произошла в низость... Ну и пущай... У нас и своих делов немало собственных... Прямо сказать, господа члены, кто пропитан казачеством, тот своево не должен отдать — дурно... А насчет России повременить. Пущай круг идет к той намеченной цели, штобы спасти родной край — пригребай к своему берегу... Больше ничего не имею, господа члены»19...

С этими настроениями был вынужден считаться и донской атамана, и для похода на Россию он поэтому-то и готовил «постоянную» армию. «Атаман знал, — пишет Краснов, — что все казаки на Москву ни за что не пойдут, а эти 30 тыс. (постоянная армия), а за ними столько же охотников наверное пойдут» (курсив генерала Краснова)20. Отсюда же родилась и идея будущей Южной армии, которая должна была сменить казаков за пределами Донской земли. «Какая-то, — пишет Краснов, — все равно какая, но армия, составленная из русских людей на северной границе Донского Войска, была необходимо нужна атаману ввиду крайнего утомления донских казаков, решительного отказа их бороться и спасать Россию в полном одиночестве» (курсив генерала Краснова)21.

Эта «русская» армия зародилась одновременно в трех группировках, из которых две — собственно Южная армия и армия Астраханская начали формироваться в конце июля и в первой половине августа22 немцами. Было ли это случайным совпадением или начало германского поражения (вторая половина июля — август 1918 г.) изменило политику немцев, но до этого на такие формирования они не шли. И Астраханская армия, формируемая калмыцким князем Тундутовым для действий в Задонье, и Южная армия, вначале под командованием генерала Семенова, направленная в Богучанский уезд Воронежской губернии (на левом фланге Донского фронта), летом 1918г. только еще начали развертываться, и боевой их состав в это время не превышал нескольких тысяч бойцов.

Третьей группировкой была создававшаяся самим донским атаманом Русская народная армия, преимущественно из крестьян, ушедших от большевиков из Саратовской губернии, возглавлявшаяся 32-летним офицером Генерального штаба подполковником Манакиным.

Первоначально группировки эти не были объединены и подчинялись генералу Краснову лишь оперативно. Генерал Деникин приводит, однако, справку о том, что и Семенов, и Манакин уже 19 августа приказами донского атамана были назначены военными губернаторами соответственно Воронежской и Саратовской губерний23, что подчеркивает идею генерала Краснова уже в августе передать Воронежский и Саратовский фронты этим вновь формируемым «русским» армиям.

Все же генералу Краснову удалось добиться от круга, собравшегося 28 августа, постановления (от 1 сентября) о том, что «для наилучшего обеспечения наших границ Донская армия должна выдвинуться за пределы области, заняв города Царицын, Камышин, Балашов, Новохоперск и Калач в районе Саратовской и Воронежской губерний24. Что же собою представляли эти пункты? Это были узловые или конечные станции на подводивших к Дону железных дорогах, в удалении от границ области в среднем в 30 км25. Задачи, ставившиеся Донской армии вне донских «граней», были, как видно, более чем скромные...

Первая половина июля впервые с октябрьского переворота поставила советскую власть лицом к лицу и с «внутренним врагом». Расхождения по поводу советской политики в Бресте, приведшие после подписания мира к выходу левых эсеров из состава правительства, готовили советской власти большие сюрпризы.

Уже 20 июня в Петрограде был убит эсерами видный советский комиссар Володарский.

Заседавший же в начале июля одновременно с 5-м съездом Советов, Всероссийский съезд партии левых эсеров постановил «разорвать революционным способом гибельный для русской и мировой революции Брестский договор»26.

Исполнение воли съезда было поручено ЦК партии. Последний же решил выполнить волю съезда путем убийства германского посла в Москве графа Мирбаха, поставив советскую власть перед фактом разрыва Брестского мира. В заседании ЦК 4 июля это убийство было поручено вызвавшимся на это Блюмкину и Андрееву. Оба служили в Чека, первый на должности начальника отделения по борьбе со шпионажем, а второй — фотографом того же отделения. Было решено использовать аппарат Чека для подделки документов и для проникновения в германское посольство под предлогом дела племянника посла графа Р. Мирбаха, обвинявшегося Чека в шпионаже.

Подделав документы в самой же Чека, Блюмкин и Андреев проникли к графу Мирбаху и, попросив свидания по личному делу, касающемуся его племянника, в 3 часа дня 6 июля убили германского посла.

Убийство Мирбаха было сигналом для начала общего восстания левых эсеров в Москве. Эсеровские главари (Александров, Карелин, Камков-Кац и М. Спиридонова) стояли во главе восстания. Отряд чекиста Попова арестовал главу Чека Дзержинского, выехавшего для разбора убийства Мирбаха. Вслед за ним вооруженными матросами были арестованы и сподвижники Дзержинского по Чека — Лацис и председатель Московского Совдепа Смидович.

Восставшие захватили и почтамт и арестовали наркома Подбельского, но захватить электрическую станцию им не удалось. Однако дальше дело не пошло. Отряд Попова засел в Трехсвятительском переулке и под утро 7 июля, т. е. на следующий день, был атакован начальником латышской дивизии Вацетисом с отрядом в 800-2000 пехоты при 4-8 орудиях, 60 пулеметах и нескольких бомбометах27.

Пододвинув пушки, Вацетис28 с 200 шагов стал бить по штабу левых эсеров, и к вечеру 7 июля все было ликвидировано.

Все в этом восстании как-то несерьезно, и в то же время оно показывает, насколько шаткой в июле 1918 г. была власть Советов даже в ее цитадели Москве и среди ее собственной политической полиции в лице ВЧК...

Мятеж был подавлен выступлением батальона латышей с батареей в течение первых же суток. И это при условии захвата восставшими всего полицейского аппарата Советов и всех средств связи... Помимо неудачной техники самого восстания, разработанного безграмотными в этом деле партийными работниками, мятеж левых эсеров не имел никаких корней и в стране. Недовольство страны, и в частности крестьянства, монопольными выразителями воли которого всегда себя считали эсеры всех мастей и оттенков, было совершенно ошибочно ими истолковано как недовольство Брестом.

Увы... Брест, как это цинично говорил Ленин, в это время, бесспорно, отвечал чаяниям широких масс приступившего к дележу земли крестьянства. Страна была недовольна властью, крестьянство — начинавшимися хлебными поборами, но от этого до восстания под флагом протеста против Бреста было очень далеко.

Одновременно с Москвой совершенно ничтожное по размерам восстание было организовано левыми эсерами и в Петрограде (в Пажеском корпусе), без труда подавленное в тот же день (7 июля).

Московское восстание все же имело некоторый резонанс. Действительно, главнокомандующий Восточным фронтом Муравьев хотя и призывал 9 июля в своем приказе войска «к исполнению своего революционного долга», но в то же время сам бежал из Казани в Симбирск, где объявил о своем объявлении войны Германии при сохранении советской власти (!), потребовал поддержки местного Совета и «приказал войскам своего фронта перестроиться фронтом на запад и двигаться на Москву. Поддержки себе Муравьев ни в ком не нашел и вынужден был застрелиться»29.

Застрелился Муравьев (бывший офицер, левый эсер, прославившийся своими зверствами в первый период Гражданской войны) 11 июля. Многое в этом неясно. Почему Муравьев, только что прибывший на Волгу (за три недели до мятежа левых эсеров), рассчитывал на возможность подобного поворота своего фронта? Почему он бежал именно в Симбирск, т. е. в пункт наиболее близкий к чешскому фронту (Самарская группа в это время занимала Ставрополь на Волге, в 100 км от Симбирска)? Не было ли тут каких-нибудь посторонних влияний?

Во всем этом выступлении, начиная от Москвы и кончая Муравьевым, каким-то странным диссонансом звучит мотив борьбы не столько с большевиками, сколько с немцами...

Последним откликом мятежа левых эсеров было убийство германского главнокомандующего на Украине фельдмаршала фон Эйхгорна (30 июля, т. е. три недели спустя после убийства Мирбаха) в Киеве. Убит он был по постановлению ЦК партии левых эсеров неким Б. Донским30.

Наконец, уже эхом прозвучали последние террористические акты эсеров (убийство Коннегиссером в Петрограде 29 августа Урицкого и покушение 30 августа в Москве Каплан на Ленина).

Вспышка в самой Москве, бунт в Чека и измена главнокомандующего не могли не встревожить большевиков, тем более что одновременно с этим вспыхнуло восстание правых эсеров, и притом почти одновременно, в Ярославле, Рыбинске, Муроме, Арзамасе и Ростове (Ярославском). Центральными очагами восстания были Ярославль и Муром.

Восстание в Ярославле, начатое главным образом белыми офицерами, служившими в советских учреждениях31, встретило сочувствие в местном населении. Захват порохового склада и склада огнестрельных припасов придали ему значительный размах. Восстание продолжалось две недели (6-21 июля) и потребовало для своей ликвидации высылки советских отрядов из Москвы, Вологды и Костромы.

В Муроме (местопребывании Высшего военного совета Красной армии) восстание началось в ночь на 9 июля, но длилось лишь сутки.

Восстания в остальных пунктах были подавлены советской властью без труда. Таким образом, кроме Ярославля и отчасти Мурома, эти вспышки были совершенно дезорганизованными, и контрреволюционное творчество их руководителя Савинкова оказалось значительно ниже его прежней революционной «работы».

Какую цель преследовали эти восстания? Руководимые эсером Савинковым, они выполнялись руками вряд ли правых эсеров, так как основным ядром главного Ярославского восстания было далеко не социалистически настроенное офицерство.

Если посмотреть на карту, то видно, что восстания сосредоточились в двух очагах: на Архангельском направлении (Ярославль — Ростов Ярославский — Рыбинск) и на Казанском направлении (Муром — Арзамас). Оба очага были удалены от Москвы примерно на 300 км каждый. Как будто, следовательно, они были обращены в сторону центра — Москвы — с севера и востока. Однако оба избранных Савинковым направления как-то связывают общий план восстания с северным десантом (Белым морем) и с Приволжским фронтом.

Ярославский очаг лежал на железной дороге Москва-Архангельск, Муромский — на линии, связывавшей Москву со штабом Восточного фронта в Казани. Совершенно очевидно, что вдохновителем восстания руководила мысль какого то отражения этого восстания на обоих направлениях начавшейся союзной интервенции. Более чем вероятно, впрочем, что этот выбор был Савинкову прямо предуказан финансировавшими предприятие союзными военными миссиями. Непонятно только одно, почему восстания вспыхнули тогда, когда не было никаких шансов ни на их поддержку со стороны Белого моря и Волги, ни то, что они могли бы в какой бы то ни было мере отразиться на действиях этих фронтов.

Во время этих восстаний английский десант на Белом море продвигался совсем не по линии железной дороги Архангельск — Москва, а на Мурманском направлении, т. е. по железной дороге Мурманск — Петроград, и до конца Ярославского восстания англичанами были заняты лишь Соловецкие острова и они продвинулись до Сорок32. Первый английский десант в Архангельске высадился лишь 2 августа, т. е. почти месяц спустя после начала восстания, да и то от Архангельска до Ярославля 800 км. Ближе всего, даже ближе Москвы, от Ярославля была Вологда (200 км), где в это время жили послы держав Согласия...

В таком же положении по отношению к Приволжскому фронту был и Муромский очаг. Ближайшим к нему пунктом, занятым чехами и частями Народной армии, была Сызрань — в 500 км от Арзамаса и в 600 км от Мурома.

Иначе говоря, очаги восстания были гораздо ближе к Москве, чем к тем фронтам, на главных направлениях к которым они были избраны. Несоответствие времени и места настолько бросается в глаза, что невольно возникает впечатление о том, что эти восстания были сорваны. Допустить, однако, возможность одновременного срыва восстаний в пяти разных пунктах, при этом удаленных друг от друга на 300 км по воздушной линии, все-таки трудно. Налицо было или невероятное легкомыслие руководителей, или полное непонимание ими ни целей, ни задач восстания. Это, конечно, и спасло большевиков наряду с крайним несовершенством самой техники восстаний...

Восстания правых эсеров — чистый авантюризм. В восстании левых эсеров многое еще неясно, как в смысле его цели, так и в той роли, которую в нем сыграли ВЧК и Муравьев...

В начале июля наши союзники приняли решение об интервенции в Сибири. Собственные контингенты, за исключением батальона англичан и батальона французов, они не предполагали, однако, двигать западнее Байкала. Вопрос, следовательно, сводился к тому, чтобы повернуть стремившихся на Дальний Восток чехов. Непосредственное решение этого вопроса, по-видимому, принадлежало французскому майору Гине. Далеко не полно ориентированный, Гине, должно быть, сам верил в непосредственную помощь союзных контингентов. Во всяком случае он эту уверенность совершенно открыто высказывал и, безусловно, чрезвычайно энергично поворачивал чехов из Сибири назад на Урал и Волгу. Хорошо осведомленный в мотивах действий чехов профессор Масарик33 говорит: «Это именно майор Гине настаивал на удержании Волжского фронта в ожидании его поддержки воображаемой союзной армией, ожидаемой со стороны Вологды».

Еще более определенно подтверждает это и командир 1-го чешского полка Степанов (русский капитан), которым в середине июля представитель Французской военной миссии, майор Гине, был запрошен о возможности активной помощи со стороны союзников. «Дважды, — пишет Степанов, — совершенно официально я был заверен, что корпус японцев подходит к Чите, а во Владивосток прибыли и высаживаются три дивизии французов, англичан и американцев, по прибытии которых чехам будет дан заслуженный отдых» 34.

По соединении в Уфе вступивший в командование всеми чехами между Уралом и Волгой полковник Войцеховский (34-летний офицер нашего Генерального штаба) отдал малопонятный с точки зрения поставленной им себе цели приказ 8 июля. Действительно, приказ этот35 делил всю 1-ю чешскую дивизию на две группы: Чечека и возглавляемую им непосредственно. На первую группу возлагалась задача по овладению Симбирском, на вторую — Екатеринбургом. По силе первая группа почти в полтора раза превышала вторую.

Направляя, таким образом, свои войска по двум расходящимся направлениям, он в то же время дальнейшей задачей обеим группам ставил Пермь36(!). Иначе говоря, он намечал движение обоих отрядов от района соединения (Златоуст) друг другу навстречу по эллипсу большая ось которого (Симбирск — Екатеринбург) по воздушной линии составляла 850 км...

Если движение Екатеринбургской группы по железной дороге на Пермь вполне понятно, нельзя того же сказать о движении Симбирской группы. Единственный путь от Симбирска до Перми лежал вверх по Волге и Каме (не менее 1 тыс. км), мимо Казани и вдоль фронта 2-й советской армии на Каме...

Чрезвычайно любопытно, что приводящий этот поистине фантастический план капитан Степанов высказывает сомнения лишь в целесообразности распределения сил между обеими группами, а не в поставленной этим планом цели — Перми.

Итак, центр тяжести чешских усилий после соединения в Уфе переносится на северо-западное направление, на фронт р. Камы. На основном до этого Самарском направлении Войцеховский ограничивается лишь «обеспечением переправ на Волге в районе Сызрань — Батраки — Самара», т. е., попросту говоря, железнодорожного моста через Волгу у Батраков, так как других мостовых переправ через Волгу в этом районе не имелось.

Этим приказом, следовательно, намечалось в виде первого темпа операции эксцентрическое движение на Симбирск и Екатеринбург, т. е. два совершенно не связанных между собою ничем, кроме будущего соединения в Перми, отдельных «наступления».

После занятия Уфы произведенный в полковники лейтенант Чечек возглавил (в оперативном отношении) и Народную армию. Симбирская операция Чечеком была проведена путем концентрического движения чехов по железной дороге от Уфы и отряда Каппеля — западным берегом Волги от Сызрани.

Первыми двинулись чехи Степанова (два батальона с бронепоездом)37, которые к 15 июля уже подошли, захватив Бугульму, по железной дороге на 200 км к Симбирску. Только 17 июля от Сызрани двинулся и Каппель (два батальона пехоты, два эскадрона и три батареи — легкая, гаубичная и конная). Хотя по дороге от Сызрани на Симбирск, у Сенгилея, стоял двухтысячный отряд красных под командой Гая, Каппелю удалось его обойти, и 21 июля, пройдя в четыре дня около 140 км (35 км в сутки!), он с налета ворвался в Симбирск.

Несколько задержавшись восстановлением моста у Мелекеса, чешский отряд Степанова подошел к Симбирску с востока одновременно с Каппелем.

Легкость захвата Симбирска, являвшегося одной из трех переправ через Волгу, несомненно, была связана с той дезорганизацией, которая была вызвана выступлением Муравьева. Характерно ведь, что, например, в Казани 4-й губернский съезд Советов одобрил послание Муравьева и убийство Мирбаха38.

Овладение Симбирском давало вторую переправу через Волгу и открывало второй прямой путь на Москву через Рязань.

Одновременно с этим обосновавшийся в Хвалынске отряд полковника Махина распространился к югу, захватив Вольск в 120 км от Саратова. От Вольска до Царицына оставалось лишь 400 км...

Второе наступление велось чехами на Екатеринбург. Главный удар наносился Войцеховским с юга, со стороны Челябинска, содействовало же ему наступление по железной дороге от Омска на Тюмень, где оно встретило довольно упорное сопротивление отошедшей из Сибири и пополненной уральскими рабочими группы Эйдемана на р. Пышме, между Тюменью и Камышловом.

Эта группа, вися на фланге главного направления наступления Войцеховского, конечно, задерживала его наступление на Екатеринбург. Все же, как уже было приведено выше, приказ о наступлении на Екатеринбург был отдан Войцеховским 8 июля. От Челябинска до Екатеринбурга — 230 км. Взят же Екатеринбург был лишь 25 июля.

От Уфы до Симбирска по железной дороге ровно 584 км, т. е. с лишком в два раза больше. Однако Симбирск был занят 21 июля, т. е. на четыре дня раньше Екатеринбурга.

Даже допустив большее упорство сопротивления со стороны 3-й советской армии в районе Екатеринбурга по сравнению с Сызрано-Симбирским фронтом (1-я армия Тухачевского), что далеко нельзя, однако, считать бесспорным, нельзя забывать и того, что как раз район Екатеринбурга был центром рабочих восстаний против красных во второй половине июня39. Еще 8 июля чехи захватили Троицк (в 120 км южнее Екатеринбурга), 7 июля — Верхнеуральск, т. е. расчищали район к югу от Сибирской магистрали. Между тем именно в этом районе (по верховьям р. Урала и Белой) действовали наиболее активные советские отряды Блюхера и Каширина, доставившие вскоре чехам немало хлопот в районе Уфы.

Медленность продвижения к Екатеринбургу в масштабах той эпохи прямо поражает. Между тем, в ночь с 16 на 17 июля, т. е. через неделю после приказа полковника Войцеховского о наступлении на Екатеринбург, в нем были зверски умерщвлены государь и вся царская семья, а 18 июля в Алапаевске (в 120 км северо-западнее Екатеринбурга) были убиты великий князь Сергей Михайлович и князья Иван, Константин и Игорь Константиновичи и великая княгиня Елизавета Федоровна. Между 18 и 28 июля там же, в Перми (в 300 км северо-западнее Екатеринбурга), был убит и брат государя — великий князь Михаил Александрович40.

И жутко звучат при этом объяснения чехов в устах Масарика: «Наши бои в Сибири ни в коем случае не были интервенцией против большевиков... Поэтому-то и совершенно несправедливо нас обвинять в том, что мы причастны (avons contribue), хотя бы и невольно, к убийству большевиками царя и его семьи 16 июля в Екатеринбурге. Первая официальная нота Москвы указывала, что местный Совет имел приказ расстрелять царя из опасения, чтобы он не скрылся или не был уведен чехами. Но ведь наши заняли Екатеринбург лишь 25 июля, суть же вопроса в том, что наши легионы в Сибири ведь совершенно и не намеревались освобождать царя»41.

Многое еще неясно в екатеринбургском злодеянии. Расследование Соколова далеко не сказало по этому поводу последнего слова. Бои за Екатеринбург до сих пор еще не описаны ни красной, ни белой сторонами. Пролить полный свет на это пока еще невозможно, но невольно приходит в голову мысль — почему при захвате того города, в котором были государь и его семья, наступление развивалось методически, медленно, в то время как Самара, Симбирск и вскоре Казань захватывались прямо с налета...

Захватив Екатеринбург, чехи дальше продвинуться не смогли.

Атаман Дутов, разогнав красных от Оренбурга, однако, вскоре вынужден был вести бой на трех фронтах. С одной стороны на него наседали спускавшиеся по Уралу и Белой под натиском чехов ушедшие к Верхнеуральску отряды Блюхера и Каширина, с другой стороны на него повели наступление отошедшие к Актюбинску «туркестанские отряды» вновь образовавшейся Туркестанской армии. Наконец, отошедший к Орску отряд красных прочно засел в нем, и оренбургским казакам пришлось повести против Орска со второй половины июля форменную осаду, затянувшуюся до второй половины сентября.

Блуждавшие в верховьях Урала отряды Блюхера и Каширина, неудачно попробовав пробиться к Троицку и Оренбургу, решили пробиваться на север. 5 августа покинув Белорецкий завод, они двинулись сперва на Стерлитамак, а затем правым берегом р. Белой, мимо Уфы, на Красноуфимск, куда и вышли к середине сентября42. Рейд Блюхера, прервавшего 1 сентября железную дорогу между Уфой и Челябинском, показал, что действия лишь по железнодорожным магистралям далеко не гарантируют прочной связи с тылом. Между прочим, из-за Блюхера пришлось отменить политическое совещание в Уфе (см. гл. 7). Вызвавший большой переполох рейд Блюхера, к тому же из-за случайного совпадения фамилий, вызвал и оживление надежд на более активную помощь союзников, так как Блюхер43 «создавшейся молвой был признан за потомка известного немецкого фельдмаршала Блюхера, что, в свою очередь, оживило легенду о немецком руководстве советскими войсками»44.

Вступивший в командование вместо Муравьева подавивший восстание левых эсеров в Москве новый советский главнокомандующий Вацетис, прибыв в Казань, решил, пользуясь охватывающим положением красных у Екатеринбурга и со стороны Саратова и Урбаха, ликвидировать наступление белых, зажав их в клещи.

Плодом этого решения был его план 28 июля45. Вацетис прежде всего решил прикрыть Казань и для этого стал собирать в этом районе новую, 5-ю армию (силой до 4-5 тыс. бойцов при 4-6 батареях), ядро которой составили латышские части. Сущность его плана сводилась к удару по фронту Симбирск — Вольск, с охватом обоих флангов со стороны Казани (5-ю) и Урбаха (4-ю) армиями. Для содействия этой операции обе Камские армии (2-я и 3-я) должны были перейти в наступление на Уфу и Екатеринбург.

Ни вновь сформированная из бывшей Особой 4-я, ни 5-я армии, однако в наступление перейти не смогли, а удары 2-й и 3-й армий (на Бугульму и от Нижнего Тагила) были начисто отбиты чехами.

Весь этот план, совершенно не отвечавший возможностям дезорганизованного красного фронта, был заранее обречен на неуспех. Вместо того чтобы маневрировать, Вацетису нужно было прежде всего подумать об обороне Казани. В результате всей этой хитрой стратегии красные лишь потеряли Казань.

Захват Симбирска тянул к Казани. Самарский штаб (Чечек и Штаб Народной армии), однако, опасался за юго-западное направление (Николаевск — Самара), откуда красные грозили железной дороге Сызрань — Самара, и склонялся к удару на Саратов. Выше уже приводились соображения Самарского штаба, из которых видно, что идея удара на Саратов носила чисто оборонительный характер. Целью ставился совсем не Царицын и не соединение с южными армиями, а лишь обеспечение Самары и связи с уральскими казаками.

Симбирское командование (Каппель и Степанов с чехами), наоборот, определенно стремилось к Казани. Помимо сосредоточенных в Казани значительных военных запасов и наличия в ней Российского золотого фонда, к Казани определенно тянуло и чешское командование (план Войцеховского с движением по эллипсу на Пермь и тяга к союзникам у Архангельска)46. При этих условиях пассивное сопротивление Самары, конечно, не могло ограничить демонстрацию на север «захватом устья Камы», а демонстрация не могла не вылиться в попытку захватить Казань. Так и вышло.

Каппель с речной флотилией, неизменно принимавшей участие во всех его операциях на Волге, 7 августа захватил Казань. Однако высылка красными из Балтийского моря трех миноносцев не позволила одновременно с Казанью овладеть и железнодорожным мостом через Волгу (у Свияжска, в 25 км западнее Казани), и этим красные сохранили свободу маневрирования по обоим берегам реки.

Захват Казани помимо золотого запаса (651,5 млн. рублей золотом и 110 млн. кредитных билетов) дал и значительные формирования артиллерии, два офицерских батальона и перешедший на сторону белых сербский «интернациональный» отряд. Едва не попался в Казани и сам Вацетис.

Захват Казани, кроме того, вызвал и восстание рабочих Ижевского оружейного завода (20 августа), вскоре перекинувшееся и на соседний Воткинский завод (в 300 км от Казани вверх по Каме). Ижевское восстание, забив клин в красный фронт по Каме, совершенно дезорганизовало 20-ю советскую армию (на Нижней Каме), которая частично в беспорядке бросилась вверх по р. Вятке.

С захватом Казани Приволжский фронт чехов и Народной армии образовал исходящий угол с вершиной в Казани. При этом западный фас этого угла прочно занимал волжские переправы у Симбирска и Сызрани и был направлен фронтом на Москву. Северо-западный его фас состоял из ряда не связанных между собою групп у Казани, в Ижевске-Боткинском районе и у Екатеринбурга, обращенных фронтом на Котлас — Архангельск. Наконец, особняком стояли обращенные на Саратов — Уральский и на юг — Оренбургский казачьи фронты.

В то время как западный фас был удален от Москвы на 550 км и на 400 км от Царицына, все внимание Восточного белого фронта было, однако, обращено на северо-западный фас, отстоявший от района архангельского десанта союзников на по крайней мере втрое большее расстояние (Екатеринбург — Котлас — 1200 км и Котлас — Архангельск — 500 км).

Соотношение сил на Восточном фронте после занятия Казани было таково47.

Таблица № 13

СООТНОШЕНИЕ СИЛ НА ВОСТОЧНОМ ФРОНТЕ К 1/IX 1918 г.

	Красные		Белые		Протяжение
Фронты	Бойцов,	Ору-	Бойцов,	Орудий	фронтов в км
	тыс.	дий	тыс.
1 . Фронт по
р. Каме	22,6	58	22-26,5	45-60	900
2. Фронт по
р. Волге	17,8	99	14-16,0	90-120	400
3. Уральско-
Оренбург-
ский казачий	29,6-31,1	64	10-15,0	30-40	700
фронт
Итого	70-71,1	221	46-57,5	165-220	2000

Этот подсчет, составленный на основании советских данных, показывает громадное преобладание красных на Южном, казачьем, фронте, на который ложилась главная тяжесть борьбы. Кроме того, значительное преобладание красных имелось лишь в районе Казани, где вбитый Каппелем клин окружался с трех сторон частями 5-й и 2-й армий красных. По советским данным48, преобладание красных в районе Казани было пятерным. Вскоре вступивший в командование белым фронтом бывший в это время на Волге генерал Болдырев считал, что на Поволжском фронте дралось еще меньше.

«Успехи на Волжском фронте, — пишет он, — в сущности, всецело должно быть отнесено за счет добровольческих отрядов полковников Каппеля и Махина, насчитывавших не более тысячи бойцов и трех-четырех тысяч чехов, дравшихся на этом фронте»49.

Всего же в Народной армии, по его словам, «едва ли насчитывалось к тому времени (август) больше 10 тыс. бойцов, которые положительно изнемогали под напором красных армий, стекавшихся к Волге с других фронтов».

Напор этот, как мы видели, в сущности, на Волге не мог иметь места. Если уже говорить о численном превосходстве красных, то оно имело место на казачьем фронте и у Казани.

Хуже было то, что Восточный фронт, не имея для этого достаточных сил, разбросался и, желая наступать на Котлас, одновременно с этим воевал и на Волге, и в Уральских степях, и на земле Оренбургского казачьего войска. Хотя к этому времени весь фронт оперативно был объединен в руках чеха Сырового (произведенного из австрийских лейтенантов в генералы) при начальнике штаба русском генерале Генерального штаба Дитерихсе, объединение это совершенно не отразилось на совершенно самостоятельных действиях каждого из трех фронтов — Камского, Волжского и Урало-Оренбургского.

Первый определенно тянул к Котласу, второй — от Казани и вверх по Волге на Нижний, Ярославль и Вологду, третий — на Саратов и Нижнюю Волгу.

Ни на одном из этих направлений нельзя найти мало-мальски выраженной идеи главного удара. При таких условиях первоначальные успехи чехов, казаков и Народной армии, конечно, были обречены на неуспех. Не зная точно, чего они сами хотели, им, очевидно, приходилось выжидать того, чего захотят красные.

В тылу в это время велись нудные переговоры и шел торг за объединение власти и создание единого командования, власть которого простиралась бы и на единственный резерв Восточного фронта — сибирские формирования.

Ряд первоначальных блестящих успехов использован не был, и, докатившись до Камы и Волги, подъем белого фронта выдохся. Отсутствие же оперативной идеи заранее обрекало его на поражение.

На севере англичане 2 августа высадились в Архангельске. Во главе вооруженных сил Северного фронта стал английский генерал Пуль, а во главе правительства — кучка эсеров (Лихач, Маслов, Иванов, Гуковский) во главе с более умеренным, но все же социалистом Чайковским под громким титулом Верховного управления Северной области. По причинам, о которых речь шла уже раньше, Мурманское направление потеряло свое значение, и центр тяжести усилий был перенесен на Архангельское направление. Не встретив особого сопротивления красных, англичане при содействии американцев, французов и итальянцев к концу августа продвинулись на отдельных направлениях на 150-250 км от берега Белого моря, а на Мурманском направлении — даже на 700-800 км.

Особенности театра — безлюдная тундра и возможность движения лишь по рекам и отдельным редким путям — привели к тому, что собственно фронта в обычном понятии на севере создано не было. Отдельные отряды наших союзников выдвинулись по Мурманской железной дороге, по р. Онеге, Северной Двине и ее притокам Емце, Ваге и Пинеге и вдоль железной дороги на Вологду. Главный сгусток сил был на фронте между Вологодской железной дорогой и Северной Двиной. В частности, более упорное сопротивление, встреченное наступлением англичан вдоль железной дороги, заставило генерала Пуля перенести главное направление наступления на Северную Двину, где союзные отряды, выдвигаясь вверх по реке, остановились в 200 км от Котласа, а на р. Ваге заняли г. Шенкурск.

Первоначально растерявшиеся красные, однако, видя, что наступление англичан остановилось в удалении 150-250 км от побережья, быстро пришли в себя и сформировали из того, что было под рукой, и главным образом за счет подкреплений, высланных петроградскими рабочими, 6-ю армию, во главе которой стал бывший генерал Генерального штаба Самойлов.

Генерал Пуль считал свои силы недостаточными для дальнейшего наступления, и, таким образом, союзное наступление на Котлас и Пермь, которое манило армии Восточного фронта на Пермское направление, оказалось миражом. Новых сил союзники Пулю не давали, и оставалось рассчитывать лишь на собственные русские формирования.

Безлюдье северного края и огромные расстояния крайне затрудняли мобилизацию и призыв. За первые три месяца удалось призвать лишь 3 тыс...

Пассивность Северного фронта и его удаление от Москвы и Екатеринбурга (1000 и 1400 км) сразу низвело его на роль совершенно второстепенную. Из первоначального замысла осталось в силе лишь прикрытие Мурманска и Архангельска с их складами, идея же движения на Петроград и Москву сменилась идеей закупорки ближайших подступов к Архангельску.

В дни, когда Дон и Восточный фронт, выдвигаясь на Воронеж, Волгу и Пермь, этим решали общероссийские задачи, когда восстания вокруг Москвы и в самой красной столице грозили существованию советской власти в центре страны, а в Екатеринбурге совершилось злодейское убийство государя и царской семьи, Добровольческая армия уходила с Дона на Северный Кавказ для освобождения Кубани...

Выступая в свой Второй Кубанский поход, Добровольческая армия насчитывала 8,5—9 тыс. бойцов при 21 орудии и 2 броневиках. Хотя численность ее по сравнению с Первым походом лишь едва удвоилась, бригадная организация была заменена дивизионной, и армия была разделена на три пехотные дивизии, одну кавалерийскую и одну Кубанскую конную бригаду. В состав каждой дивизии входило в среднем по два пехотных и одному кавалерийскому полку, одна-две батареи и инженерная рота. В конной дивизии было четыре, а в конной бригаде — два полка. Таким образом, дивизия представляла собою соединение из трех родов войск, напоминающая современный пехотный полк и по численности, и по составу. Снабжение артиллерией — 2 1/3 орудия на 1 тыс. бойцов — сильно уступало даже нашим довоенным нормам. В отличие от состава армии в первом ее походе, благодаря главным образом кубанским пополнениям, сильно возросла численность конницы. Всего в армии было 5 пехотных и 8 конных полков (из них 6, или три четверти всей конницы, -кубанских казачьих).

План операции предусматривал решение задачи в четыре темпа, имея конечной целью захват кубанской столицы Екатеринодара.

Первый темп сводился к обеспечению тыла со стороны Царицына захватом на железнодорожной линии Царицын — Тихорецкая узловой станции Торговой и ст. Великокняжеской. Передавая после этого Царицынское направление донцам, Добровольческая армия поворачивала на Екатеринодар.

Второй темп операции заключался в захвате пересечения магистралей Царицын — Екатеринодар и Ростов — Владикавказ на ст. Тихорецкой.

Третий темп — в обеспечении флангов фронта наступления на Екатеринодар захватом вправо и влево от Тихорецкой железнодорожных узлов Кущевки и Кавказской на магистрали Ростов — Владикавказ.

Наконец, четвертый темп мыслился в виде фронтального удара по Екатеринодару.

Этот сложный план операции диктовался как начертанием железнодорожной сети, так и расположением сил противника, группировавшихся в трех опасных очагах. Главный — армия Сорокина у Кущевки, фронтом на север и северо-восток против южного Донского фронта и Добровольческой армии, второй — группа Калнина у Тихорецкой и третий — Шевкоплясова у Великокняжеской.

Выполнение первого темпа, однако, требовало заслона против главного противника — Сорокина, грозившего сообщениям Добровольческой армии с ее базой — Доном. Для операции на Торговую и Великокняжескую Добровольческая армия получила от донцов отряд полковника Быкадорова, действовавший в долине Маныча, общей численностью до 3,5 тыс. человек с 8 орудиями (т. е. силой, равной трети Добровольческой армии).

Заслон против Сорокина на фронте Кагальницкая — Егорлыцкая (в 45 км) составили донцы и кубанцы Покровского (всего до 2,5 тыс. при 4-5 орудиях). Севернее Кагальницкой тыл операции прикрывался донцами и немцами (Ростов). От Егорлыцкой к востоку до Торговой — 70 км. Таким образом, наступлением на Торговую Добровольческая армия отрывалась и от заслона Покровского.

Как видно, атака Торговой носила исключительно рискованный характер и была основана на предложении о пассивности Сорокина (главным образом из остатков советских украинских отрядов, оттесненных наступлением немцев за Дон).

В ночь с 22 на 23 июня Добровольческая армия выступила из Егорлыцкой к Торговой 25 июня, генерал Деникин овладел ст. Торговой и расположенной непосредственно к северу от нее ст. Шаблиевской50. 28 июня Добровольческая армия взяла с боя ст. Великокняжескую и, передав донцам Царицынское направление, 30 июня повернула на Тихорецкую. Первый темп операции был закончен в пять дней. Сорокин оставался пассивным.

Для проведения второго темпа операции генерал Деникин решил притянуть и временно оставленные для отдыха и пополнения на Дону 1-й пехотный и 1-й конный полки, которые 5 июля выступили на присоединение к армии из Новочеркасска.

Движение на Тихорецкую (от Великокняжеской до Тихорецкой — 150 км) вылилось в ряд фронтальных боев с выдвинутыми от Тихорецкой отрядами Калнина. Выступив 30 июня из Великокняжеской, к 6 июля с двумя боями (у Песчаннокопской 2-3-го и у Белой Глины 5-6 июля) Добровольческая армия подошла к границе Кубани (ст. Новопокровская), пройдя за семь дней 90 км.

Поворот Добровольческой армии от Великокняжеской, однако, совпал с ударом Сорокина по заслону генерала Покровского. 1 июля Сорокин атаковал ст. Егорлыцкую (донцов полковника Пестовского) и, хотя был отбит, одновременно с этим перешел в наступление и против Кагальницкой и Мечетинской. 6 июля, в день захвата Добровольческой армией Белой Глины, подход Сорокина вплотную к Мечетинской и Кагальницкой грозил захватом сообщений Добровольческой армии красными. Спас положение лишь шедший из Новочеркасска на присоединение к Добровольческой армии отряд Тимановского, который в ночь на 8 июля, после упорного боя51 под Кагальницкой, отбросил Сорокина к Владикавказской железной дороге.

В течение недели (6-13 июля) после захвата Белой Глины Добровольческая армия простояла на границе Кубани, ожидая подхода отряда полковника Тимановского (подошедшего 11 июля) и обеспечения своего левого фланга со стороны Ставропольских ополчений красных рейдом 2-й пехотной дивизии генерала Боровского.

10 июля вечером генерал Боровский выступил из Белой Глины к селу Медвежье, которое занял с боем 11 июля. На следующий день генерал Боровский, опять-таки с боем, взял ст. Успенскую, а 13 июля ст. Ильинскую, сделав за трое суток 120 км и разбросав красные отряды, угрожавшие левому флангу Добровольческой армии при движении ее к Тихорецкой.

Подход Тимановского и рейд Боровского дали возможность атаковать Тихорецкую, которая и была взята 14 июля. Захват Тихорецкой дал Добровольческой армии оставленный на станции подвижной состав52, в том числе три бронепоезда, броневик, несколько десятков исправных орудий и большие интендантские и артиллерийские запасы.

Несмотря на очень большие потери, составлявшие более четверти состава армии53, численность Добровольческой армии за первые два месяца операции по крайней мере удвоилась (главным образом за счет, конечно, кубанцев и пленных).

Первые два темпа 2-го Кубанского похода очень типичны в смысле характера действий и той пассивности, которые были проявлены красными. Несмотря на, несомненно, по крайней мере тройное превосходство в силах, красные и оперативно и тактически сразу же выпустили инициативу из своих рук. Оперативно единственной попыткой маневра было вялое наступление Сорокина на сообщения Добровольческой армии (1 отряд 8 июля). Однако удара одного Марковского полка54, шедшего из Новочеркасска на присоединение к армии в Белую Глину, оказалось достаточным для отхода всей армии Сорокина к Кущевке и совершенной пассивности его поведения при захвате Добровольческой армией Тихорецкой. Тактически вся цепь боев, начиная от Торговой и кончая Тихорецкой, представляла собою непрерывные «Канны», т. е. окружение обоих флангов противника, неизменно приводившее к очищению под угрозой обхода всех занимавшихся красными пунктов... Менялось лишь растворение веера добровольческого охвата, постепенно разраставшегося с 15 км у Торговой до 60 км у Тихорецкой.

Форма маневра и полная пассивность противодействия красных были совершенно аналогичными. Наибольшее упорство красные проявляли лишь на фронте (во всех боях фронтальные удары вела дивизия полковника Дроздовского). Обход флангов, однако, сейчас же решал участь боя, и красные отходили.

Пассивность красных, несомненно, оказала свое влияние на разрастание размаха третьего темпа операции. После захвата Тихорецкой генерал Деникин двинул Добровольческую армию по трем расходящимся направлениям на фронте в 140 км (Кущевка — Кавказская). Главная масса (8-10 тыс.) направилась против Сорокина и для захвата узловых станций Сосыки и Кущевки, а дивизии полковника Дроздовского и генерала Боровского (по 3-4 тыс.) — соответственно на Екатеринодар и Кавказскую.

Удар по Кушевке отбрасывал Сорокина на его сообщения, но выдвижение на Екатеринодар резало его тылы. Кроме того, Кущевке с севера от Батайска грозили и немцы. Направление главной массы сил Добровольческой армии на Кущевку поэтому неизбежно ставило под угрозу выдвижение полковника Дроздовского на Екатеринодарском направлении, на которое должен был отходить Сорокин.

Южное, Кавказское направление имело совершенно второстепенное значение, лишь прикрывая операцию с юга и запирая последний железнодорожный выход из Екатеринодара через ст. Кавказскую.

Слабость угрозы тылам Сорокина давала ему свободу маневра, а наличие этой угрозы вынуждало его, при всей его пассивности, на маневр.

Третий темп операции начался 16 июля, а 18-го полковник Кутепов уже овладел ст. Сосыкой. Прикрывая Кущевку, Сорокин упорно оборонял подступы к ней, но как только через Кущевку отошли его войска Северного фронта, он ее оставил, и Добровольческая армия заняла ее без боя 23 июля. Утром 23-го колонны Кутепова и Покровского вступили в Кущевку, с севера одновременно с ними подходили донские части и немецкие разъезды. Раздавшийся вслед за тем взрыв Кущевского моста был «тяжелой данью политике, сковавшей стратегию»55. Взрыв Добровольческой армией Кущевского моста через ничтожную р. Ею был, конечно, лишь жестом по отношению к немцам, но он зато обеспечивал тыл Сорокина от тех немцев, которых Сорокин с большим основанием, чем Добровольческая армия, считал тоже своими врагами.

Колонна полковника Дроздовского, продвигаясь по железной дороге к Екатеринодару, в день взятия Кущевки дошла до ст. Кореновской (в 50 км от Екатеринодара) и, продолжая наступать, 27 июля заняла ст. Динскую в одном переходе от кубанской столицы. Тогда красный Екатеринодар против Дроздовского вызвал на помощь таманские отряды.

Эти не принимавшие до сих пор участия в боях с Добровольческой армией таманские отряды состояли из иногородних, в течение всей весны разоружавших казаков Таманского и Ейского отделов и действовавших против высадившихся на Тамани немцев (у Темрюка). По качеству эти отряды были значительно выше того сброда, который был выгнан немцами с Украины и составлял ядро армии Сорокина.

Во главе обороны Екатеринодара был поставлен бывший офицер из кубанских иногородних, некий Ковтюх. Всего против отряда полковника Дроздовского было выдвинуто до 8 тыс. при 9 орудиях и 45 пулеметах56, на поддержку которых из Екатеринодара впоследствии было выслано еще 4 тыс. с броневиками57. Таким образом, с фронта Екатеринодар защищали до 12 тыс. красных против 3 тыс. полковника Дроздовского.

По захвате Кущевки генерал Деникин направил конницу Кущевской группы на фронт Старо-Минская — Тимошевская наперерез путям отхода Сорокина к Екатеринодару, а пехоту полковника Кутепова — по железной дороге через Тихорецкую на Екатеринодарское направление.

Коннице не удалось, однако, задержать Сорокина, и он отошел на Тимошевскую, прикрываясь от конницы генерала Эрдели Лебяжьим Лиманом и р. Бейсужком (Южным). Преследовавшая Сорокина с тыла конница генерала Покровского увлеклась освобождением Ейского отдела и также не смогла помешать сосредоточению Сорокина в Тимошевской.

По данным разведки Добровольческой армии, армия Сорокина, «ослабленная численно и деморализованная, прикрываясь арьергардами, идет на Екатеринодар. Очевидцы передавали о тысячах повозок с пехотой и громадных обозах, непрерывной лентой идущих днем и ночью вдоль Черноморской железной дороги к Екатеринодару»58. Поэтому Добровольческая армия приняла решение всеми силами обрушиться на Екатеринадар.

Однако данные разведки не отвечали действительности, так как Сорокин из Тимошевской пошел не на Екатеринодар, а двинулся во фланге Екатеринодарской группы Добровольческой армии и 28 июля, атаковав ее у ст. Кореновской, вклинился между пехотой, наступавшей вдоль железной дороги, и конницей генерала Эрдели, наступавшей со стороны Ново-Корсунской.

Обеспечивавшая левый фланг операции дивизия генерала Боровского 18 июля одновременно с захватом Сосыки овладела ст. Кавказской и, продолжая свое наступление вдоль Владикавказской железной дороги, 27 июля захватила г. Армавир (в 120 км от Тихорецкой), совершенно оторвавшись, таким образом, от главной операции на Екатеринодарском направлении.

Захват Армавира (правда, под натиском красных оставленного через три дня), отвлекший дивизию генерала Боровского, объясняется той обстановкой, которая создалась в июле на границах Кубани, Терека и Ставропольской губернии.

В конце июня кубанские партизаны полковника Шкуро захватили на несколько дней Кисловодск. Выбитые красными, они двинулись в Ставропольскую губернию на соединение с Добровольческой армией. Войдя в связь с ней после захвата ст. Кавказской, 21 июля Шкуро, предъявив г. Ставрополю ультиматум о выходе из него красных, овладел им без боя, так как красные его очистили.

Выступление партизан полковника Шкуро дало толчок к восстанию и на Тереке, и в первой половине июля восставшие терцы захватили ст. Прохладную, а вскоре и Моздок, где образовалось Временное народное правительство Терского края, вошедшее в связь с отрядом Бичерахова в Баку и Дагестане.

Однако Терское восстание было слишком удалено от района операций Добровольческой армии. Действительно, от Ставрополя до Прохладной свыше 200 км по воздушной линии, а от Ставрополя до Екатеринодара — еще 250 км также по воздушной линии. Захват Ставрополя не только не мог помочь терцам, но и защита самого города отвлекала силы Добровольческой армии с Екатеринодарского направления, и 25 июля с этого последнего в Ставрополь пришлось перебросить пехотный полк, а дивизия генерала Боровского выделила часть сил в Ставрополь.

Все это не смогло не сказаться на положении под Екатеринодаром, но отвлечение полка к Ставрополю случайно помогло контрманевру генерала Деникина для парирования удара Сорокина на Кореновскую.

Действительно, удар Сорокина на Кореновскую выводил в тыл основной группы Добровольческой армии на Екатеринодарском направлении и отрезал ее от штаба командующего армией (в Тихорецкой). Этот же полк и оказался тем единственным резервом, который генерал Деникин смог направить во фланг наступления Сорокина через Тихорецкую. Одновременно с ударом Сорокина нажим и со стороны Екатеринодара поставил части Добровольческой армии между Динской и Кореновской в чрезвычайно тяжелое положение, выйти из которого ей удалось лишь после ряда тяжелых боев, затянувшихся на протяжении десяти дней (28 июля — 7 августа), главным образом в районе Кореновской и Выселок.

Главной массе армии Сорокина удалось все-таки пробиться на юг и, переправившись между Усть-Лабинской и Екатеринодаром, уйти за Кубань.

При содействии части сил генерала Боровского со стороны Кавказской концентрическим наступлением по всем трем железным дорогам, подводившим к Екатеринодару, Добровольческой армии 16 августа удалось наконец овладеть кубанской столицей.

Захват Екатеринодара, однако, далеко еще не означал освобождения Кубани. Уход Сорокина за Кубань ставил под вопрос удержание Ставрополя и тянул Добровольческую армию за Кубань и на Армавирское направление.

На следующий же день после взятия Екатеринодара вся дивизия генерала Боровского была двинута к Ставрополю, где она утром 21-го отбила наступление большевиков на город.

Помимо усиления Ставропольской группы отход Сорокина вызвал направление на юго-восток еще и 3-й дивизии Дроздовского и конной дивизии генерала Эрдели. Первая с 20 августа растянулась вдоль по Кубани от Екатеринодара до ст. Григориполисской (180 км), а вторая после неудачной попытки переправы у Усть-Лабинской кружным путем через Екатеринодар к 27 августа вышла на рубеж р. Белой (левый приток Кубани). 29 августа Сорокин, испортив переправы на р. Кубани у Усть-Лабинской и Тифлисской, начал отход к югу, а 1-я конная дивизия вышла 1 сентября к ст. Темиргоевской на р. Лабе. Таким образом, большая часть Добровольческой армии после взятия Екатеринодара ушла на восток и растянулась по Кубани и Лабе, охватывая отошедшую в район между этими реками армию Сорокина.

Между тем помимо Сорокина оставались еще совершенно не разбитые таманские группы большевиков западнее Екатеринодара. Главным операционным направлением Добровольческой армии после захвата кубанской столицы поэтому было, конечно, Новороссийское, разъединявшее Сорокина от таманцев. Однако на это направление особого внимания обращено не было. Из Екатеринодара на Новороссийск был выслан лишь отряд полковника Колосовского (примерно половина 1-й дивизии). Отряд выступил к тому же лишь на третий день по захвате Екатеринодара (18 августа).

«Отряд полковника Колосовского, — пишет генерал Деникин, — наступал быстро и решительно, опрокидывая противника, захватывая пленных, орудия, бронепоезда, уничтожая совдепы и поднимая нагорные станицы»59 .

24 августа полковник Колосовский овладел ст. Крымской, т. е. базой таманских отрядов. От Екатеринодара до Крымской 80 км. Следовательно, отряд полковника Колосовского продвигался со скоростью 13 км в сутки, что, конечно, нельзя признать чрезмерным. Это и спасло таманских большевиков.

Действительно, таманцы составляли в это время две основные группы: Темрюкскую, засевшую на Таманском полуострове, и группу Ковтюха, отходившую от Тимошевской на Крымскую. Обе группы объединялись командующим Таманским фронтом неким Ойцевым (бывшим офицером) со штабом на ст. Крымской.

Группа Ковтюха преследовалась дивизией генерала Покровского. Однако по захвате им 14 августа ст. Тимошевской Покровский свернул на Екатеринодар, а Ковтюх смог спокойно отойти по железной дороге до переправы через р. Протоку (ст. Славянская). Лишь 18 августа, т. е. одновременно с отрядом Колосовского, Покровский был вновь направлен для преследования таманцев. Ковтюх отошел за р. Кубань (ст. Троицкая), которую и удерживал пять суток (до 24 августа), выжидая присоединения к нему Темрюкской группы таманцев. Темрюкская группа, однако, постановила «из г. Темрюка ни в коем случае не уходить, а послать выборных на ст. Крымскую арестовать командующего фронтом, а штаб его разогнать за то, что командующий приказал нам оставить г. Темрюк»60. 20 августа Ойцева арестовали, а штаб его разбежался.

Ковтюх, видя, что Темрюкская группа упорно не желает соединения в Крымской, решил самостоятельно отходить на Новороссийск.

Трудно установить точные даты дальнейшего отхода таманцев61, но во всяком случае они проскочили в Новороссийск, куда также подошла и Темрюкская группа до прихода отряда полковника Колосовского. Занимавший Новороссийск небольшой германо-турецкий гарнизон сел на суда, и ватаги таманцев, беспрепятственно пройдя Новороссийск, двинулись по побережному шоссе на Туапсе.

Ойцев после своего ареста не пожелал вторично вступить в командование и бежал. Таманцы (всего 27 тыс. штыков, 3,5 тыс. сабель и 15 орудий)62 разделились на три колонны, не объединенные общим командованием. В голове шла колонна Ковтюха (12 тыс. штыков, 600 сабель и 1 орудие), который решил «пробиваться через Туапсе на Армавир и далее на... Царицын (!)».

Две остальные колонны после долгих пререканий и митингов остановили свой выбор на неком Матвееве, который их и возглавил. Однако ни Матвеев Ковтюху, ни Ковтюх Матвееву не подчинялись.

Артиллерия таманцев осталась совершенно без снарядов, а на винтовку было по 5-10 патронов. Бедный прибрежный район к тому же не мог прокормить этой 30-тысячной толпы63.

Наконец, на пути их движения, в Туапсе, стояла грузинская дивизия64.

Всего от Новороссийска до Туапсе около 140 км. Путь движения проходил между Кавказским хребтом и Черным морем. Сзади был отряд Колосовского, впереди — грузины. Вся 30-тысячная толпа таманцев без огнеприпасов вразброд одной колонной двинулась на Туапсе. Сбив авангард грузин у Геленджика, таманцы двигались в общем беспрепятственно и 1 сентября атаковали грузинскую дивизию в Туапсе. Грузинская дивизия Мазниева была наголову разгромлена колонной Ковтюха65, и путь на Армавир был открыт. Главное же значение для таманцев имело то, что они, разгромив грузин, получили огнеприпасы и могли свернуть на Кубань, где было обеспечено продовольствие этой 30-тысячной толпы. Ни в Новороссийске, ни в Туапсе пресечь пути таманцев не удалось, и Добровольческой армии приходилось считаться с новой 30-тысячной массой большевиков, двигавшихся на Армавир на соединение с Сорокиным. И группа Сорокина, и таманцы разгромлены во 2-м Кубанском походе не были...

К 1 сентября Добровольческая армия насчитывала примерно 35-40 тыс. при 86 орудиях, 256 пулеметах, 5 бронепоездах и 8 броневиках66. Сравнивая техническое оборудование Добровольческой армии по сравнению с Донской того же периода (см. гл. 5), нужно отметить, что Добровольческая армия была снабжена несколько лучше. Взамен 1,2-1,9 орудий на 1 тыс. бойцов в Донской армии в Добровольческой армии приходилось 2,2-2,5, а взамен 3,4-5,5 пулеметов приходилось 6,4-7,3. Все же и это различие совершенно не позволяет говорить о снабжении Добровольческой армии по современным даже для 1918 г. техническим нормам. Добровольческая армия в смысле артиллерии отставала даже от наших норм 1914 г., а по числу пулеметов на 1 тыс. бойцов уступала европейским армиям 1918 г. не менее чем вчетверо. Перенесение центра тяжести пехотного вооружения с винтовки на пулемет, повсеместно проведенное уже в 1918 г., не коснулось наших белых армий...

По составу Добровольческая армия теперь уже на две трети состояла из кубанцев67, и это предопределяло ее будущее операционное направление на Армавир для освобождения восточной Кубани.

К 1 сентября кризис у большевиков спал. Июльские восстания в Подмосковном районе были подавлены, германский фронт во Франции, после наступлений союзников 18 июля и 8 августа, дрогнул. Ослабление Германии автоматически понижало заинтересованность союзников в восстании русского фронта. Интервенция теряла свое значение. Помогать приходилось сейчас уже России, а не самим себе, что не могло не отражаться на активности интервенции. Беломорский фронт, прикрывший Архангельск и Мурманск, застыл. В Сибири интервенция не пошла западнее Байкала. На русских фронтах выход на Волгу и Урал не развивался. Выбор потерявшего всякий смысл Котлас-Архангельского направления центр тяжести действий Волжского фронта к тому же переносил на оперативно мертвое направление.

Красные удержали Царицын и Астрахань и этим ставили под угрозу флангового удара продвижение донцов и сохраняли связь с Северным Кавказом. Добровольческая армия ушла в сторону от главных путей русской контрреволюции — на Кубань. Захват ею Екатеринодара не сопровождался разгромом северокавказской армии и еще более тянул ее на восток, в сторону от Дона и Волги.

Екатеринбургское убийство устранило возможность освобождения государя и его семьи.

Белые армии шли: одна на Котлас, другая на Царицын, третья на Армавир.

Победы союзников создавали у белых иллюзии скорого их прихода и переносили все надежды на них. Для союзников их победы сводили на нет значение для них русского фронта.

Русская контрреволюция после зенита лета 1918г. вступала в новый трудный период.

Примечания.

1 От Царицына 120 км по тракту на Владимировку и около 50 км по железнодорожной ветке Владимировка — Баскунчак.

2 Клюев Л. Указ. соч. С. 14.

3 Там же. С. 15.

4 Ст. Усть-Бело-Калитвенская — на пересечении ж. д. Лихая—Царицын с р. Донцом, по воздушной линии от Царицына в 270 км.

5 Краснов П. Н. Указ. соч. С. 201.

6 Деникин А. И. Указ. соч. Т. III. С. 155.

7 Там же. С. 154.

8 Кутяков И. С. Первый поход на Уральск // Гражданская война 1918-1921 гг. Т. I. С. 134.

9 Деникин А. И. Указ. соч. Т. III. С. 156.

10 Там же. С. 87. Генерал Лавернь — Lavergne.

11 Петров П. П. Указ. соч. С. 34, 35.

12 Там же. С. 35.

13 Болдырев В. Г. Указ. соч. С. 60.

14 Там же.

15 Там же. С. 61.

16 Там же.

17 Деникин А. И. Указ. соч. Т. III. С. 156.

18 До этого во главе Царицынского штаба стоял бывший генерал Генерального штаба Снесарев и военные руководители Носович и Ковалевский. Снесарев состоит и посейчас профессором Красной армии, а «оба последних оказались предателями: Носович убежал к казакам на нашем же автомобиле со ст. Таловая (Воронежской губернии), Ковалевский, без конца нас предававший и путавший все наши карты, был расстрелян» (Каменский А. Указ. соч. С. 21).

19 Донская летопись. № 1. С. 107.

20 Краснов П. Н. Указ. соч. С. 223.

21 Там же. С. 242.

22 Герцог Г. Н. Лейхтенбергский, один из основателей Южной армии, относит начало ее формирования к «концу июля» (по старому стилю), т. е. к первой половине августа 1918 г. (Лейхтенбергский Г. Н. Как началась Южная армия // Архив русской революции. Т. VIII. С. 166).

23 Деникин А. И. Указ. соч. Т. III. С. 120.

24 Краснов П. Н. Указ. соч. С. 235.

25 По-видимому, вместо Новохоперска речь шла об узловой станции Поворино, но так как Новохоперск был уездным городом, этот пункт и был назван как более известный малоискушенным в стратегии членам круга.

26 Троцкий Л. Указ. соч. Т. I. С. 415. Примеч. 94.

27 Там же. С. 276-300.

28 Вацетис по окончании Академии Генерального штаба в 1909 г. по 2-му разряду был во время войны все-таки зачислен в Генеральный штаб и командовал к концу войны латышским полком. Примкнув с самого начала к большевикам, он сейчас же после подавления Московского восстания был сделан главнокомандующим советскими армиями Восточного фронта, а затем в сентябре и Верховным главнокомандующим. Ему было в это время около 40 лет. Вацетису, между прочим, при этом помогал и известный международный бандит Бела Кун с венгерскими интернационалистами.

29 Гражданская война 1918-1921 гг. Т. III. С. 76. Примеч. 1.

30 Христюк П. Указ. соч. Т. I. С. 95.

31 Троцкий Л. Указ. соч. Т. I. С. 410.

32 От Сорок до Петрограда по железной дороге до 700 км, а от Петрограда до Рыбинска еще 500 км; итого — 1200 км.

33 Masaryk T. G. La Rfcurrection d'un Etat. 1914-1918. Paris, 1930. P. 282.

34 Белое дело. Т. I. С. 89.

35 Там же. С. 88.

36 Симбирской группе: «Начать наступление на Симбирск с целью овладеть этим пунктом, имея в виду дальнейшее движение на Пермь», а Екатеринбургской группе: «Занять г. Екатеринбург и узловую станцию Кузино (по железной дороге на Пермь), имея в виду дальнейшее движение на Пермь для овладения этим пунктом» (подлинный текст приказа Войцеховского от 8 июля № 1 см.: Степанов А. Симбирская операция // Белое дело. Т. I. С. 88, 89).

37 Петров П. П. Указ. соч. С. 31.

38 АнишевА. Очерки истории Гражданской войны 1917-1921 гг. Л., 1925. С. 149.

39 13 июня вспыхнуло восстание в районе Верхне-Невьянского и Рудянского заводов (в 50 км севернее Екатеринбурга). Во время наступления чехословаков на Кыштым (по железной дороге Челябинск-Екатеринбург) рабочие Полевского и Северского заводов (в 50 км южнее Екатеринбурга) арестовали свои Советы. Произошло восстание в Тюмени и на Кусинском заводе (соответственно восточнее и западнее Екатеринбурга). См.: Гражданская война 1918-1921 гг. Т. III. С. 74.

40 Кроме того, в Петрограде полгода спустя (30 января 1919 г.) были большевиками убиты великие князья Павел Александрович, Дмитрий Константинович, Николай Михайлович и Георгий Михайлович.

41 Masaryk T. G. La Rifesurection d'un Etat. P. 280.

42 Подшивалов И. Указ. соч. С. 137 и ел.

43 Блюхер, не офицер и не немец, а по происхождению крестьянин Ярославской губернии, с 15 лет был рабочим в Москве, Казани и Самаре. Он впоследствии брал Перекоп и был главнокомандующим Дальневосточной Республики. С 1930 г. он командует советской Дальневосточной армией в Забайкалье и Приморье. В 1918 г. ему был 31 год.

44 Болдырев В. Г. Указ. соч. С. 34.

45 Гражданская война 1918-1921 гг. Т. III. С. 79.

46 «Прибывшие через Симбирск в Самару какие-то французы (!) утверждали о скором появлении союзных войск с севера у Котласа». См.: Петров П. П. Указ. соч. С. 33.

47 Гражданская война 1918-1921 гг. Т. III. С. 80-81.

48 Там же. С. 81.

49 Болдырев В. Г. Указ. соч. С. 31.

50 При атаке ст. Шаблиевской 25 июня был смертельно ранен начальник 1-й дивизии генерал Марков, и вместо него в командование дивизией до возвращения из Москвы генерала Казановича вступил полковник Кутепов.

51 Марковский полк потерял при этом 31 убитого и 286 раненых (Деникин А. И. Указ. соч. Т. III. С. 169), т. е. почти 1/3 своего состава.

52 7 поездов все же проскочили в Екатеринодар (Деникин А. И. Указ. соч. Т. III. С. 175).

53 Деникин А. И. Указ. соч. Т. III. С. 177.

54 После смерти генерала Маркова 1-й офицерский полк, которым он командовал в 1-м походе, был назван 1-м офицерским генерала Маркова полком.

55 Деникин А. И. Указ. соч. Т. III. С. 184.

56 Ковтюх Е. От Кубани до Волги и обратно. М.: ГИЗ, 1926. С. 21.

57 Там же. С. 22.

58 Деникин А. И. Указ. соч. Т. III. С. 190.

59 Там же. С. 214.

60 Ковтюх Е. Указ. соч. С. 29.

61 Генерал Деникин (т. III, с. 214) указывает, что Крымская была взята полковником Колосовским 24 августа и это вызвало отход Ковтюха от Троицкой, а что в Новороссийск он вступил 26-го. Ковтюх (с. 31-34) пишет, что 24 августа он в эшелонах прошел Крымскую, а 26-го все три колонны таманцев миновали Новороссийск. Во всяком случае и в Крымской и в Новороссийске таманцы успели предупредить добровольцев.

62 Ковтюх Е. Указ. соч. С. 32.

63 Таманцы «питались подножным кормом, т. е. собирали в лесах желуди, кислицы (дикие яблоки и груши) и на полях — зеленую кукурузу, которую ели вместе с соломой» (Ковтюх Е. С. 39).

64 Грузия, присоединив к себе «временно» Абхазию, выдвинула свои войска и в прежнюю Черноморскую губернию и заняла 24 июля Сочи, а 6 августа Туапсе, т. е. оккупировала два округа этой последней. В будущем это вызвало целый ряд столкновений между Грузией и Добровольческой армией, основанных на том, что грузины проводили северную границу Абхазии (бывшего Сухумского округа), включая в нее Гагры, а Добровольческая армия этой границей считала р. Бзыбь, т. е. включала Гагры в пределы Сочинского округа Черноморской губернии. Грузины основывали свои притязания на старой границе, а Добровольческая армия — на присоединении Гагр (в начале XX столетия), после постройки в них курорта, к Черноморской губернии. Во всяком случае спор о южной границе Сочинского округа не имел никакого отношения к оккупации расположенного севернее Сочи округа Туапсинского. Не касаясь вопроса о необоснованности грузинских притязаний на Туапсе, все же нельзя не считать оккупацию грузинами Туапсе в конце августа 1918г. выгодной для Добровольческой армии, ибо грузинская дивизия запирала путь отхода таманцев.

65 Таманцы захватили у грузин 16 орудий с 6 тыс. снарядов, 10 пулеметов и 800 тыс. ружейных патронов (Ковтюх Е. Указ. соч. С. 42).

66 Деникин А. И. Указ. соч. Т. III. С. 210.

67 Там же. С. 208.