Цветков В.Ж.

 

Сельское хозяйство белого юга России. Реализация законодательных актов белогвардейских правительств. Кооперация, земское самоуправление на белом юге России в 1919 – 20 гг.

 

11. Вооруженные силы Юга России.

Русская армия и крестьянство.

Проведение мобилизаций, реквизицией и повинностей, вызванных условиями военных действий весной 1919 – осенью 1920 гг.

Продовольственное снабжение армии, его особенности.

 

Взаимоотношения армии и крестьянства на белом юге России отражаются достаточно разнообразным кругом источников. Среди них можно выделить три основные группы. Первая - сводки отдела пропаганды Особого Совещания1, харак­теризующие отношение села к проводимым военными реквизициям, повинностям, ходу мобилизации и др. Материалы фондов отдельных воинских частей ВСЮР, Русской армии (РГВА) содержат сведения о пополнениях мобилизованными крестьянами, выполнении армейских повинностей, отношениях военного командо­вания с населением сел прифронтовых районов, разъяснении (если таковое имело место) крестьянам политики «Белого дела», целей и задач, за которые «сражается с большевизмом Добровольческая армия» и т.д.2

Вторая группа - мемуары офицеров,  участников Белого движения на юге России.3 Эта группа наиболее полно показывает особенности взаимоотношений армии и крестьянства в прифронтовой полосе, особенно в районах Черноземного Центра, где гражданская администрация практически отсутствовала и вся пол­нота власти сосредотачивалась у военных комендантов и начальников отдель­ных воинских частей. Важная информация содержится в военных мемуарах об отношении армии к земельной реформе врангелевского правительства и помощи в ее пропаганде и реализации, поскольку именно армия являлась первой пред­ставительницей новой власти в районах юга России, освобождаемых от больше­виков.

Третья группа - развед. сводки РККА, до несения агентов Зафронтбюро ЦК КП(б)У4 материалы выходивших на белом юге России в 1919-1920 гг. газет.5

Следует отметить определенную противоречивость сведений, содержащихся в различных группах источников (например, развед. сводок РККА и мемуаров белых офицеров), что во многом объясняется конъюнктурными соображениями - с одной стороны стремлением показать «неприглядные стороны» южнорусской деревни, «измученной большевистским игом», а, с другой стороны, стремлением выделить черты «развала белого тыла», подорванного «повсеместным крестьянским сопротивлением буржуазно-помещичьему режиму» (особенно отличаются этим донесения некоторых агентов Зафронтбюро ЦК КП(б)У, деятелей повстанческого движения).

Проведение мобилизаций в ряды ВСЮР (Русской армии среди южнорусского крестьянства начало практиковаться еще в августе 1918 г., когда на территориях Ставропольской и Черноморской губерний был объявлен призыв военнообязанных-новобранцев 1916, 1917, 1918 гг. (1895, 1896, 1897 годов рождения).6 Приказом ГК ВСЮР № 31 от 5 января 1919 г. призыв в Добровольческую армию распространялся уже на категории военнообязанных призывов 1910-13 гг. (1889-1892 г.р.).7 В заня­тых в январе-марте Приазовском крае (район Ростова на Дону, Таганрога и Мариуполя) мобилизации охватили 2 возраста (военнообязанные 1917-18 и час­тично 1915-16 гг.).8  Т.о. мобилизации подлежали, как военнообязанные, имев­шие уже определенный боевой опыт (участники первой мировой войны), так и новобранцы, для которых служба в рядах Добровольческой армии фактически становилась выполнением их «воинского долга». На Северном Кавказе и в При­азовье мобилизации 1918 - начала 1919 гг. проходили в целом успешно и по оценке главкома процент уклонившихся составлял приблизительно 20-30%% (тогда как в 1919 г., например, в ряде районов эта цифра поднималась до 70-80 % и даже выше).9

Иным было положение в Крыму, где с начала 1919 г. производился сначала набор добровольцев, а затем (март 1919 г.) была объявлена мобилизация ново­бранцев 1918 г.10  Однако данная мобилизация фактически провалилась (на явочные пункты явилось лишь около 500 чел).11 В докладе командующего Крымско-Азовской армией ген. А.А. Боровского отмечались причины срыва мобилиза­ции, весьма характерные с точки зрения отношения населения к Белой власти и ее распоряжениям: «...отсутствие у населения веры в Добрармию, в ее силу, в ее успех (действительно в марте 1919 г. положение дел на фронте в Северной Таврии и Приазовье было не в пользу Добровольческой армии - В.Ц.), что является следствием как малого знакомства с ее работой, так и пассивности ее в отношении многочисленных шаек и банд, грабящих и наводящих террор на местное население; 2 - отсутствие авторитета у правительства среди населения, особенно среди татар... (Крымского Краевого правительства - В.Ц.); 3- успех большевиков на Украине и на Донском фронте... в связи с малочисленностью и неготовностью наших частей, создают боязнь прихода большевиков и близкой расправы со всеми, способствующими Добрармии; 4 - отсутствие сознания ответственности за неявку, так как органы, обязанные следить и привлекать уклоняющихся, далеко не налажены; 5- агитация, ведущаяся как большевиками, так и левой печатью и курултаем; 6 - дезорганизованность аппаратов по призы­ву...». Для преодоления этого А.А. Боровским предлагалось «теперь же послать карательные экспедиции хотя бы в те местности, которые не исполнили моби­лизации целиком... безусловно необходимо объявить здесь военное положение».12 Данный доклад фактически обобщает причины неудач не только Крымской, но и большинства последующим мобилизации в белую армию в 1919 г. Примечательно, что единственным контингентом, готовым выступить на поддержку Крымско-Азовской армии, оказались немцы-колонисты, ходатайствовавшие перед ген. Боровским об объявлении повсеместной мобилизации и формировании особых воинских частей из колонистов.13 В то же время в Днепровском и особенно Мелитопольском и Бердянском уездах Таврической губернии где, по замечанию А.И. Деникина, «поли­тические настроения в силу постоянного и близкого общения с повстанческими бандами были значительно напряженнее,  мобилизация проходила сравнительно благополучно».14

Однако, с началом «Похода на Москву» и занятием обширных районов юга России необходимость существенного увеличения рядов ВСЮР вызывала проведе­ние широкомасштабных мобилизаций, охвативших практически все южно­русские губернии. Высшим военным командованием ВСЮР мобилизация рассматрива­лась как необходимая, но очень сложная мера. А.И. Деникин писал, что «масса мобилизованных во время пребывания в тылу, в мирной обстановке запасных ба­тальонов, была совершенно пассивной и послушной... Но выйдя на фронт, они попадали в крайне сложную психологически обстановку, сражаясь в рядах добро­вольцев, они имели против себя своих односельчан, отцов и братьев, взятых так­же по мобилизации Красной Армией; боевое счастье менялось, их села переходили из рук в руки, меняя вместе с властью свое настроение. И дезертирство на фронте значительно увеличивалось».15 А.С. Лукомский также отмечал отрицательные черты мобилизации: раздувание штатов вновь формируемых воинских частей, поста­новка в строй необученных солдат без предварительной подготовки в запасных частях, отсутствие среди мобилизованных «идейных бойцов» за Белое дело.16

Однако, командиры среднего звена (полков, эскадронов и батарей) не от­рицали положительного значения проводимых мобилизаций. Так Б.А. Штейфон, сфор­мировавший большую часть 13-го пехотного Белозерского полка из мобилизован­ных крестьян Курской и Черниговской губерний, указывал на преимущества воз­рождения новой русской армии на регулярных началах, так как нормальная воин­ская дисциплина, четкая субординация между начальниками-офицерами и подчи­ненными-рядовыми, большая роль унтер-офицеров значительно усиливали стойкость воссоздаваемых полков бывшей Императорской Армии, выгодно отличавшихся этим от своеобразной «дисциплины» добровольческих полков.17 Офицеры «цветных пол­ков» (В.Е. Павлов, М.Н. Левитов и др.) также положительно оценивавшие проводимые мобилизации, считали, что они становились своего рода «толчком» для колеблющегося сельского населения к его приходу в ряды ВСЮР.18 При этом крестьяне говорили, что объявленные мобилизации и принужде­ние к ним дадут возможность впоследствии «оправдаться перед красными» в случае плена или дезертирства.19

Мобилизация в тыловых районах производилась «с предварительным уче­том военнообязанных органами местного военного управления», восстанавливав­шихся сразу после занятия того или иного уездного города. Но даже несмотря на относительную устойчивость положения ряда тыловых районов (Новороссия, Северный Кавказ), местный мобилизационный аппарат сформировался не везде.20 В районах же занимаемых ВСЮР в течение августа-ноября 1919 г. (Правобереж­ная Малороссия, Черноземный Центр) структуры по проведению мобилизации практически отсутствовали. Так   рапорт начальника Каневского гарнизона (Киевская губерния) от 31 октября 1919 г. констатировал  «отсутствие каких бы то ни было подготовительных работ по проведению мобилизации... о дне на­шей мобилизации никому не было известно... помещения для приема мобилизованных подготовлены не были... все стремления вызвать ясную видимость проявления живого интереса к собеседованиям с крестьянами на сходах (по поводу необ­ходимости поддержки мобилизации -В.Ц.) остались тщетными. На селение принима­ет речи ораторов и призывы помочь армии живой силой с нескрываемым равно­душием...».21

Основным контингентом призываемых по мобилизации были крестьяне юга России. Поскольку понятие «врага», против которого мобилизовывала власть в гражданской войне, для крестьянства было очень условным (им мог быть в за­висимости от местных условий и бывший помещик, и немец-оккупант, и белогвардеец-кадет, и комиссар-коммунист, и бандит-махновец), то очень большую роль играла аграрно-крестьянская политика этой власти. Генерал  В.З. Май-Маевский (Главноначальствующий Екатеринославской, Харьковской, Курской, Полтавской гу­берний) и генерал Н.Н. Шиллинг (Главноначальствующий Новороссийской области) неоднократно сообщали в Ставку Главкома ВСЮР, что для успеха мобилизации нужно идти на значительные уступки южнорусскому крестьянству в аграрном вопросе - вплоть до признания за ним права на захваченную помещичью землю.22

Вообще аграрные проблемы южнорусской деревни 1919-1920 гг. принимались во внимание представителями военной и гражданской администрации при проведении мобилизации. Так губернатор Екатеринославской губернии С.С. Щети­нин 20 сентября 1919 г. издал следующее примечательное распоряжение о по­рядке проведения мобилизации в ряде уездов губернии: «В виду поступающих ко мне многочисленных просьб крестьян, с указанием на то, что уборка хлебов и подготовка полей к осеннему севу еще не закончена,, и на основании распоряжения Главнокомандующего от 13 сентября о том, чтобы озимые поля, где это не поздно, были непременно засеяны, или же подготовлены к весеннему посеву, приказываю производство мобилизации по уездам Екатеринославскому и Верхне­днепровскому временно прекратить и отложить на 10 дней, считая для уездов первым днем мобилизации 2 октября с.г. Лица, уже прибывшие на сборные пунк­ты в города Екатеринослав и Верхнеднепровск, подлежат призыву и немедленной отправке в воинские части (характерно, что отправка идет сразу на фронт, минуя запасные части -В.Ц.).23 Таким образом мобилизации в данных уездах не проводились, а в начале октября в этих районах появились повстанцы Н.И. Махно и призыв военнообязанных полностью провалился.

Летом-осенью 1919 г. мобилизации затрагивали «лиц, занимавшихся хлебо­пашеством», призыва 1912-1920-1921 гг. включительно, т.е. с 20 до 30 лет.24 Лица старше 30 лет (до 35) подлежали призыву в ряды Государственной Стражи.25 Освобождались от службы лишь волостные и сельские старшины и старосты и за­щитники крепости Порт-Артур.26 Т.о. все военнообязанные крестьяне от 20 до 35 лет могли быть призваны в ряды ВСЮР и Государственной Стражи. Представи­тели этого поколения в большинстве своем были участниками первой мировой войны, этот же возраст призывался в ряды РККА и повстанческой армии Н.И. Мах­но. Само по себе подобное обстоятельство не способствовало притоку мобили­зованных в ряды белой армии. Уставшие от войны, незаинтересованные в защите идей Белого Движения, многие крестьяне уклонились от службы, при первой же возможности дезертировали. Как уже отмечалось на успех мобилизации влияло и проведение с/х работ. По донесениям Отдела пропаганды (май 1919 г.) в Та­ганрогском округе крестьянство не поддерживало мобилизации: «...Категоричес­кий отказ в отсрочках и льготах вызывает большие затруднения, много семейств осталось без кормильцев. В Кущевском районе призванные говорят: «раз надо идти – пойдем». В беседах о мобилизации многие высказывают опасение, что при осуществлении ее в столь широких размерах, пожалуй некому будет убирать по­севы. Большого подъема настроения среди мобилизованных вследствие таких со­ображений разумеется незаметно...».   В Мариупольском уезде Екатеринославской губернии под предлогом проведения с/х работ 80% волостей уклонились от мо­билизации.27 Необходимость уборки урожая и проведения посевной всячески под­черкивалась в официальных распоряжениях деникинской администрации, однако такой фактор, как нехватка рабочих рук в страдную пору (при изношенности и недостатке с/х машин и инвентаря) учитывался недостаточно.

В отношении уклоняющихся от мобилизации предпринимались карательные акции, широко практиковавшиеся в Таганрогском округе Войска Донского, Крыму, Екатеринославской и Черноморской губерниях.28 В последней эксцессы, связанные с реализацией мобилизационных распоряжений, стали причиной усиления повстанческого движения «зеленых».29

Вообще дезертирство военнообязанных крестьян серьезно влияло на рост повстанческого движения на юге России, хотя признать его главным фактором этого роста (Д. Кин) не вполне объективно (сами по себе отряды дезертиров не смогли бы развернуть широкую борьбу в тылу ВСЮР без необходимой поддер­жки со стороны Зафронтбюро ЦК КП(б)У, руководства УНР или штаба Н.И. Махно).30 Тем не менее в ряде районов группы дезертиров, объединявшиеся в небольшие отряды, совершали нападения на станы Государственной Стражи, прод. магазины армии, прод. эшелоны, убивали представителей деникинской администрации. Так Отдел пропаганды по Ставропольской губернии (сводка от 26 сентября 1919 г.) сообщал, что дезертирство развилось в губернии в огромных размерах, «дезертиры уходят в камыши организовать борьбу против Добровольческой армии».31

В районах занятых ВСЮР летом-осенью 1919 г. проводимые мобилизации давали неодинаковые результаты. Так, Екатеринославская губерния давала круп­ные пополнения только в районах гг. Екатеринослава и Александровска. В ос­тальных уездах проводимые мобилизации, по существу, провалились (в ряде волостей, например, Новомосковекого и Верхнеднепровекого уездов на приемные пункты являлось лишь по 5-10 человек). Аналогичное положение сложилось осенью 1919г. и в уездах Херсонской губернии (только крупные города - Одесса и Херсон и районы, прилегающие к ним, дали значительные пополнения в части, формировавшиеся Гланоначальствуюдим Новороссии ген. Н.Н. Шиллингом), южных уездах Полтавской и Харьковской губерний».32 Основная причина этого - развернувшееся здесь повстанческое движение Н.И. Махно, что превратило данный рай­он в театр военных действий, где полностью отсутствовал местный мобилиза­ционный аппарат. В период наибольшего продвижения ВСЮР к Москве и оборони­тельных операций под Курском и Харьковом в октябре-ноябре 1919 г., когда потребность в резервах была крайне велика, огромный район в тылу, обладавший крупными мобилизационными резервами, не дал ВСЮР никаких пополнений, разрезал тыл армии надвое (северные районы Малороссии, Центрально-Черноземный район и Таврия, Северный Кавказ, Всевеликое Войско Донское). Пополнения Малороссии и Центрально-Черноземного района были быстро исчерпаны в постоянных боях осени 1919 г. а получение новых пополнений из юго-восточных районов было затруднено.

Малороссийские губернии давали основной контингент добровольцев и мобилизованных в Добровольческую армию летом-осенью 1919 г. Как правило, наиболее крупные пополнения давали районы, расположенные вблизи губернских центров (Харьков, Киев, Полтава), являвшихся одновременно и мобилизационными центрами, уездных городов, бывших пунктами сосредоточения запасных частей (Дубны, Сумы, Валки, Нежин), железнодорожных узлов, где сосредотачивались по­полнения из нескольких близлежащих уездов (Ворожба, Бахмач, Белгород), а также районы с зажиточным крестьянством, наиболее сильно пострадавшие от больше­виков (Васильковской, Уманский, Чернобыльский уезды Киевской губернии, Хорольский и Пирятинский Полтавской губернии, Ахтырский, Волчанский и Валковский Харьковской губернии).

В целом же малороссийская деревня, уставшая от войны и бесконечной смены властей, относилась к проводимым мобилизациям без особого энтузиазма. Крестьянство было заинтересовано в порядке и возможно наименьшем вмешательстве любой власти в его внутреннюю жизнь.33 В районах с сильным влиянием петлюровщины (части Киевской и Подольская губернии) также не приходилось рассчитывать на значительные пополнения. В Донбассе большинство населения стремилось занять нейтральную позицию по отношению к Добровольческой армии Северо-западные районы этого бассейна (Александровский, Бахмутский и Сла­вяносербский уезды Екатеринославской губернии) были настроены пробольшевистски (мобилизация объявлялась здесь несколько раз и дала незначительные результаты). Юго-восточные и Центральные районы Донецкого бассейна (Таган­рогский округ Войска Донского, Мариупольский уезд Екатеринославской губер­нии) подчинялись мобилизационным мероприятиям, пополняя запасные части Корниловской ударной дивизии, 1-го Офицерского стрелкового генерала  Дроздовского полка и др.34

Иное положение было в Центрально-Черноземном районе. Здесь село ис­пытало всю тяжесть большевистской аграрно-крестьянской политики 1918-1919 гг., поэтому приток пополнений во ВСЮР был настолько большим, насколько это позволяли мобилизационные возможности района и это при том, что территория находилась под контролем ВСЮР не более 1-2 месяцев осени 1919 г.35 Крупные пополнения дали Курский, Льговский, Белгородский, Щигровский и Дмитриевский уезды Курской и Дмитровский, Орловский, Ливенский и Малоархангелский уезды Орловской губерний, Воронежский уезд. Во время рейда 4-го Донского конного корпуса ген. К.К. Мамантова в августе 1919 г. немало крестьян-добровольцев присоединилось к белым (в районах Тамбовского, Борисоглебского и Козловского уездов Тамбовской и Елецкого уезда Орловской губерний). Многие из тех, кто поддерживал казаков-мамантовцев в 1919 г., затем принимали участие в Там­бовском восстании, так называемой «Антоновщине» в 1921 г.36

Т.о. к числу основных факторов, оказывавших влияние на успех или неудачу мобилизации, следует отнести существование устойчивой местной вла­сти (военной или гражданской), способной поддержать мобилизации, наличие симпатий к Белому движению, как правило связанных с антипатией к советской власти, если таковая смогла себя достаточным образом проявить, контингент подлежащих призыву лиц и неистощенность района боевыми действиями и мобилизациями противной стороны.

Осознание мобилизованным того, за что он идет воевать, определяло его отношение к выполнению своего воинского долга. Для этого большое значение имела подготовка прививаемых контингентов в запасных частях. При этом за­ведующие мобилизацией стремились призываемых военнослужащих запаса старших возрастов сразу направлять в действовавшие на фронте части (Б.А. Штейфон при мобилизации в свой 13-й пехотный Белозерский полк)37, а молодежь призы­вов 1918-1921 гг. пропускалась через систему запасных частей, где помимо боевой подготовки получала представление о целях, задачах Добровольческой армии, о государственном и военном порядке, дисциплине, об основах аграрной, рабочей политики Белого Движения. Безусловно, далеко не всегда из них уда­валось подготовить действительно стойких, убежденных солдат.

Осенью 1919 г. были случаи открытого  перехода запасных частей на сторону большевиков (8-й армейский запасный батальон и запасный батальон 5-й пехотной дивизии, дислоцированные в Кременчуге  в декабре 1919 г.)38 массовое дезертирство из них (Запасная бригада Сводно-Гвардейской дивизии в Лубнах и Пирятине Полтавской губернии в ноябре-декабре 1919 г.).39

Довольно устойчивые в моральном и боевом отношениях пополнения из запасных батальонов приходили после 5-6 месячной подготовки (из 3-го ар­мейского запасного батальона в Ставрополе, ставшие основой 42-го пехотного Якутского полка)40, запасный полк Корниловской ударной дивизии (база - Таганрогский округ)41, пополнения 1919 г. из запасных батальонов 13-й и 34-й пехотных дивизий (база Крым, Северная Таврия).

Практика ускоренного (1-2 месяца) обучения мобилизованных в запасных батальонах и их отправка в бой себя совершенно не оправдала (хотя с точки зрения необходимости «удержания фронта» ввиду отсутствия резервов в ок­тябре-декабре 1919 г. это было единственным выходом). Приходя­щие пополнения быстро таяли в постоянных боях и тяжелых переходах дезерти­ровали, сдавались в плен (пополнения из запасных эскадронов 2-й кавдивизии 5-го кавкорпуса) база –Сумы)42, запасного батальона 1-го Партизанского гене­рала Алексеева пехотного полка (база –   Щигры-Тим)43, запасных батальонов 9-й (база - Полтава)44, и 21-й пехотных дивизий (база –Владикавказ).45

Неэффективной следовало признать также и практику «полого» формиро­вания новых воинских частей из мобилизованных (минуя запасные батальоны). То, что оправдывалось в первой мировой войне, не оправдывалось в гражданской (формирование сводных полков 31-й пехотной дивизии в Харькове, Курске46, 14-го пехотного Олонецкого полка в Льговском уезде Курской губернии47, 80-го пехотного Кабардинского полка в Белгороде48 и др.). Обычно после первых же боев, понеся большие потери (новых пополнений туда уже не поступало), такие воинские части прекращали существование.

Из всех причин дезертирства и сдачи в плен мобилизованных можно отметить нежелание воевать вообще и нежелание уходить с отступающими частями далеко от родных мест. На эти недостатки указывали почти все историки Белого движения. Так, например, при отступлении марковцев от Ливен к Харькову из ря­дов 3-го Офицерского генерала Маркова полка большое число мобилизованных крестьян Курской губернии дезертировали, не желая покидать пределов родных мест.49 То же самое имело место и в 1-м Партизанском генерала Алексеева пе­хотном полку и его запасном батальоне.50 Показателен пример отступления от Киева группы генерала Н.Э. Бредова, когда по оценке ген. Б.А. Штейфона «войска неуклонно сокращались: мобилизованные по мере продвижения Добровольческой армии к северу, в период успеха... охотно воевали, когда их деревни находились позади фронта. Как только родные места очищались войсками, там оставались и уроженцы  очищенных мест. Борьба с этим злом была безрезультатна».51 Опреде­ленную роль в этом играли также опасения за судьбу своих близких, оставшихся за линией фронта у большевиков, перед которыми можно было бы оправдаться на­сильственной мобилизацией у белых.

Пополнение рядов ВСЮР южнорусским крестьянством происходило не только за счет проводимых мобилизаций, но также и за счет добровольческих отрядов из бывших крестьян-белоповстанцев. Еще в 1918 г., в начальный период Белого движения на юге России, местные военные организации, в ряды которых входило немало крестьян - участников первой мировой войны («Союз увечных воинов», «Со­юз Георгиевских кавалеров» и др.) активно помогали отправке в Добровольчес­кую армию офицеров и солдат, а некоторые из них пытались самостоятельно ор­ганизовать силы против большевиков («Союз увечных воинов» в Бердянске Тав­рической губернии, поднявший восстание в начале апреля 1918 г.52 мобилизован­ные унтер-офицеры Борисоглебского уезда Тамбовской и Богучарского уезда Воронежской губерний, захватившие г. Борисоглебск 4-5 сентября 1918 г.53 Уце­левшие после поражений от местных большевистских сил белоповстанцы, как правило, переходила фронт и  соединялись с регулярными частями ВСЮР. Так из крестьян-повстанцев был сформирован Богучарский отряд в составе Донской армии54, ополченские дружины крестьян Борисоглебского уезда Тамбовской губер­нии, Павловского, Валуйского, Новохоперского уездов Воронежской губернии сра­жались в рядах Донской армии зимой-весной 1919 г.55

Если же фронт был далеко, то повстанцы рассеивались по близлежащим де­ревням в ожидании более благоприятных возможностей для нового антисоветско­го выступления (например, Тамбовского восстания 1921 г.). После подавления восстания немцев-колонистов Херсонской губернии многие из его участников добровольно вошли в состав 5-го кавалерийского корпуса Добровольческой армии.56 Отряды бывших крестьян - повстанцев Ливенского уезда Орловской губер­нии пополнили в октябре 1919 г. ряды 1-го Офицерского генерала Маркова и 1-го Партизанского генерала Алексеева полков. 57 Но, сформированные из местных крестьян, пополнения нередко создавали в рядах армии самостоятельные боевые единицы, которые подчас игнорировали распоряжения вышестоящих на­чальников, подчиняясь во всем своим «батькам» и «атаманам» (Волчанский конно-партизанский отряд, Старобельский пехотный батальон, отряд атамана П. Грина в Подолии, Повстанческий отряд атамана Струка, сформировавшийся в Чернобыль­ском и Киевской уездах Киевской губернии, вошедший в состав Войск Киевской Области под наименованием 1-го Малороссийского партизанского отряда). Приме­чательно, что отряд атамана Струка продолжал действовать в рядах ВСЮР до окончательного оставления Правобережной Малороссии, отступив из Киевшины –  своей главной базы, получал пополнения в Херсонской губернии, будучи переиме­нованным при этом в «Отряд священного долга»).58 Самочинные действия, грабе­жи, реквизиции подобных формирований вызывали немало нареканий, хотя не следует отрицать их роли в организации разведки, рейдов по тылам РККА, привлечении добровольцев-крестьян в свои ряды.

Сотрудничество Белой власти с крестьянами-белоповстанцами должно было бы стать демонстрацией единства Белого движения с крестьянством. Несколько отрядов самообороны соорганизовались в более крупные войсковые единицы (1-й пехотный полк немцев-колонистов) (январь 1920 г.)59, а некоторые выпол­няли только полицейские функции, подменяя в ряде районов станы Государствен­ной Стражи (отряды крестьянской самообороны Харьковского уезда, Грайворонского уезда Курской губернии)60, отряды крестьян Херсонского уезда, содейст­вовавшие частям 3-го армейского корпуса генерал-майора Я.А Слащова при по­давлении восстаний в селах Баштанка и Висунск в ноябре 1919 г.61 Ставрополь­ские конно-партизанские отряды имени генерал-губернатора Глазенапа.62 В Ставропольской губернии действия подобных отрядов вызывали недовольство со стороны местного населения беспричинными реквизициями и грабежами.63 Крестьяне Святокрестовского уезда Ставропольской губернии обращались к гу­бернатору с показательными обращениями (апрель 1919 г.): «...Мы, крестьяне, ...выслушав сообщение пропагандистов Добрармии... о примерно тяжелом подвиге, совершаемом Добрармией и ея вождями во имя спасения и воссоздания нашей общей великой Родины... поддерживаем ее всеми силами и средствами во испол­нение чего жертвуем 600 пудов муки... постановляем организовать из своих односельчан для охраны села самоохрану дабы присланные к нам... стражники могли послужить России в другом месте».64 Нередко, правда, подобные отряды самообороны становились ядром повстанческих отрядов, боровшихся уже против Добровольческой армии.

В белой Таврии весной-осенью 1920 г. из-за истощения людских резервов мобилизации становились вторым по важности (после военнопленных) источни­ком пополнения большинства сражавшихся на фронте воинских частей Русской армии. Уже в одном из первых  приказов новый  Главком ген. П.Н. Врангель ( № 3049 от 28 апреля 1920 г.) объявлял: «Армия перестраивается на новых началах. Основания комплектования Армии изменены - части войск комплектуются не добровольцами, а лицами, призванными на военную службу по мобилизации...».65 Исходя из этого, Вооруженные Силы Юга России были переименованы в Русскую армию.

В целом весь «крымский период» белой борьбы на юге России характеризо­вался истощением людских резервов и необходимостью крупных пополнений для фронта. Поэтому ген. П.Н. Врангелем предпринимались меры по тотальной мобилизации всего подлежащего призыву мужского населения, ужесточению ответстве­нности за уклонение от призыва и дезертирство. 19 мая Главком, формально не объявляя новой мобилизации, приказом № 3137 установил 2 июня сроком явки на сборные пункты призванных, но не явившихся по прежним мобилизациям лиц в возрасте от 20 до 34 лет.66 Приказом ГК ВСЮР № 3468 от 27 июля 1920 г. в 5 уездах Крыма объявлялась мобилизация возрастов и категорий прошлогоднего (1919 г.) призыва, но теперь возраст военнообязанных нижних чинов поднимал­ся с 30 до 35 лет. Этим же приказом призывались новобранцы (призыв 1921 и 1922 гг. - самый молодой призыв периода Белого движения на юге России в регу­лярные части).67

Приказом Главкома № 3515 от 9 августа 1920 г. вводилась мобилизация и в Северной Таврии. Для пополнения убыли в строевых частях надлежало приз­вать военнообязанных призыва 1920 и 1914 гг. (1899, 1893 годов рождения) в Днепровском уезде, а в Бердянском и Мелитопольском уездах - 1914, 1915 гг. призыва (1893, 1894 годов рождения), а лица в возрасте 36-37 лет (призыва 1904, 1905 гг., 1883, 1884 г.р. соответственно) направлялись на пополнение ты­ловых частей и Государственной Стражи.68 Т.о., рамки призыва в регулярные ча­сти в 1920 г. устанавливались от запасных 1904 до новобранцев 1922 годов призыва (от 1883. до 1901 годов рождения).

От призыва освобождались единственные кормильцы семьи (льгота 1-го разряда), а также члены земельных советов, учащиеся старших классов средних учебных заведений, родившиеся с 1 января по 1 июля 1902 г. Желающие служить в кавалерии обязаны были явиться на сборный пункт с собственной лошадью (боевых лошадей в Таврии 1920 г. не хватало). За неявку в установлен­ный срок предусматривалась конфискация имущества уклонившихся в пользу се­мей военнослужащих Русской армии и военно-полевой суд. Приказ Главкома № 3548 от 4 сентября 1920 г. предусматривал следующие меры наказания в отношении дезертиров: «Замечается уклонение со стороны призываемых к исполнению воинской повинности от своего долга перед Родиной. Для прекращения сего и во исполнение моих приказов от 27 июля и 9 августа приказываю: взамен уклоняющихся от призыва брать на службу членов той же семьи муж­ского пола в возрасте от 17 до 43 лет, а за отсутствием таковых в семье приказываю брать недостающих от общества, в котором имеет место недоста­ток возрастов еще не призванных».69  Этим приказом восстанавливалась такая несколько архаичная процедура, как общинная круговая порука. 23 сентября был издан приказ о лишении дезертиров, и уклоняющихся прав на владение и наделение земельными участками в собственность по закону 25 мая 1920 г.70

Надежность мобилизованных в Таврии в 1920 г. была невысока.72 Жестокими мерами удавалось уменьшить дезертирство, однако боевые качества воин­ских частей, составленных из мобилизованных, были таковы, что в серьезных боях имели  место факты сдачи в плен и дезертирства при отступлении (13-я и 34-я пехотная дивизии 2-го армейского корпуса, 6-я и 7-я пехотные диви­зии 3-го армейского корпуса, сильно разбавленные осенью 1920 г. мобилизо­ванными тавричанами) в конце октября из Северной Таврии и от Перекопа (так, например, почти полностью распались полки 13-й и 34-й пехотных диви­зий, остатки которых вошли в состав пехотного генерала Алексеева полка в Галиополи). Не помогла успеху мобилизации и проводимая в Таврии земельная реформа Правительства Юга России.

Мобилизации 1920 г., даже проводимые «по правилам» мирного времени (через систему призывных комиссий с учетом всех категорий военнообязанных и льготников) были уже гораздо менее эффективными, чем мобилизации 1918-1919 гг. в Таврии. Призывники, готовые сознательно подчиниться мобилизаци­онным распоряжением, уже давно находились на фронте, а вновь призываемые контингента (особенно запасные) тяготились военной службой, стремясь вер­нутся к своему хозяйству. Сказывалась и общая усталость от войны - еще с 1914 г. Поэтому и устойчивость воинских частей, в которых преобладали моби­лизованные, была невысока. В период осенних боев у Каховски и в Заднепровской операции развед. сводки РККА неоднократно отмечали перебежчиков из состава 6-й,7-й,13-й и 34-й пехотных дивизий, а о запасном батальоне 6-й пехотной дивизии говорилось, как о «большевистски настроенном».73

Из контингентов мобилизованных наибольшей надежностью отличались, как и в предшествующие периода 1918, 1919 гг., немцы-колонисты. Еще в 1918г. многие из них добровольно, в рядах отдельных отрядов самообороны сражались с большевиками и местными повстанцами-махновцами, а затем вошли в состав подразделений 5-го кавкорпуса и 4-й и 5-й пехотных дивизий.74 Среди них ген. П.Н. Врангель пользовался большой популярностью. Стремление колонистов к организации самостоятельных воинских частей проявилось и в 1920 г. в Таврии, где был создан полк немцев-колонистов75 (колонисты Мелитопольского уезда постановили провести самомобилизацию в колониях мужского на­селения от 18 до 43 лет).76 Из них предполагалось сформировать отдельную бригаду. В Крыму (приказом ГК ВСЮР № 3285 от 7 июня 1920 г.) было создано специальное Управление формирований из немцев-колонистов.77

Крымские татары, за исключением добровольцев в рядах Крымского конного полка, большого желания к службе не проявляли, дезертируя со сборных пунк­тов и из запасных частей, пополняя ряды «крымских зеленых».78

Отношение к мобилизациям по районам Таврии также было неодинаково. В октябре 1920 г., в момент наибольшего продвижения фронта Русской армии на север ряд волостей отмечались в фронтовых сводках, как выполнившие мо­билизацию на 60-70%% (наивысшие показатели мобилизации для гражданской войны).79 Так, например, в Ореховской волости Мелитопольского уезда Таврии крестьяне сами выдавали дезертиров80, подавляющее большинство призываемых контингентов в Бердянском уезде явилось на службу.81  А в освобожденном от красных в сентябре 1920 г. Александровском уезде  Екатеринославской гу­бернии отмечалось выполнение мобилизации по явке на 75% (несмотря на то, что чуть меньше года этот уезд считался одним из наиболее неблагополуч­ных по выполнению мобилизационных предписаний ВСЮР, фигурировал в сводках как «махновский»).82 Крестьяне Пологской волости данного уезда просили воинского начальника не давать никаких отсрочек призываемым. Подобное от­ношение к мобилизации было характерна для наиболее пострадавших от боль­шевиков уездов и волостей Северной Таврии и Екатеринославской губернии.

Хуже было положение в Крыму - Феодосийском, Евпаторийском уездах, а также Днепровском уезде Северной Таврии. Здесь процент явки не поднимался выше 15-30%%. Негативно на качестве пополнений мобилизованных сказывалась краткость боевой подготовки (не более 1-2 месяцев в запасных частях) перед отправлением на фронт. Под влиянием потребностей фронта запасные части (особенно запасные батальоны полков и дивизий) систематически направляли в бой маршевые роты, а нередко и в полном составе принимали участие в боях рядом со строевыми частями (запасные батальоны пехотной генерала Маркова., стрелковой генерала Дроздовского, Корниловской ударной дивизии в сентябре октябре 1920 г.).83

Следует отметить, что исчерпанность мобилизационных возможностей была обусловлена во многом длительностью пребывания Белой власти в Тав­рии (около 2 лет). За это время мобилизации проводились несколько раз и основные контингента военнообязанных уже находились на фронте.

Следующей тяжелой для южнорусского крестьянства стороной гражданской войны, связанной со взаимоотношениями с армией, были реквизиции, проводимые воинскими частями. В «военно-походный период» Добровольческой армии (1918 г.) реквизиции практиковались бессистемно и их объем и порядок взимания определялся исключительно волей воинских начальников.84 В то же вре­мя большинство подразделений армии довольствовались в кубанских станицах и селах Ставропольской губернии с согласия хозяев, зачастую и без оплаты своего постоя.85

Неурегулированность вопросов продовольственного снабжения и постоя войск вызывали справедливое недовольство крестьян, особенно тех районов, которые уже испытывали на себе тяжесть военных действий и повинностей со стороны РККА. В 1918-начале 1919 гг. заготовки продовольствия производи­лись самостоятельно воинскими частями «по мере необходимости» за плату или реквизиционные квитанции (при этом размер реквизируемых продуктов, зерна и зернофуража колебался от нескольких десятков до тысячи и более пудов).86 Представители сельской администрации Ставрополья неоднократно об­ращались с ходатайствами к губернатору, а также губернскому Управлению продовольствия о принятии мер по отношению к воинским частям и их началь­никам, производившим незаконные реквизиции продовольственных товаров из сельских амбаров, элеваторов, мельниц.87

Несмотря на то, что «Правилами о производстве реквизиций...» таковые допускались только с санкции воинских начальников (не ниже командира ди­визии) и обязательно за плату (или наличными деньгами, или реквизиционными квитанциями), на практике установленный порядок очень часто нарушался. По сводкам ОСВАГа «большинство крестьян Таганрогского округа жалуются на не­законные реквизиции, производимые местными властями и отдельными казачьими частями. Реквизиции производятся беспорядочно, без предъявления каких-либо документов, удостоверяющих право на таковые... дезертиры скрываются в лесах и занимаются грабежами, а некоторые из них, надевая офицерскую форму, производят реквизиции. Все это тревожит население».88

Недовольство вызывало также расквартирование войск, при котором не­редко допускались несправедливое распределение между домами: «...расквар­тирование войск да хуторах ложится не всегда одинаковой тяготой на крестьянин и казаков...».89

ГК ВСЮР ген. А.И. Деникиным отдавались распоряжения, приказания о недо­пустимости незаконных реквизиций. Приказ от 21 августа 1919 г. (опублико­ванный в виде отдельной листовки) гласил: «...до меня дошли сведения, что при прохождении войск по ...Малороссии отдельные малодисциплинированные части производят бесплатные реквизиции имущества, а отдельные воинские чи­ны, насильственно отбирают имущество у местных жителей... случаи эти остаются нерасследованными, виновные не наказываются, а пострадавшие мирные жители не вознаграждаются за убытки... приказываю подлежащим местным начальствующим лицам, как по заявлениям потерпевших, так и по собственному почину, сос­тавлять особые акты о всех случаях грабежей, бесплатных реквизиций и наси­лий, чинимых воинскими частями в отношении вирных жителей, представляя озна­ченные акты Губернатору и безотлагательно выдавая пострадавшим особые рас­писки об их составлении».90  Думается, однако, что подобная практика (длительная процедура составления актов, их одобрение губернатором, выдача расписок, а не денег в возмещение убытков  пострадавшим) вряд ли могла бы удовлетворить крестьян», потерпевших от произвола отельных воинских частей и командиров. Но даже там, где факты реквизиций расследовались, далеко не всегда подобное разбирательство заканчивалось в пользу пострадавших крестьян. Так, при про­изведенной казачьими полками потраве хлеба в Мариупольском уезде, генерал-майором А. Виноградовым было приказано местным старостам собрать сведения о количестве потравленного хлеба. Однако, местный комендант «заявил, что ни­каких сходов (для выяснения количества потравленного хлеба) он не разрешит а собравшихся расстреляет из пулеметов. Подобная выходка в сильной степени охладила симпатию населения к Добрармии».91

Дополнения армии лошадьми, в отличие от производства реквизиций было вообще не регламентировано и осуществлялось исключительно в зависимости от потребностей воинских частей. Пополнения производились путем реквизиций и покупок лошадей на крупных конных за водах, обращенных в советские хозяйст­ва.92 Однако к лету-осени 1919 г. большинство подобных заводов было разоре­но и рассчитывать на получение здесь необходимого количества лошадей, при­годных к строевой службе, не приходилось. Крупные коннозаводческие хозяйства уцелели лишь в Новороссии и по мере продвижения армии на север потребности армии не удовлетворялись в должной мере. В этих условиях конные части стали широко использовать другие методы. По воспоминаниям командира 12-го улан­ского белгородского полка полк. А.А. Байдака «части, предоставленные в 18, 19 и 20 годах самим себе, дабы не прекратить свое существование, как конницы, принуждены были пополняться лошадьми путем самовольных реквизиций за плату у местного населения. Обмен избитых, изнуренных лошадей производился опять таки у того же населения. Правильного лечения избитой и раненой лоша­ди не было. Ветеринарная помощь и ветеринарные пункты отсутствовали. Набитая или раненая лошадь выбывала из полка. Конский состав нес непосильную работу и погибал в большом проценте. Интенсивная работа на фронте, невтянутость ло­шадей принуждали прибегать к обмену негодных лошадей, производимая по боль­шей части самовольно солдатами, выбиравшие жирных лошадей упряжного типа, но не создавалось рабочего конского состава, что требовалось при занятии частями колоссальных фронтов...».93

Проведение подобных операций по «обмену» безусловно вызывало недоволь­ство крестьян, особенно в районах, где большинство крестьянских хозяйств имело 1-2 лошади (Черноземный Центр, Право бережная Малороссия).94 Но даже в местах, где до революции крестьянские хозяйства имели большее количество лошадей, тактика подобного «обмена» не приводила к росту  симпатий к Добрармии. Сводка Отдела пропаганды по Таганрогскому округу отмечала: «...В населении вызывает ропот и неудовольствие система реквизиции лошадей, произво­димая воинскими частями и заключающаяся в простом обмене негодной лошади на здоровую.95 Частная переписка: «...казаки, как только занимают нашу местность, так самых лучших лошадей забирают» (Воронеж).96

Нередко, в условиях военных действий не производилось даже подобно­го обмена. Лошади забирались у крестьян за плату реквизиционными квитанци­ями или без таковых. В то же время реквизиции лошадей у крестьян кавалерий­скими частями Добровольческой армии были небольшими, прежде всего по причине преобладания пехоты в ее составе летом-осенью 1919 г. в отличие от конных корпусов Донской и Кавказской армий. Кавалерийские части Добровольческой армии действовали в районах Черниговской, Полтавской, Екатеринославской гу­берний и именно здесь крестьянские хозяйства пострадали от конских реквизи­ций более всего. Следует отметить, что истощенность района обусловливалась и неоднократными аналогичными реквизициями по стороны подразделений РККА и повстанческих отрядов.

Несомненно, что лишение крестьянских хозяйств лошадей в период с/х работ негативно сказывалось на их ходе, и повлияло на сокращение посевных площадей и своевременную уборку урожая в 1919-1920 гг.

В 1919 г. поставки лошадей для армии практиковались исключительно по распоряжением местной власти (например, Екатеринославским губернатором С.С. Щетининым 27 сентября было объявлено о принудительной поставке армии частновладельческих и извозчичьих лошадей при оплате от 5 до 10 тыс. рублей)97  и не носили организованного широкомасштабного характера. В белой Таврии в 1920 году была очевидна не только истощенность людских резервов, но и недостаток лошадей для армии. Практически все конные части Русской ар­мии в апреле-мае 1920 г. были «безлошадными» и шли в бой в расчете на за­хват лошадей у противника (лошади белых конных полков были оставлены в Новороссийске и Черноморском побережье при эвакуации в Крым в марте 1920г.).98 В этих условиях командование армии предпринимало меры по принудительной поставке лошадей войскам (организованной специальными приемными комиссиями, причем самовольные реквизиции лошадей категорически запрещались).99 С мая по июнь в Крыму трижды объявлялась принудительная поставка лошадей общей численностью 7 тыс. голов с платой от 100 до 200 тыс. руб.100  К сентябрю ремонтные комиссии с трудом собрали 6,5 тыс. голов.101 Поэтому 3 сентября в Крыму была объявлена поставка еще 1,5 тыс. лошадей, по которой у каждого владельца отбирались все лошади свыше двух голов, плата повышалась до 200-300 тыс. рублей.102

В августе-сентябре сопротивление конским мобилизациям крымского кре­стьянства возросло. Лошадей в хозяйствах оставалось мало, а цены, по которым рассчитывались комиссии, были в 5-6 раз ниже рыночных (на таврических рынках цена рабочей лошади выросла за период с июня по октябрь со 150 тыс. до 1 млн. рублей).103 Лошадей прятали в лесах или угоняли в горы, на приемные пункты выводили не годных. Лишь в тех случаях, когда уездная Стража при со­действии войсковых частей проводила конные облавы, удавалось собрать требу­емой количество лошадей.104 С сентября конским мобилизациям в Крыму активно противодействовали отряды Повстанческой армии, нападая на комиссии и отбива реквизированных лошадей.105

К концу октября удалось мобилизовать в Крыму почти 9 тыс. лошадей вместо максимально допустимых 6 тыс., что серьезно повлияло на возможности крестьян полностью убрать урожай и засеять озимые.106

Последней из наиболее тяжелых для села военных повинностей являлась подводная. В «военно-походный период» Добровольческой армии порядок ее осуществлялся, также как и производства реквизиций, практически не регламенти­ровался. В 1918 и особенно летом 1919 гг., с началом боевых операций по ши­роким коммуникационным линиям на просторах Новороссии и Малороссии потребовались быстрые переброски воинских частей, особенно пехоты, что возможно было осуществить только с помощью крестьянских подвод, поскольку иные виды транспорта (железные дороги, автомобили) или отсутствовали, или были разрушены. Практика осуществления подводной повинности показывала, что со стороны командира воинской части волостному старшине или сельскому старосте выдавалось предписание о своевременной поставке к зданию волостного или сельского правлений определенного числа подвод. После  произведенного смотра «под­водчики» уходили из села вместе с воинской частью и занимались извозом практически неограниченное количество времени, в зависимости от военных потребностей.107 При этом, если в период наступательных операций и успехов на фронте интересы крестьян еще соблюдались и воинские начальники могли рассчитывать на получение подвод в новых занимаемых районах, отпуская преж­них «подводчиков», то с начала отступления от Москвы, крестьяне «забираемые в подводы» в Орловской, Курской губерниях зачастую сопровождали армию до Харькова или даже до Ростова на Дону, возвращаясь в родные села с истощенными лошадьми, поврежденными подводами, а то и без таковых.108 Одной из главных причин столь длительного пребывания крестьян «в подводах» (крестьян Чер­ноземного Центра) было нежелание крестьян Малороссии выполнять эту, уже зна­комую им по своей тяжести, повинность, угон подвод и лошадей в леса к повстанцам, умышленная порча средств передвижения.109 Поэтому воинским начальникам и комендантам приходилось насильно удерживать при себе «подводчиков» из чер­ноземных губерний, ввиду невозможности заменить их. Подобная мера осознава­лась военными как «чрезвычайно тяжелая», «крайне затруднительная» для кресть­ян, но вызванная обстоятельствами боевой обстановки, а потому необходимая.110

Сами же крестьяне относились к подводной повинности, как к тяжелой обя­занности, особенно в период сезонных с/х работ, а также в условиях осеннего и весеннего бездорожья и бескормицы. Сводки Отдела пропаганды неоднократно фиксировали это: «...взаимоотношения между жителями и воинскими частями на­пряженно враждебные. Воинские части часто отбирают лошадей, повозки, угоняют скот с полей. Транспорты и тыловые команды-бич для сельского населения...»111, «...из многих мест поступают сведения о все усиливающемся недовольстве кре­стьян на   чрезвычайную тягость подводной повинности в обозах и по перевозке войск, что лишает возможности работать в поле... в поселке Марфинском все мужское население выехало для отбывания подводной повинности»112, «...в Коро­че (Курская губерния) и ее уезде населению приходится сильно терпеть от под­водной повинности»113,   «...по наряду для Нижегородского драгунского полка было востребовано 60 подвод, но после двух дней стоянки в городе (Новороссийске - В.Ц.) выяснилось, что требуется только 7 подвод, остальные же подводы, оторван­ные в горячее время от работы (конец апреля - пахота - В.Ц.), потратили на проезд всю неделю и вернулись обратно, затаив, конечно же обиду на администрацию и, в частности, на представителей Добрармии... бывали случаи, когда из селения, отстоящего за 25 верст, потребовались подводы лишь для того, чтобы перевезти офицерские вещи с квартиры на квартиру. При этом нужно отметить, что содержание 2 лошадей в день обходится крестьянину в 80 рублей, по казенной же ставке он получает лишь около 45 рублей. Ко всему этому добавляются трудности с фу­ражом...Лошадей крестьянам приходится выгонять на далекие пастбища и для поставки по экстренному вызову тратить немалое время на привод лошадей и поставки их в город. Однако крестьяне даже при столь тяжелых условиях не отказываются от поставки, но просят только о снабжении их фуражом (!). Неиспол­нение этой их просьбы может привести к серьезным волнениям...114

Правила, регламентирующие осуществление подводной повинности, были ут­верждены лишь 18 сентября 1919 г. (ограничение дальности угона подвод 55 км. срока выполнения наряда - 3 сутками, зачисление подводчика на фуражное и продовольственное довольствие воинской части)115 фактически не были реализованы (также как и принятые несколькими днями позднее «Правила о сдаче в аренду...» из-за начавшегося отступления ВСЮР по всему фронту и резко возросших потреб­ностей армии в перевозочных средствах. Примечательно, что очень часто крестьяне-«подводчики», миновав линию фронта,  снова «забирались в подводы», на этот раз уже воинскими частями РККА или повстанческими отрядами. 

Нельзя не отметить также случаев добровольных поставок подвод крестьянами для нужд армии. Таковые имели место в некоторых селах Ставропольской губернии осенью 1918 г., в Крыму осенью 1919 г.116 Однако они не меняют в целом отрицательного отношения крестьян к подводной повинности.

В белой Таврии 1920 г. формально должны были начать осуществляться сен­тябрьские (1919 г.) «Правила» о подводной повинности, кроме того, ген. Врангелем были запрещены самовольные реквизиции подвод военнослужащими по делам, «не имеющим отношения к службе», командиров воинских частей обязывали платить крестьянам поверстно.117 На практике однако недостатки повинности, проявивши­еся в 1919 г., продолжали сохраняться и в 1920 г. Крестьяне с подводами не только дежурили на этапах и у штабов по нарядам местных властей, но и силой привлекались войсковыми частями для их перевозки. Уведенные подводчики не­редко задерживались на три-четыре надели, возвращаясь назад иногда без ло­шадей и подвод, которых могли отобрать и без всякой уплаты.118 Многие подводчики, угнанные наступавшими войсками в июне на фронт из Крыма и Северной Таврии, не отпускались домой до самой осени.119 Часто у подводчиков ломались теле­ги, которые негде было починить, от бескормицы и безводья гибли лошади, кото­рых нельзя было купить.120

Длительное отсутствие хозяина и лошади «в подводах» губительно сказы­валось на и без того ослабленном войной хозяйстве: полевые работы производи­лись несвоевременно.

Помимо подвод, в левобережных приднепровских селах воинскими частями все лето собирались рыбачьи лодки, сгонявшиеся к местам предполагавшегося форсирования Днепра. Реквизиции лодок и принадлежностей к ним лишали крестьян возможности ловить рыбу.121

В июне-сентябре инженерные части строили укрепления в районе Мелитопо­ля и на Крымских перешейках. Работоспособное население прилегающих местностей периодически отрывалось от полевых работ и силой сгонялись на рытье окопов и строительство проволочных заграждений. Укрывшиеся подвергались денежному та штрафу до 100 тыс. руб.122  Население сгонялось также на ремонт железных до­рог и мостов.123

Однако данные повинности (лодочная, окопная, строительная) не носили систематического характера и крестьяне, как правило, привлекались на подсобные работы на 1-2 дня, хотя в страдную пору лета 1920 г. и такой срок являлся за­метным для хозяйства.

Продовольственное снабжение армии в 1918 - начале 1919 гг. зависело от «самоснабжения», что означало по существу реквизиции продовольственных товаров в городах и довольствия воинских чинов за счет постоев «у благодарного населения».124 Подобная практика, несмотря на неод­нократные запреты воинских начальников самых различных уровней, все же сохранялась на протяжении всех периодов Белого движения на юге России в 1919-20 гг., вызывая обвинения армии со стороны местного населения и представителей «общественности». Хотя, необходимо отметить, что в большин­стве случаев за постой или уплачивались деньги, или же практиковался обмен имеющейся у военных мануфактуры на продукты.125

Нельзя однозначно утверждать, что постой воинских частей неизменно являлся «злом» для крестьян. По замечанию С. Мамонтова – офицера конно-артиллериста по сравнению с «тяжелым бременем» подводной повинности по­стой солдат не был очень обременителен, потому что войска все время двигались и редко ночевали два раза в одном и том же доме. Постой солдат га­рантировал крестьян от грабежа (если таковыми не занимались сами солдаты – В.Ц.). Если  войска оставались дольше в деревне, то кормились из походной кухни и крестьяне ели вместе с солдатами». Также и практиковавшиеся рекви­зиции лошадей: «если у крестьянина была хорошая лошадь, ее у него за­бирали (!) или, в лучшем случае, обменивали на худшую. Бывало, что сами кре­стьяне приходили и просили обменять хорошую лошадь на раненую - эту они имели шансы сохранить (в том случае, если следующие конные части возна­мерились бы ее реквизировать). Но иногда это была хитрость: крестьянин обменивал лошадь, украденную им же, чтобы ее не узнали...126

С весны 1919 г. был начат переход к более правильному и организо­ванному снабжению армии. Приказом Главного Начальника Снабжений ВСЮР генерал-майора Энгельке от 27 марта 1919 г. были утвержде­ны нормы продовольственного довольствия для военнослужащих с 1 апреля (2 фунта хлеба или 1/4 фунта сухарей, 3/4 фунта мяса, 9 золотников саха­ра).127 Были устроены продовольственные магазины, производившие снабжение армии (Новороссийск, Екатеринодар, Ростов на Дону, Туапсе, Ставрополь, Минеральные воды, Керчь, Новочеркасск) (для Донской армии).128 По мере продви­жения армии продовольственные магазины, снабжавшие фронт, были созданы также в Симферополе, Херсоне, Одессе, Екатеринославе, Харькове, Купянске, Константинограде, Кременчуте, Полтаве, Белгороде, Курске и др.129

Система продовольственного снабжения армии заключалась в выдаче нарядов на поставки от Главного Начальника снабжения ген. Санникова местным губернским Управлениям продовольствия, которые обязывались пос­тавить к определенному сроку на склады продмагазинов определенное коли­чество зерна и зернофуража. Из указанных продмагазинов производились поставки в интендантства конкретных воинских частей. Продовольствие из армейских магазинов могло также направляться и для снабжения городского населения, особенно в прифронтовых районах.

На практике, однако, данная система часто нарушалась. Так войска Киевской области, действующие в Правобережной Малороссии, снабжались не через систему продмагазинов, а через поставки, производимые уполпродами уездов Полтавской губернии, причем каждый уезд выполнял поставки для определенной воинской части.130

Нормы поставок для армии колебались в зависимости от потребностей фронта или конкретных воинских частей (от нескольких десятков до тысячи и более пудов зерна и фуража).131  Установленные нормы продовольственного довольствия военнослужащих также не всегда соблюдались, в зависимости от боевой обстановки и запасов интендантства могли меняться от 1/2 фунта сухарей до 3 фунтов хлеба ржаного или пшеничного. Вместо мяса по указанный нормам часто выдавались консервы (поставки союзников).132 В ходе быстрых наступательных операций, равно как и при отходе войск, запасы продмагазинов тактически не использовались и армия довольствовались за счет пос­тоев у крестьян и реквизиций.

В 1920 г. Русская армия получала продовольствие из продмагазинов Крыма, а также из реквизированных продовольственных складов Северной Таврии. Значительных перебоев в снабжении, прежде всего из-за малой протяженности тыловых коммуникаций (в отличие от 1919 г., когда военные действия происходили на обширных операционных линиях), летом-осенью 1920 г. не бы­ло.

Недостатки снабжения армии в 1919 г. анализ провались в докладе ген. Макаренко, производившего «сенаторскую ревизию» причин тыловых не­урядиц в феврале 1920 г: «...фураж и продовольствие от интендантства не поспевали за войсками, приходилось добывать их на местах, не изобилующих продуктами и только что разоренных уже перед тем большевиками... Являлась необходимость реквизиций, которые постепенно, по мере физического утомле­ния войск, становились все шире и шире, и тягостнее для населения...».133

Поскольку армия, занимая тот или иной район, становилась фактически единственной носительницей власти (до прибытия гражданской администра­ции), то на обязанности военно-полевых, военно-окружных судов возлагалось и осуществление разбирательств и тяжб местного сельского населения, пред­принимать меры к урегулированию порубок леса и т.д. Так военно-полевой суд 1-го армейского корпуса рассматривал дела об убийст­вах крестьян134, о грабежах и поджогах.135  В соответствии с приказом генерал-лейтенанта В.З. Май-Маевского № 61 от 16 октября 1919 г. в веде­ние военно-полевых судов передавались дела о порче железных дорог, в соответствии с которым ответственности подлежали не только непосредственно виновные в порче, но также и сельские старосты, и волостные старши­ны, не обеспечившие своевременной охраны «нарядами из местных жителей» железнодорожного полотна.136 Арест и крупный штраф (до 20 тыс. руб.) угро­жал тем, кто производил самовольную порубку леса и незаконную охоту.137 Данная мера объяснялась необходимостью «охраны лесов от беспощадных по­рубок, грозящих с/х культуре края, а также охраны населяющей леса дичи от окончательного истребления», и была действительно весьма важной и сво­евременной в безлесовой Малороссии.

Официальных распоряжений о поставке в армию теплых вещей крестьяна­ми не было издано в 1919-20 гг. Однако на страницах газет в осенние ме­сяцы 1919 и 1920 гг. постоянно публиковались призывы о необходимости для крестьян «помочь обуть и одеть фронт».138 Действительно, крестьянство многих сел оказывало добровольную помощь проходившим через них воинским частям теплой одеждой и обувью (хотя имели место и незаконные реквизи­ции). Но из-за практически полной неналаженности снабжения обмундированием (в отличие от продовольственного снабжения) на юге России осенью 1919 г. очень часто войска оставались лишенными самых необходимых теплых вещей (шапок, валенок), не говоря уже о полушубках, рукавицах, теплых штанах и др. Обмундирование оставалось лежать на складах в Харькове, Ростове на Дону, Новороссийске, а военные должны были довольствоваться добровольными по­жертвованиями крестьян или «производить раздражающие население рекви­зиции».

Факты добровольной помощи крестьян воинским частям ВСЮР часто от­мечались на страницах прессы. Они позволяют пересмотреть распространен­ную ранее точку зрения, согласно которой крестьянство повсеместно было настроено против белой армии с самого момента ее появления в селе. Так крестьянами Черниговского уезда было отправлено 13-му пехотному Белозерскому полку 2 тыс. пудов фуража. При этом в постановлении схода села отмечалось, что «крестьянское общество... учиняет это, как свой долг, отменяя с особым удовольствием, что Белозерский полк, проходя через село, оставил по себе самое отрадное воспоминание своим порядком, дисциплиной и благородством». Аналогичные добровольные поставки осуществляли крестья­не сел Святокрестовского уезда Ставропольской губернии, Екатеринославского уезда, Таганрогского округа Войска Донского, Симферопольского уезда Таврической губернии и др. районов белого юга России.139

Взаимоотношения армии и крестьянства сводились не только к введе­нию и контролю за соблюдением определенных повинностей, производству рек­визиций. Проходя через села Малороссии, воинские части ВСЮР занимались пропагандой идей Добровольческой армии, раздавали брошюры Отдела пропаганды крестьянам, выступали на сельских сходах с разъяснением правительственных деклараций.140 Далеко не всегда, конечно, офицеры-добровольцы могли разъяс­нить крестьянам все интересующие их вопросы земледельческой жизни (арен­ды, раздела урожая, возмещения убытков и др.). Здесь остро сказывался недо­статок профессионально подготовленных чиновников ОСВАГа, Управлений про­довольствия и земледелия, способных не только грамотно и доступно разъяс­нить селянству положения принимаемых Особым Совещанием законов по аграрно-крестьянской политике, но и проследить за их воплощением в жизнь. Недо­статки в работе местных структур управления, факты произвола, нарушения за­кона отдельными местными чиновниками, стражниками и возвращавшимися поме­щиками переносились в сознании крестьянства на всю Белую власть и на ар­мию в том числе, хотя со стороны последней фактов насилия в отношении кре­стьян было много меньше, чем от представителен гражданской администрации и полиции.

Часть крестьянства одобряла действия армии в борьбе с повстанческим движением. В деревнях Херсонского уезда во время подавления повстанческих, отрядов армии Н.И. Махно зажиточные крестьяне и середняки добровольно помогали полкам корпуса ген. Я. А. Слащова, снабжали их продовольствием141, Управление торговли и промышленности по Херсонской губернии организовало в конце ноября маршрутные поезда «Добрармия-деревне» для снабжения села мануфактурой... Большое распространение получили лавки «Добрармия-населению» в Таврической губернии в 1919-1920 гг. (Сельская жизнь. Ростов на Дону, № 3, 29 ноября 1919 г.).

В 1920 г. широкое распространение получили факты перехода на сторо­ну Русской армии и активного сотрудничества с ней повстанческих отрядов атаманов Володина, Савченко, Чалого, Хмары, Бурлака и др., сражавшихся в 1919 г. против Добровольческой армии.

Развод. сводки РККА отмечали сочувственное отношенью крестьян Сев. Таврии к Русской армии в момент выхода последней из Крыма. Отмечалось, что крестьяне портили телеграфные провода, нападали на обозы отступавших красных полков, выдавали остававшихся в деревнях комиссаров.142 Занимавшие тав­рические села, командиры полков Русской армии основной целью пропаганды ставили доведение до крестьян изданных в виде брошюр и отдельных листо­вок экземпляров «Закона о земле» и «Воззвания генерала Врангеля» («Слу­шай те русские люди, за что мы боремся»).143 Но и в Таврии в 1920 г. также ощущался недостаток опытных пропагандистов, способных объяснить все поло­жения земельной реформы Правительства ига России.

Т.о. взаимоотношения Белей армии и южнорусского крестьянства пос­тоянно находились под влиянием двух исключающих друг друга факторов. С одной стороны армия, выступавшая как «носительница порядка и спокойствия, призвана была демонстрировать образцы законности, справедливости и стабильности, которые приносит с собой новая Белая власть (как противница насилий, произвола, незаконных действий советской власти). Но, с другой стороны, обстановка междоусобной гражданской войны, тяжесть боевых действий большие людские потери, недостаток продовольствия и обмундирование, дела­ли возможными и, в какой-то степени оправданными, факты производства неза­конных реквизиций, введение тяжелых повинностей, отдельные случаи грабе­жей и раз боев. Однако, следует отметить, что аналогичные действия произво­дились и противниками белых - и отдельными воинскими частями РККА, и повстанческими отрядами, объявлявшими себя «единственными защитниками угнетен­ного селянства», и даже собственными отрядами сельской крестьянской само­обороны. Крестьянское хозяйство юга России одинаково страдало от тяжести военных действий, повинностей, реквизиций и грабежей с чьей бы стороны таковые не производились.

 

Примечания

 

1.     ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34, 34А, 52.

2.     РГВА. Ф. 40213, 40066, 39852.

3.     Звегинцев В.Н. Кавалергарды в Великую войну и гражданскую. Париж, 1966; Маевский В.А. Повстанцы Украины. Новый Сад. б.г.; Павлов В.Е. Марковцы в боях и походах за Россию. Т. 2, Париж, 1964; Слащов-Крымский Я.А. Требую суда общества и гласности. Константинополь. 1921 г.; Туркул А.В. Дроздовцы в огне. Белград, 1937; Штейфон Б.А. Кризис добровольчества. Белград, 1928 г. и др.

4.     РГВА. Ф. 101, 198, 33988 и др.

5.     Великая Россия. Ростов на Дону. Март-декабрь 1919 г; Екатеринославский вестник. Екатеринослав. Август-сентябрь 1919 г.; Россия. Курск. Сентябрь-октябрь 1919 г.; Ведомости 13-го пехотного Белозерского полка. Чернигов. Октябрь 1919 г.; Голос Юга. Полтава. Август-ноябрь 1919 г.; Голос фронта. Мелитополь. Июнь-август 1920 г. и др.

6.     Деникин А.И. Указ. соч. Т. 4, Берлин. 1925. С. 83.

7.     Там же. С. 83-84.

8.     Там же.

9.     Там же. С. 83.

10.Деникин А.И. Указ. соч. Т. 5. С. 61.

11.ГАРФ. Ф. 1486, Оп. 1, Д. 5, Лл. 50-51.

12.Там же. Л. 50.

13.ГАРФ. Ф. 430, Оп. 1, Д. 4, Лл. 68-69.

14.Деникин А.И. Указ. соч. С. 60.

15.Деникин А.И. Указ. соч. Т. 4, С. 83.

16.Лукомский А.С. Воспоминания. Берлин, 1922. Т. 2, С. 201-202.

17.Штейфон Б.А. Кризис добровольчества. Белград, 1928. С. 103-110.

18.Павлов В.Е. Указ. соч. Т. 2, С. 99, 170.

19.Там же. С. 110-111.

20.Павлов В.Е. указ. соч. Т. 1, С. 248-249; ГАРФ. Ф. 439, Оп. 1, Д. 93, Лл. 1-2.

21.ГАРФ. Ф. 1495, Оп. 1, Д. 9, Лл. 48-52.

22.Макаров П.В. Адъютант генерала Май-Маевского. Л. 1927. С. 61; Единая Русь. Одесса. № 177, 4 января 1920 г.; Кубанский кооператор. Екатеринодар. № 47, С. 29.

23.Приднепровский край. Екатеринослав. № 6714, 26  сентября (3 октября) 1919 г.

24.РГВА. Ф. 40213, Оп. 1, Д. 38, Лл. 30-30 об.

25.Киевлянин. Киев. № 26, 21 сентября 1919 г.

26.РГВА. Ф. 40213, Оп. 1, Д. 38, Лл. 30-30 об.; Россия. Курск. № 24, 5 (18) ноября 1919 г.

27.ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34, Л. 3.

28.ГАРФ. Ф. 1558, Оп. 1, Д. 24, Л. 46.

29.РГВА. Ф. 100, Оп. 1, Д. 1304, Л. 7; ГАРФ. Ф. 449, Оп. 1, Д. 9, Л. 228.

30.Центральный Государственный архив общественный организаций Украины. Ф. 1, Оп. 3, Д. 128, Л. 8.

31.ГАРФ. Ф. 449, Оп. 1, Д. 12, Л. 214.

32.ГАРФ. Ф. 1874,  Оп. 1, Д. 39, Лл. 20-21; Шиллинг Н.Н. Эвакуация Новороссии. // Часовой № 121.

33.ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34А, Л. 252; Там же. Д. 34, Лл. 100-101-102.

34.Там же. Л. 101.

35.ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34А, Л. 252; Там же. Д. 34, Лл. 100-101.

36.Голубинцев В. Рейд генерала Мамонтова. // Первопоходник. № 9, С. 28-29; Ковалев Е. К 40-летию Мамонтовского рейда. // Родимый Край. № 26 январь-февраль 1960 г. С. 14-15.

37.Штейфон Б.А. Указ. соч. С. 100-102; Горяйнов И. 13-й Пехотный Белозерский Генерал-фельдмаршала князя Волконского полк в гражданскую войну. // Военная быль. № 124, 1973, С. 31-31.

38.Летопись революции, №  5-6, 1929, С. 291.

39.Голеевский М. Материалы по истории гвардейской пехоты и артиллерии в гражданскую войну 1917-22 гг. Кн. 2; Топличин Венац. б.г. С. 5, 54-55.

40.Чернопысский . 42-й пехотный Якутский полк в гражданской войне. // Военная быль № 126, январь. 1974 г. С. 43.

41.Корниловский ударный полк. Материалы к истории. Указ. соч. С. 397.

42.Гоштовт Г. Кирасиры Его Величества в Великую войну 1916, 1917 года; Розеншильд-Паулин В. Участие  в белом движении. Жизнь за рубежом. Париж. 1964, С. 223.

43.Партизанский генерала Алексеева пехотный полк. 1917-1920 гг. // Первопоходник. № 21, октябрь 1974 г. С. 10; Павлов В.Е. Указ. соч. Т. 2, С. 145.

44.Голос Юга. Полтава. № 35, 18 сентября 1919 г.

45.ГАРФ. Ф. 446, Оп. 2, Д. 31, Л.419.

46.РГВА. Ф. 40213, Оп. 1, Д. 2436, Л. 510.

47.Ведомости 13-го Белозерского полка. Чернигов, № 3. 4 (17) октября 1919 г.; Штейфон Б.А. Указ. соч. С. 112; РГВА. Ф. 40213, Оп. 1, Д. 38, Л. 28 об.

48.Павлов В.Е. Указ. соч. Т. 2, С. 52.

49.Там же. С. 153.

50.Павлов В.Е. Указ. соч. С. 155.

51.Штейфон Б.А. Бредовский поход. // Белое дело. Т. 3, Берлин, 1927 г. С. 92.

52.Абальянц. Восстание Бердянского Союза увечных воинов в начале апреля 1918 г. // Вестник первопоходника. № 51-52, декабрь 1965 – январь 1966. С. 12-14.

53.Никулихин Я. Как и почему мы победили. Пгр., 1924. С. 18-24; Алексеев В. Указ. соч. С. 34.

54.Залесский П. Южная армия. // Донская летопись. № 3, 1924. С. 241; РГВА. Ф. 40213, Оп. 1, Д. 1715, Лл. 167-167 об.

55.Павлов В.Е. Указ. соч. Т. 2, С. 111; Никулихин Я. Указ. соч. С. 37.

56.Гоштовт Г. Указ. соч. С. 144-145; Звегинцев В.Н. Указ. соч. С.

57.РГВА. Ф. 198, Оп. 4, Д. 91, Л. 70; Павлов В.Е. Указ. соч. С. 136, 149.

58.Киевлянин. Киев.

59.Штейфон Б.А. Указ. соч. С. 88-89.

60.Голос Юга. Полтава. № 13, 21 августа 1919 г.

61.Тур П. Баштанская республика. // Страницы борьбы. Николаев, 1928, С. 209.

62.Краснов В.М. Из воспоминаний. // Архив русской революции. Т. 11, Берлин, 1923. С. 131-132.

63.Там же. 132.

64.ГАРФ. Ф. 879, Оп. 1, Д. 4, Л. 142.

65.Врангель П.Н. Указ. соч. Т. 2, С. 79; Возрождение русской армии. Константинополь, 1920. С. 6-7.

66.Врангель П.Н. Указ. соч. Т. 2, С. 79; РГВА. Ф. 192, Оп. 3, Д. 1425, Л. 20.

67.Юг России. Севастополь. № 104, 1 (14)августа 1920 г.; ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ КРЫМСКОЙ ОБЛАСТИ. Ф. Р-2235, Оп. 1, Д. 449, Л. 54.

68.Юг России. Севастополь. № 115, 15 (26) августа 1920 г.; ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ КРЫМСКОЙ ОБЛАСТИ. Ф. Р-2235, Оп. 1, Д. 505, Лл. 1-2.

69.РГВА. Ф. 6, Оп. 3, Д. 141, Л. 504; Ф. 109, Оп. 3, Д. 285, Л. 3.

70.ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ КРЫМСКОЙ ОБЛАСТИ. Ф. Р-2235, Оп. 1, Д. 449, Л. 69.

71.РГВА. Ф. 101, Оп. 1, Д. 174, Л. 134 об.; Ф. 192, Оп. 3, Д. 1441, Л. 6; ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ КРЫМСКОЙ ОБЛАСТИ. Ф. Р-2235, Оп. 1, Д. 449, Л. 70.

72.Павлов В.Е. Указ. соч. С. 247; Росс Н. Указ. соч. С. 99.

73.РГВА. Ф. 198, Оп. 3, Д. 625, Лл.  93-93 об.; Филиппов Ф.Г. Борьба за Каховку: оборона и наступление 51-й стрелковой дивизии 14-16 окт. 1920 г. Воениздат, М. 1938. С. 27.

74.Гоштовт Г. Указ. соч. С. 144-145; Звегинцев В.Н. Указ. соч. С.

75.Павлов В.Е. Указ. соч. С. 255; РГВА. Ф. 39540, Оп. 1, Д. 46, Л. 3 об.

76.Крестьянский путь. Симферополь. № 17, 10 (23) сентября 1920 г.

77.РГВА. Ф. 39457, Оп. 1, Д. 371, Л. 195.

78.Врангель П.Н. Указ. соч. Т. 2, С. 17-18; Росс Н. Указ. соч. С. 99.

79.Военный голос. Севастополь. № 144, 15 (28) сентября 1920 г.

80.Юг России. Севастополь. № 157, 14 (29) августа 1920 г.

81.Там же.

82.РГВА. Ф. 198, Оп. 3, Д. 625, Лл. 62, 64; Ф. 101, Оп. 1, Д. 174, Л. 134 об.

83.Павлов В.Е. Указ. соч. С. 277, 309, 327; Кравченко В. Указ. соч. С. 11, 181; Левитов П.Н. Корниловский ударный  полк. Материалы для истории. Указ. соч. С. 500-501.

84.ГАРФ. Ф. 879, Оп. 1, Д. 4, Лл. 200-200 об., 90, 92, 203-205.

85.Павлов В.Е. Указ. соч. Т. 1, С. 152, 155, 161, Т. 2, С. 74-77.

86.ГАРФ. Ф. 879, Оп. 1, Д. 34А, Лл. 27-27 об., 167, 142.

87.Там же. Л. 142.

88.ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34, Л. 56.

89.Там же. Д. 34, Лл. 2-2 об.

90.Научная библиотека ЦГА РФ. Инв. № 034113.

91.ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34, Л. 56.

92.Гоштовт Г. Указ. соч. С. 127, 141-142.

93.Байдак А.А. Участие белгородских улан в гражданской войне. 1917-1920 гг. Белград. 1931, С. 35.

94.ГАОО, Ф. 469, Оп. 2, Д. 44, Лл. 20-24; Красный орел, № 43, 11 декабря 1919 г.

95.ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34А, Л. 172.

96.РГВА. Ф. 33988, Оп. 2, Д. 94, Л. 60 об., 61.

97.Екатеринославский вестник. Екатеринослав. № 112, 28 сентября 1919 г.

98.Врангель П.Н. Указ. соч. Т. 2, С. 16.

99.РГВА. Ф. 101, Оп. 1, Д. 174, Лл. 134 об. – 135; Великая Россия, Севастополь. 25 мая 1920 г.

100.      ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ КРЫМСКОЙ ОБЛАСТИ. Ф. Р-2235, Оп. 1, Д. 501, Лл. 17, 160, 260.

101.      Там же. Лл. 311, 355, 389.

102.      ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ КРЫМСКОЙ ОБЛАСТИ. Ф. Р-2235, Оп. 1, Д. 445, Л. 1.

103.      РГВА. Ф. 101, Оп. 1, Д. 148, Л. 13; Ф. 198, Оп. 3, Д. 577, Л. 266 об.

104.      ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ КРЫМСКОЙ ОБЛАСТИ. Ф. Р-2235, Оп. 1, Д. 445, Лл. 17, 45, 51; Д. 501, Лл. 397-397 об.

105.      ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ КРЫМСКОЙ ОБЛАСТИ. Ф. Р-2235, Оп. 1, Д. 445, Л. 66.

106.      ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ КРЫМСКОЙ ОБЛАСТИ. Ф. Р-2235, Оп. 1, Д. 445, Л. 86; Д. 501, Л. 389.

107.      Мамонтов С. Походы и кони. Париж. 1981. С. 280-281.

108.      Венус Г. Война и люди. Семнадцать месяцев с дроздовцами. М., 1931. С. 90.

109.      ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ УКРАИНЫ. КМФ. № 11, кадры 55-59.

110.      Мамонтов С. Указ. соч. С. 280-281.

111.      ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34, Лл. 4-5.

112.      Там же. Л. 56.

113.      ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34А, Л. 155.

114.      Там же. Л. 196.

115.      Таврические губернские ведомости. Симферополь, 3 февраля 1920 г.

116.      Сельская жизнь. Ростов на Дону. № 3, 29 ноября 1919 г.; ГАРФ. Ф. 879, Оп. 1, Д. 4, Лл. 199-199 об.

117.      РГВА. Ф. 101, Оп. 1, Д. 174, Лл. 20-20 об.

118.      РГВА. Ф. 1454, Оп. 2, Д. 216, Л. 117; Крестьянский путь. Симферополь. 1 октября 1920 г.

119.      РГВА. Ф. 1458, Оп. 2, Д. 434, Л. 18 об.

120.      РГВА. Ф. 198, Оп. 3, Д. 577, Л. 249; Д. 624, Л. 321.

121.      РГВА. Ф. 101, Оп. 1, Д. 155, Л. 3 об.; Ф. 198, Оп. 3, Д. 577, Лл. 216-217.

122.      РГВА. Ф. 1454, Оп. 2, Д. 216, Лл. 46, 89 об.

123.      РГВА. Ф. 1407, Оп. 1, Д. 157, Л. 126.

124.      Павлов В.Е. Указ. соч. Т. 2, С. 74-76.

125.      Там же. С. 108-109; Венус Г. Указ. соч. С. 90-91.

126.      Мамонтов С. Указ. соч. С. 280-281.

127.      ГАРФ. Ф. 879, Оп. 1, Д. 6, Лл. 19-22.

128.      ГАРФ. Ф. 879, Оп. 1, Д. 6, Лл. 36 об. – 37.

129.      Там же. Д. 42, Лл. 14-17.

130.      Там же. Д. 41, Лл. 19, 31, 92.

131.      Там же. Д. 41, Лл. 97, 46-48; Д. 4, Лл. 90, 92, 167.

132.      РГВА. Ф. 33988, Оп. 2, Д. 115, Л. 112; Д. 115, Лл. 112-113 об.

133.      Кандидов Б. Деникинцы о состоянии своего тыла. // Красный архив. Т. 5 (72), М. ГИЗ, 1935, С. 193.

134.      Россия. Курск. № 16, 19 октября 1919 г.

135.      Екатеринославский вестник. Екатеринослав. № 11, 15 марта 1919 г.

136.      Россия. Курск. № 25, 29 октября 1919 г.

137.      Там же. № 12, 15 октября 1919 г.

138.      Сельская жизнь. Ростов на Дону. № 3, 29 ноября 1919 г.

139.      Ведомости 13-го Белозерского полка. Чернигов. № 12, 14 (27) октября 1919 г.; ГАРФ. Ф. 879, Оп. 1, Д. 4, Л. 142.

140.      Голос Юга. Полтава. № 26, 6 сентября 1919 г.; Павлов В.Е. Указ. соч. С. 85-87.

141.      Сельская жизнь. Ростов на Дону. № 4, 3 декабря 1919 г.

142.      РГВА. Ф. 198, Оп. 3, Д. 624, Л. 339.

143. Судоплатов А. Из дневника. // Партизанский генерала Алексеева пехотный полк. Первопоходник. № 21, октябрь 1974 г., С. 84.